Газлайтер. Том 17 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич - Страница 42

Вдоль стен, на постаментах, выставлены бутылки с вином, у каждой дежурит эксперт, предлагая продегустировать «шедевры». Названия некоторых вин, кстати, говорящие: «Бутоны Венеры», «Жезл Марса», «Волна Нептуна».

В глубине зала у главного постамента стоит сам Луций, с вежливой улыбкой, предлагая вино пожилой матроне в жемчугах. Та наклонила голову, внимательно слушая его.

Я направляюсь к ним, заранее предупредив жён, чтобы ничего не пробовали. Светка прищуривается:

— Почему? Они что, отравлены?

— Нет, просто это дерьмовое вино, — спокойно отвечаю.

А про себя добавляю: или очень скоро им станет. Буквально.

Я незаметно подхожу к главному экспонату. Луций, держа бутылку, заливает с пафосом:

— О, домина Виргиния, вы держите в руках не просто вино, а «Аврору Капитолия»! Это нечто большее, чем напиток, — это сама история, запечатанная в стекле. Свыше века оно ожидало своего часа, и вот — час настал. Представьте себе: нотки сушёного инжира, едва уловимые ароматы редчайших пряных трав, тёмный шоколад, бархатистое послевкусие с оттенком имперской роскоши. Всё это — в одном глотке.

Луций объявляет цену, за которую можно приобрести это «чудо» — сумма, по его словам, вполне достойна шедевра и сопоставима с двумя миллионами рублей.

Я хмыкаю от этих песнопений. У префекта денег куры не клюют, и он вряд ли распинается ради лишних миллионов. Скорее уж, он наращивает влияние в обществе.

Домина Виргиния, впечатлённая речью, берёт специальный бокал, изготовленный для дегустации таких вин, и делает небольшой глоток. Тень её бюста падает на бутылку, и я подзываю Ломтика, едва уловимым жестом намекая ему кое-что провернуть. Совсем несложную вещь, особенно для песика, хех.

Когда Ломтик заканчивает, я подхожу к Луцию и домине Виргинии, сдержанно кланяясь.

— Уважаемая домина, позвольте дать вам совет: не делайте этой ошибки. Это, простите за прямоту, не напиток, а дерьмо.

Луций с трудом сдерживает кипящую ярость — после ночного набега, когда он лишился не только дорогих ваз, но и целого десятка складов, его самоконтроль явно на пределе.

— Граф Данила! Какими судьбами? — префект произносит это с натянутой вежливостью, за которой проскальзывает раздражение. — Смотрю, у вас каким-то чудом оказалось приглашение. Очень странно, что вы захотели заглянуть, учитывая, хм, ваше происхождение.

— Вы, должно быть, имеете в виду мои неблагородные корни? Думаете, простолюдины не любят хорошее вино? — парирую я с лёгкой усмешкой.

— О, уверен, они с удовольствием потягивают свою бодягу, — язвит он. — Но всё же, как вы смеете называть этот сорт такими… словами?

— Какими словами? «Дерьмом» что ли? Ну взгляните на состав сами. Внимательнее, — я киваю на бутылку, и Луций раздраженно сжимает кулак, а домина Виргиния, переглянувшись со мной, склоняются над постаментом. Внутри закупоренной бутылки что-то бесформенное и темноватое медленно плавает в вине. Домина всматривается, её лицо вытягивается, и вдруг она вскрикивает:

— Это же… это же какашка! Собачья какашка!

Домина Виргиния, отпрянув от бокала, начинает сплёвывать, словно пытаясь избавиться от всего продегустированного на этой выставке. Лицо её брезгливо перекошено, а она отчаянно вытирает губы салфеткой.

Луций ошеломлён, его лицо заметно побледнело. Он смотрит на домину, не веря своим ушам:

— Что⁈ Домина, да что вы такое говорите⁈

Схватив бутылку, он сам вглядывается внутрь, прищуриваясь. И тут, разглядев плавающий внутри «сюрприз», резко отдёргивается. Вокруг начинают раздаваться возмущённые возгласы гостей и звуки плевков — другие любители вина, заметив «добавки» в бутылках, тоже отплёвываются и хватаются за носовые платки.

Камила передаёт мне по мыслеречи с лёгкой насмешкой: «Ну и дегустация!»

Светка, едва сдерживая улыбку, добавляет вслух:

— Хи, и нисколько не жалею, что не стала пробовать этот «Лазурный берег» за миллион.

Луций, побледневший от ярости, отчаянно восклицает:

— Домина, это провокация! Чья-то гнусная провокация!

