Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг - Ялом Ирвин - Страница 40

«Я имею право знать, кто выдвигает каждое конкретное обвинение», – потребовал Сет.

Маршал вздрогнул. «Пришел мой час», – подумал он. Именно он поставил Уэлдона в известность об этих манипуляциях Сета. У него не было выбора, и он поднялся и заговорил со всей прямотой и уверенностью, на которые был способен:

«Я беру на себя ответственность за обвинение в бартере. Несколько месяцев назад у меня был пациент, профессиональный консультант по финансовым вопросам, и, когда мы обсуждали вопрос оплаты, он предложил обмен услугами. Наша почасовая оплата была одинакова, и он сказал: „Почему бы нам просто не обменять услугу на услугу, вместо того чтобы передавать из рук в руки деньги, подлежащие налогообложению?“ Естественно, я отверг его предложение и объяснил, что такое положение дел по целому ряду причин саботирует терапию. На что он упрекнул меня в мелочности и ригидности, а также назвал имена двоих людей – одного своего коллегу и клиента, архитектора, которые вступили в бартерное соглашение с Сетом Пейндом, бывшим президентом Института психоанализа».

«Я готов подробно разобрать эту жалобу Маршала, но чуть позже, а пока нельзя не поинтересоваться, почему коллега, друг и, более того, бывший пациент не стал говорить об этом со мной, не обсудил этот вопрос со мной непосредственно?»

«Где это написано, – ответил Маршал, – что прошедший качественный курс психоанализа пациент должен во веки веков испытывать к своему бывшему терапевту сыновнюю любовь? Вы учили меня, что цель терапии и проработки переноса заключается в том, чтобы помочь пациенту отделиться от родителей, развить автономию и целостность».

Сет расплылся в широкой улыбке, словно отец, который первый раз проиграл ребенку в шахматы. «Браво, Маршал. И туше. Вы хорошо усвоили урок, и я горжусь вашим выступлением. Но неужели, несмотря на все наши усилия, после пяти лет психоаналитической чистки и полировки, уцелели очаги софистики?»

«Софистики?» Маршал упрямо рвался в бой. В колледже он был защитником, и его крепкие, сильные ноги заставляли отступать противников вдвое больше его. Вступив в противоборство, он никогда не сдавался.

«Не вижу никакой софистики. Должен ли я ради своего психоаналитического отца забыть о своей убежденности – убежденности, которую, я уверен, разделяют все здесь присутствующие, – в том, что бартерный обмен психоаналитических услуг на услуги личные недопустим? Недопустим в принципе. Он как нелегален, так и аморален: его запрещают законы налогообложения этой страны. Он противоречит методике: он разрушает перенос и контр-перенос. Его недопустимость лишь усиливается, когда услуги, оказываемые психоаналитику, носят личный характер: например, финансовое консультирование, которое предполагает осведомленность пациента в самых интимных подробностях вашего финансового положения. Или, как мне видится случай с пациентом-архитектором, разработка нового дизайна дома, при котором пациент получает подробную информацию о ваших самых сокровенных домашних привычках и предпочтениях. Вы скрываете свои ошибки за дымовой завесой обвинений в мою сторону».

На этом Маршал сел, довольный собой. Он не смотрел по сторонам. В этом не было необходимости. Он буквально слышал восхищенные вздохи. Он знал, что показал себя человеком, с которым надо считаться. К тому же он знал Сета достаточно хорошо, чтобы предсказать, что произойдет дальше. На любые нападки он отвечал ответным нападением, которое лишь еще больше расшатывало его позиции. В дальнейших разговорах о деструктивном характере поведения Сета не было надобности: теперь он сам выкопает себе могилу.

«Достаточно, – сказал Джон Уэлдон, постукивая молоточком. – Этот вопрос слишком важен для нас, чтобы позволить его обсуждению превратиться в свару. Давайте перейдем к повестке дня: систематическому обзору обвинений и обсуждению каждого из них в отдельности».

«Бартер, – сказал Сет, полностью проигнорировав комментарий Уэлдона, – отвратительное слово, инсинуация, предполагающая, что факт психоаналитического агапе есть нечто иное, нечто возмутительное».

