Крах черных гномов - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 52
- Предыдущая
- 52/70
- Следующая
— Конечно, конечно, — быстро согласился Вайганг. — И все же никакие события не должны оказаться для нас неожиданными. Надо форсировать наши дела…
Так думал не только Вайганг. На следующий день, когда Кремер вышел на прогулку, на шоссе его встретил человек в крестьянской одежде.
— Карл Кремер? — спросил, доставая из кармана половину долларовой ассигнации. — Я уже целый день жду вас.
Кремер показал ему свою половинку доллара.
— Порядок, — одобрительно кивнул головой «крестьянин». — Сегодня в шесть будьте возле главного входа дворца Цвингер. Я подъеду на такси.
Снял шляпу, поклонился и пошел к автобусной остановке. Обыкновенный крестьянин — в грубых башмаках и крепкой, но поношенной одежде…
Кремер едва узнал его, когда такси остановилось в нескольких шагах.
— Садитесь! — открыл дверцу модно одетый человек — великолепное пальто, меховая шапка. — Мы опаздываем.
Шофер, очевидно, был ознакомлен с маршрутом, ни о чем не спрашивая, он проехал по мосту через реку и выскочил на загородную трассу. Попутчик болтал о всяких пустяках: вчерашней пирушке со знакомыми офицерами, о новом кинофильма, о погоде… Сидел вполоборота к Карлу, внимательно наблюдая за шоссе. Когда проехали километров десять, попросил остановиться, постоял за машиной несколько минут и, уверившись, что за ними никто не едет, снова приказал трогаться.
Они отпустили такси на окраине небольшого селения. Сразу же из-за угла показался «опель-адмирал». Он затормозил возле них так неожиданно, что Карл отшатнулся. Дверца открылась, с заднего сиденья Кремеру улыбался Хокинс.
Карл ничем не выдал своего удивления, а про себя отметил: вряд ли Хокинс приехал из любопытства — не такой он человек, чтобы рисковать из-за пустяков.
«Опель» двинулся в направлении Дрездена.
— Как отнесся к нашим предложениям фон Вайганг? — сразу же спросил Хокинс. — Вы договорились?
— Группенфюрер отдал должное перспективам нашего сотрудничества. Мы нашли общий язык по всем вопросам. — Карл чувствовал, что начал слишком высокопарно, но остановиться уже не мог. — Фон Вайганг считает, что наша встреча была своевременна и полезна, однако от того, как будут складываться наши взаимоотношения, зависит будущее не только отдельных лиц, но и заинтересованных сторон в более широком аспекте.
Кремер одним духом выпалил эту длинную фразу и посмотрел на Хокинса. Тот остановил его легким прикосновением руки.
— Мой друг фон Вайганг, — начал неторопливо, — всегда был человеком дела и, насколько мне известно, даже свой высокий чин считает придачей к званию делового человека…
— Вы имеете в виду, что группенфюрер использует свое положение для устройства личных дел?
— Не только это. Фон Вайганг является соединительным звеном между некоторыми влиятельными кругами немецких промышленников и банкиров и нацистским руководством. Это хорошо знает Гиммлер, и поэтому должен считаться с группенфюрером.
— А фон Вайганг, в свою очередь, знает много того, что недоступно для других генералов СС.
— Еще бы, — подтвердил Хокинс.
— На бирже такие сведения вызвали бы резкое повышение акций, — не без намека произнес Кремер.
— Лично я отдаю предпочтение твердому курсу, — отпарировал американец. — Бумаги, которые сегодня резко подскочили в цене, завтра могут быть обесценены. Правда, вам это не угрожает. Конечно, если фирма выполнит обязательства.
— На том стоим, — бодро ответил Карл.
— Вот мы и подошли к главному. — Хокинс повернулся к Кремеру. — Я рискнул встретиться с вами здесь не для того, чтобы поболтать о деловых способностях фон Вайганга…
— Для меня это было ясно с самого начала, — отрезал Карл. Сват фар встречной машины на несколько секунд вырвал из тьмы лицо Хокинса, и Кремер успел заметить, как наморщился у него лоб. Волнуется все же. Но когда американец заговорил, голос его был абсолютно спокойным.