Но домина даже не смотрит в его сторону и уходит с гордо поднятой головой, оставив его одного в этом водовороте скандала. Луций, сжав зубы, бросает на меня злобный взгляд:

— Как ты проник сюда, русский⁈

Я пожимаю плечами, небрежно отвечая:

— Какая разница? У меня есть пригласительный. Всё остальное не имеет значения.

— Ты…

— Знаешь, я обещал кое-кому, что не буду устраивать драк на выставке, — говорю с усмешкой, скользя взглядом по лицу собеседника. Он напрягается, уловив нотку издёвки.

— И, как видишь, — продолжаю, едва сдерживая смех, — дракой это точно не назовёшь.

Я делаю невинное выражение лица, а он — только зубами скрипит, пытаясь не сорваться.

Не зная, как выкрутиться, Луций рвётся в центр зала и хватает микрофон, пытаясь перекричать толпу. Но аристократы уже взбешены.

— Префект, объяснитесь! — раздаётся крик.

— Я купил эту бутылку за полмиллиона! Верни деньги! — требует ещё один, указывая на плавающий «сюрприз».

Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, Луций, не найдя другого выхода, ускользает из зала, оставив разгневанную толпу аристократов за спиной.

Настя подходит ко мне, улыбаясь:

— Даня, у меня мама — телепат, но даже она бы до такого не додумалась.

Я усмехаюсь:

— Тут всё дело в импровизации.

Тем временем зал кипит: гости возмущаются, шумят, переходя почти на крики — скандал разгорается нешуточный. Несмотря на это, аукцион всё же решают провести. Всех приглашают в зал, где аристократы, продолжая ругаться, рассаживаются по местам. Ведущий с натянутой улыбкой начинает объявлять лоты, но в зале стоит гробовая тишина. Кажется, никто не нестроен больше покупать коллекционного вина.

И вот я лениво поднимаю руку:

— Даю 10 рублей! Или, по-вашему, 5 сестрециев!

В зале повисает напряжённая тишина. Все переваривают мой откровенно насмешливый ставочный «вброс». Но вот зал резко взрывается смехом. Аристократы не сдерживаются, смеются громко, кто-то даже стучит по подлокотникам кресел. Сумма, конечно, смешная для бутылки «высокого» вина, но, учитывая, что в нём может плавать… В общем, шутка удаётся на славу.

Аукцион оживает, подхватывая мой настрой:

— Пять с половиной сестирциев! — кто-то выкрикивает, поддерживая торг.

— Шесть! — добавляет другой, давясь от смеха.

— Чёрт с вами, семь и ни асса больше! — провозглашает третий, притворно поднимая руку, словно на полном серьёзе ведёт торги.

Смех, перешёптывания, крики — зал превращается в балаган, и никто уже не думает о вине серьёзно.

Ведущий растерян — он явно не знает, стоит ли воспринимать такие ставки всерьёз, ведь стартовая цена здесь не меньше десяти тысяч. Я повторяю с серьёзным видом:

— Пять… и жвачка, уже вскрытая, с двумя подушечками.

Зал тут же взрывается хохотом. Кто-то держится за живот, у кого-то текут слёзы от смеха — по крайней мере этот аукцион точно запомнится надолго.

Все ржут, кроме третьего торговавшегося. Третий, изобразив серьёзное раздумье, пожимает плечами и замечает:

— Что ж, против жвачки мне и крыть-то нечем! Пас!

Ну и сам заржал, не удержавшись. В итоге миллионные бутылки уходят за десятки рублей, что каждый раз вызывает новый всплеск смеха в зале, а Луций, стоящий в тени колонн, буквально кипит от ярости. Я развлекаюсь, не скрывая веселья, и жёны с Настей тоже улыбаются, наслаждаясь этим фарсом. И самое ироничное — эти бутылки-то как раз и не порчены! Их стоимость по-прежнему баснословна, но никто об этом уже и не помнит.

После аукциона римские аристократы, один за другим, начинают подходить ко мне, жадно завязывая разговоры. Похоже, мои шутки произвели эффект. Ну а о главной проделке они и не подозревают. С лёгкостью поддерживаю беседу, прячусь за любезной улыбкой, искусно играю роль дружелюбного гостя.

Они искренне смеются. Мы обмениваемся контактами, обсуждаем общие интересы — виноградники, редкие книги, импорт товаров. Их интерес ко мне наивен, а я, как истинный дворянин, ловко делаю намётки на будущее сотрудничество, оценивая, кто из этих аристократов может мне пригодиться.