«Что ты можешь сказать в защиту бартера, Сет? – поинтересовалась Олив Смит, пожилой психоаналитик, чьим основным притязанием на признание был факт благородного психоаналитического происхождения: сорок пять лет назад она была пациенткой Фриды Фромм-Рейкман, которая, в свою очередь, была пациенткой самого Фрейда. Более того, когда-то она дружила и переписывалась с Анной Фрейд, была знакома с некоторыми его внуками. – Очевидно, стерильные рамки, особенно в том, что касается оплаты, – это неотъемлемая часть психоаналитического процесса».

«Ты говоришь о психоаналитическом агапе так, словно этим можно оправдать бартерные сделки. Уверен, ты шутишь, – сказал Харви Грин, полный, самодовольный психоаналитик, который никогда не упускал случая внести какое-нибудь неприятное замечание. – Предположим, твоя клиентка – проститутка. Как тогда будет выглядеть бартерный обмен?»

«Продажное и оригинальное замечание, Харви, – отозвался Сет. – Правда, твоя продажность для меня, разумеется, не была открытием. Зато оригинальность, остроумие твоего вопроса меня действительно удивляют. Но как бы то ни было, вопрос совершенно бестолковый. Вижу, в институте „Golden Gate“ поселилась софистика. – Сет бросил взгляд на Маршала и снова повернулся к Харви. – Скажи-ка нам, Харви, сколько проституток в последнее время были твоими клиентками? Может, с ними доводилось работать кому-нибудь еще? – Темные глаза Сета всматривались в лица собравшихся. – Сколько проституток, подвергнув себя глубокому психоанализу, могли бы продолжать заниматься проституцией?

Когда же ты наконец вырастешь, Харви? – продолжал Сет, получая явное удовольствие от этой конфронтации. – Ты подтверждаешь то, что я писал для „Международного журнала“, а именно то, что мы, аборигены психоанализа, – какой там официальный термин вы, евреи, используете? Alte cockers! – должны в обязательном порядке проходить регулярные поддерживающие курсы психоанализа, скажем, каждые десять лет или около того. Мы фактически должны быть контрольными пациентами для кандидатов. Так мы сможем воспрепятствовать окостенению, что, несомненно, необходимо нашей организации».

«Регламент, – напомнил Уэлдон, ударив молоточком. – Вернемся к повестке дня. Как президент, я настаиваю…»

«Бартер! – продолжал Сет. Он повернулся спиной к кафедре и теперь стоял перед аудиторией. – Бартер! Какое преступление! Заслуживает смертной казни! Очень тревожный молодой архитектор, анорексик, с которым я проработал три года и практически привел его к кардинальному изменению характера, внезапно теряет работу из-за того, что фирму, где он трудился, поглотила другая компания. Ему понадобится год-два, чтобы утвердиться на позиции независимости. А тогда у него не осталось ни единого источника дохода. И как же я должен был поступить с позиций психоанализа? Бросить его? Позволить ему влезть в долги на несколько тысяч долларов, что для него было абсолютно неприемлемым? Я в то время по причинам, связанным с моим здоровьем, планировал пристроить крыло к своему дому, в котором был бы кабинет и приемная. Я искал архитектора. Ему нужен был клиент.

Решение – достойное, нравственное, с моей точки зрения, решение, за которое я не считаю нужным оправдываться ни перед этой, ни перед какой-либо другой аудиторией, – было очевидно. Пациент разработал проект моей новой пристройки. Проблема оплаты была решена, а мое доверие к нему оказало благоприятное психотерапевтическое воздействие. Я планирую описать этот случай: проектирование моего дома – отцовской берлоги – обеспечило ему доступ на самые глубинные уровни архаических воспоминаний и фантазий о его отце – доступ, который не могут обеспечить консервативные техники. Неужели я должен, неужели я когда-либо был должен получать ваше разрешение на креативный подход к терапии?»

С этими словами Сет с драматизмом оглядел зал, позволив взгляду задержаться на несколько мгновений на Маршале.

Ответить осмелился лишь Джон Уэлдон: «Границы! Границы! Сет, ты что, отказываешься признавать все устоявшиеся методики? Пациент изучает и проектирует твой дом? Ты называешь это решение креативным? Но я скажу тебе, и знаю, что все со мной согласятся: это не психоанализ».