Black Sabbath. Симптом Вселенной - Уолл Мик - Страница 45

— Я пришел к ним на встречу. Вошел Тони, и у него был мой альбом Axis, он сказал, что альбом ему очень нравится. Потом я снова пришел на следующий день, познакомился с Ронни и Гизером, и состоялось мое прослушивание. Мы поиграли около часа, потом все пошли в бар, и было решено, что я остаюсь в группе, пока не вернется Билл. Но гастроли продолжались, Билл не возвращался, а потом настало время писать следующий альбом — а Билл так и не вернулся. Я подумал: ну и хорошо. Для меня, конечно, не для Билла.

— С музыкальной точки зрения они были настоящей машиной, — продолжает он. — Мы отлично играли вместе. У меня не было никакого эмоционального багажа, и мы сосредоточились на музыке.

Немаловажным был и другой фактор:

— Ронни тут же взял меня под крыло. Потому что мне нужно было учить песни, и все такое. А потом мы разговорились. Он итальянец, я итальянец. Он из Нью-Йорка, с севера штата. Я из Бруклина, штат Нью-Йорк. У нас было много общего.

Всегда улыбчивый, всегда позитивный, всегда, по его словам, «отлично понимающий, кто в группе главный», после полуночных закидонов Билла Винни Апписи оказался глотком свежего воздуха.

— Билл к тому времени был на другой планете, — мрачно вспоминал Гизер. — Конечно, ему нельзя было этого говорить. Нельзя говорить пьянице, что он на другой планете, потому что он просто с ума сойдет. Так что все разговоры были бесполезны. Он больше не был Биллом, он превратился в лунатика.

Я в последний раз видел Билла за несколько недель до его окончательного побега. Это было в Брайтоне, где группа играла перенесенный концерт в конце июня. Когда он говорил, казалось, что он рыдает. И дело не только в лающем бирмингемском акценте. В его голосе были слезы от алкоголя, кокаина, понимания того, что из группы ушел Оззи, а с ним — его молодость и хорошие времена. Ушли навсегда. И что вскоре — он предсказал это с потрясающей точностью, которой отличается любой настоящий наркоман, — настанет и его черед. Может быть, это даже уже случилось. Может быть, Билл уже ушел, но сам этого не знает. У него не было техника, который мог бы привести его в порядок для концерта. Он ушел туда, куда было нужно, чтобы хоть как-то попытаться выбраться из этого странного ада, в котором он обитал.

После этого мы не разговаривали лет пятнадцать. Когда мы снова встретились, он сказал мне:

— Думаю, алкоголь и наркомания — это главные причины, разрушившие единство Black Sabbath. На них нельзя закрывать глаза, об этом нужно говорить.

Тем не менее…

— Я лично ушел из группы в основном потому, что просто не мог принять Black Sabbath без Оззи. Для меня это стало началом конца. Играть старые вещи Sabbath с Ронни было очень тяжело. Я не в обиде на Ронни. У нас с ним были прекрасные отношения. Но для меня это был не Black Sabbath. Я не мог смириться с тем, что Оззи больше нет. В общем, с этого началось мое падение, если хочешь. Я уже тогда знал, что уйду из группы, это было лишь вопросом времени.

Последней каплей, по его словам, стало то, что «я больше не мог быть на сцене. Наркотики и алкоголь так меня прихватили, что я не мог, по-хорошему, даже ходить, не то что играть. Проблемы с „допингами“ лишь усугубились после того, как Оза попросили из группы. Я не мог вынести всех этих перемен. Гизер больше не сочинял песен. Я всегда во многом полагался на его тексты… Видишь ли, когда я играю с Sabbath, я слушаю игру Тони, тексты Гизера или фразировку Оззи и работаю внутри их движений. Я словно реагирую на ноты, я не барабанщик в том смысле, что я играю ноты или еще что-то такое. Я реагирую на них. А когда в группу пришел Ронни, его никто не трогал — ну, он сам писал себе тексты, сам писал мелодии, так что в каком-то смысле я остался без работы. И Гизер тоже. А я смотрел на Гизера и думал, что вся наша атмосфера куда-то подевалась».

Были, конечно, и другие причины, признался он.