— Я и еще одно лицо, — начал Хокинс, намного растягивая слова, — очень влиятельный представитель наших деловых кругов, хотели бы встретиться с руководителями Дрезденского банка и главами крупнейших саксонских концернов и фирм. Деловое совещание на высшем уровне. Сегодня вы должны посоветоваться с фон Вайгангом и завтра сообщить мне о возможности организовать такую встречу.
— Думаю, — осторожно начал Кремер, — представители наших деловых кругов захотят узнать, чем вызваны необходимость и срочность такой встречи.
— Безусловно, — согласился Хокинс. — Имеем дело с солидными людьми, и всякая недоговоренность должна быть исключена. Так вот. Мы хотели бы послушать соображения наших коллег о том, как они представляют себе пути развития послевоенной немецкой экономики и что следует сделать, чтобы сохранить промышленный потенциал страны. Надеюсь, детализировать не следует.
— Это было бы лишним, — буркнул Кремер.
— Не обижайтесь, — понял Хокинс. — Просто я не имею времени… И еще. Передайте фон Вайгангу: встреча может состояться лишь при условии, если он гарантирует безопасность представителю наших бизнесменов, а также полную секретность совещания. Мне легче, — усмехнулся, — я — швейцарский подданный, однако и мне приходится, как видите, принимать некоторые меры, прежде чем встретиться с вами.
«Опель» въехал в затемненный город и остановился в одном из узких переулков Альтштадта. Кремер вышел, подождал, пока машина скрылась за углом, и дошел к автобусной остановке.
Мать принялась растапливать плиту, а Горст, как сел, так и продолжал сидеть, не снимая пальто. В доме холодно, неприветливо, и даже кухня с блестящими кастрюлями и горкой тарелок на полке — какая-то чужая. И запах чужой — пахнет плесенью и почему-то карболкой. Этот запах нужника все время преследовал Горста в тюрьме, но чтобы дома?… А может, это он сам насквозь пропах тюрьмой?
Парня затошнило, он пересилил себя, встал и вышел в прихожую. Скинул пальто и костюм — стоял в одном нижнем белье, не чувствуя холода.
— Мама! — позвал Горст. — Дай мне чистое белье.
— Сейчас нагрею воды, — выглянула в прихожую Марта, — помоешься.
— Дай чистое белье! — упрямо повторил Горст и не успокоился, пока на переоделся.
Только теперь его перестало тошнить — лег на старенький, со скрипящими пружинами диванчик, уткнулся лицом в подушку. Лежал, стиснув зубы, с сухими глазами, хотя и хотелось плакать. Угнетало чувство собственной незначимости и никчемности, вынесенное из тюрьмы. Будто ты не человек, а ничтожный слизняк, которого каждый может раздавить и растереть, безнаказанно уничтожить. И никого это не тронет, еще и плюнут на то место, где тебя раздавили…
Это чувство собственной беспомощности впервые пришло тогда, когда гестаповский следователь, даже не глядя на него и не спрашивая ничего, дал ему несколько пощечин. Горст был готов к пыткам, вытерпел бы все, не жалуясь, но чтобы вот так… И сейчас еще скрипел зубами от обиды и кусал себе пальцы…
Мать позвала пить кофе. У нее где-то нашелся кофе, в горьковатый аромат заполнил запущенные комнаты. Сидели за столом, каждый на своем месте, и прихлебывали ароматную жидкость. Вдруг мать отодвинула чашку и заплакала. А у Горста не было слов, чтобы утешить ее. Сам все еще не верил в то, что на этот вот стул справа уже никогда не сядет отец, не помешает ложкой в чашке, не отставит сахарницу от себя — сахара по карточкам дают немного, надо экономить…
Наконец Горст осмелился — накрыл ладонью руку матери и осторожно погладил ее. То ли слез не хватало Марте, то ли застыдилась собственной слабости — встала резко, поплелась в кладовую: женщина есть женщина, порядок в доме наводить ей. Все запущено за ее отсутствие.
Кофе немного согрел Горста, захотелось курить. Пошел искать всюду, может, найдется где сигарета или щепотка табаку. Не нашел — напрасное это дело искать сигарету в доме, где двое мужчин курят.
Горст поймал себя на том, что все время находится в ожидании: вот сейчас заскрипят двери, и в прихожей закашляет отец… Но нет, не двое их теперь… Отец уже никогда не придет, не закашляет…
- Предыдущая
- 52/70
- Следующая