— На самом деле то, что со мной произошло, никак не связано ни с Ронни, ни с Озом. Моя наркомания стала главной частью жизни, самой важной, и я перестал функционировать как музыкант и человек. Так что я сбежал с гастролей и улегся в кровать — на целый год. Я целый год пролежал у себя в спальне под кайфом.

По его словам, последний нокаутирующий удар он получил всего месяц спустя, утром 25 сентября, когда узнал, что умер Джон Бонэм — захлебнувшись собственной рвотой после очередной алкогольно-наркотической адской ночи.

— Я точно знал, что со мной. Я уехал с гастролей Heaven And Hell. Оззи в группе больше не было, а мне было очень трудно вписаться в новый состав Black Sabbath. Мне было тяжело, и я ушел из группы. В общем, ко мне каждое утро приходила торговка наркотиками и приносила положенную дозу. А однажды утром она пришла совершенно убитая горем, плакала навзрыд, потому что она была большой фанаткой Led Zeppelin, просто обожала Led Zeppelin. Я спросил: о, блин, что происходит? Она ответила: «Бонэм умер». Первая мысль, которая мне пришла в голову, была очень эгоистичной: «Я следующий». Ну, типа, «Я пойду прямо за тобой, Джонни. Прямо за тобой».

Потому что я валялся в постели, как скелет, и каждый день ширялся. Мне было так плохо, что я даже не мог жить вне дома. Я вообще не мог выйти из дома, потому что вне спальни не мог толком функционировать. Поэтому я и подумал: «Я за тобой».

Он замолчал, вздохнул, и его голос вдруг снова задрожал.

— На его месте мог бы быть я, легко. Удивительно, что умер он, а не я. Я мог бы последовать за ним в любой день. Собственно, прошлой ночью я тоже много выпил, но выжил. Я был уже под кайфом. Знаешь, продавщица приходила пополнить мою дозу, так что я был уже совершенно сломлен в то утро, когда узнал эту новость.

В этом состоянии Билл провел еще много, много времени.

— Мне дали девяносто тысяч долларов. И сказали: «Пошел на хер!»

Июнь 1979 года, и меня только что познакомили с Оззи Осборном, ненадолго вернувшимся в Лондон после того, как его выгнали из Black Sabbath. Мы были на мальчишнике бывшего басиста Rainbow Джимми Бэйна, и на него собрались все, кто хоть что-то из себя представлял на рок-сцене, в том числе музыканты Thin Lizzy, UFO, Iron Maiden и нескольких других групп. Все были в отличном настроении — все, кроме Оззи, который ушел в запой и явно пытался как можно быстрее растратить свои девяносто штук. Приглядевшись поближе, я увидел, что у него слюни текут.

— Оставили умирать, черт возьми, — продолжил он, глядя куда-то сквозь меня. — Вот ты бы что сделал?

Но, не дожидаясь ответа, он шаткими шагами пошел дальше, сопровождаемый двумя телохранителями, говорившими с бирмингемским акцентом; они водили его по комнате, словно слона из басни. «Девяносто тысяч долларов… и сказали убираться…» — пробормотал он в сторону следующей протянутой руки.

— Я думал: вот и все, моя жизнь кончена, — задумчиво сказал Оззи, когда я напомнил ему об этом случае несколько лет спустя. — Я искренне считал, что скоро буду жить на сраное пособие по безработице.

Sabbath с Ронни Джеймсом Дио уже возвращались на первые роли, так что положение Оззи казалось безнадежным. Но именно в этот шаткий момент произошли две вещи, которые преобразили жизнь и времена Оззи Осборна и подорвали все шансы Black Sabbath удержаться на небесной тверди, где обитали боги рок-музыки, после первого альбома-«возвращения» без него. Первое — дочь Дона Ардена, Шэрон, решила взять Оззи под крыло, как в личном, так и в профессиональном смысле. Шэрон было что доказывать отцу; маленькой девочкой она его обожала, но сейчас начала ненавидеть: он вел экстравагантный образ жизни, подпитываемый кучей денег, которые он заработал на ELO, бросил мать Шэрон, жившую в Англии, и окончательно переселился в Голливуд вместе с новой американской подругой по имени Мередит Гудвин. Оззи стал для Шэрон способом освободиться от железной хватки отца, и она твердо вознамерилась сделать его звездой. Со своей стороны, Оззи, у которого всегда были проблемы с самооценкой и который искал одобрения свыше, увидел в Шэрон свою спасительницу.