Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина - Страница 42

Ткань фиолетового платья была чуть выцветшей, как бы слегка «припудренной» от времени. Я быстро метнулась в свою комнату и вернулась с тем самым бархатным одеянием, в котором когда-то выходила замуж свекровь, а потом и я.

Во-первых, не тонкий атлас, который подчеркнет все складки свекрови, а плотный бархат. Во-вторых, густо зеленый цвет ткани также был слегка растушеван временем. Сложив два бархата, я показала результат свекрови.

Сочетание было на редкость удачным, но баронесса заволновалась:

— Хватит ли ткани? Я ж тогда тонюсенькая была как тростинка.

— Это лучшее сочетание, которое мы можем придумать. Придется смотреть, где обязательно вставлять цельные куски, а где можно незаметно подшить несколько обрезков.

Какой бы разжиревшей лентяйкой не была моя свекровь, однако женское начало было в ней неистребимо. Она с нежностью погладила зеленый бархат.

— Почти тридцать лет прошло… А я, как сейчас, помню свадебный пир!

Все же пара, барон и госпожа Розалинда, казалась мне довольно странной. Меня мучило любопытство: как они вообще сошлись? Поэтому, взяв ножницы и устроившись у окна распарывать зеленый бархат на детали, я тихонько спросила у свекрови, перебирающей свои тряпичные богатства:

— Вы, наверное, тогда очень счастливы были?

— Счастлива? Ну еще бы! Марилда так злилась, что даже улыбаться на свадебном пиру не могла! – баронесса заулыбалась, вспоминая приятные вещи. – А как свекровь моя злилась, так до сих пор вспоминать приятно!

— Мне кто-то говорил, что родители господина барона не хотели этой свадьбы? – тихонько уточнила я.

— Приданого за мной почти не было – у меня же брат старший был, наследник, папенька – хоть и крепкий старик был, а дом и лавку ему обещал после себя оставить. Так что родители Конрада сильно против были, а только слушать он их не стал. Мы даже и венчались не здесь, а в соседний город – сбежали. Ну, а уж потом, как вернулись… Тут-то его родителям и пришлось раскошелиться на добрый пир свадебный, а иначе все бы соседи осудили и опозорили!

— Какая удивительная любовь была у вас с господином бароном, – вставила я, отметив про себя имя барона – Конрад. А я и не знала, как зовут свекра.

Госпожа Розалинда снисходительно глянула на меня, очевидно поражаясь моей глупости, и фыркнула:

— Какая еще любовь?! Просто я от роду умной была, да Господь мне красоты щедро отмерил. Да и папенька у меня не промах был! А Конрад… – она снова фыркнула еще более презрительно и замолчала.

Любопытство грызло меня, как маленькая назойливая мышь в углу за печкой: скрипит, шуршит, покою не дает, а удалить нет никакой возможности. Я шустро работала пальцами, выдергивая из надрезанного шва кусочки ниток и как бы между делом задала очередной вопрос:

— А господин барон, наверное, тогда завидным женихом был?

— Еще бы не завидным! Это же после войны было, мужиков и вовсе повыбило. Родители ему аж двух невест на выбор присмотрели. Из тех, что и с титулом, и с приданым. Да он и сам по молодости-то не беден был. С войны вернулся, аж четыре телеги добра привез! Там и ткани были дорогущие, и всякое по хозяйству, да и денег. Мать-то его в церкви похвалялась, что Господь сынка сберег и наградил щедро. Я тогда-то на него внимание и обратила.

— А он на вас?

Свекровь захихикала и веселилась так долго, что аж слезы на глазах навернулись. Задыхаясь, толстуха вытирала глаза пальцами и, слегка отдышавшись, пояснила:

— Да ведь мужики-то все на один манер сделаны. Если ты глазки перед ним опускаешь, да трепещешь, да лучшим боком к нему повернешься, вроде как ты вся нежная и боязливая, и никакой у тебя защиты – так на это они и клюют. О-то мне то колечко принесет, то сережки, а то и на платье отрез, чтобы я, значит, ручку дала поцеловать.

Стихи мне еще читал, недотепа! А я-то только подарки беру, а сама ему отвечаю: «Никак нет, господин Конрад, только все после свадьбы можно…». А сама этак жалобно вздохну, чтоб грудь ходуном ходила… Подарки-то дорогущие, что бы и не поводить богатея за нос?! Отец-то мой и заприметил, что больно часто он мимо нашего окна бегает да со мной любезничает.

Она задумчиво повздыхала, вспоминая те времена, и машинально продолжила:

— Конрад с родителями поговорил… Ну, конечно, ругались они сильно. Он бы, может, и не пошел против их воли, а только папенька-то мой, упокой Господи его душу, сам меня и надоумил. Конрад-то от роду малахольный был и ко мне в окошко вечером в жизнь бы не полез. Все ему нужно было, чтобы по закону да по правилам.

Только и стоял под окном и вздыхал, а меня глядючи. А я то вглубь комнаты отошла, чтоб ему не видно было, да вскрикнула, да вроде как упала… – свекровь снова захихикала. – А он-то, герой этакий, сразу спасать кинулся.

Там и лесенка недалеко стояла садовая, к стене прислоненная, вот он лесенку-то тащит и приговаривает: «Сейчас-сейчас, любовь моя!», а я лежу на полу в уголке и вроде как постанываю, чтобы, значит, не расхолодить его. Как он ко мне в комнату забрался, да на колени возле меня встал, тут-то папенька с соседями свидетелями и зашел в комнату.

— А дальше?

— А что дальше? Пристыдили его, да и на повозку нас усадили. Благо, все готово уже было, даже и кони запряжены. И папенька нас самолично до соседнего города отвез. Там нас и повенчали быстренько. В том храме-то отца моего родич прислуживал. Ну, конечно, папеньке приплатить пришлось, святому-то отцу, не без того…

Свекровь взялась отпарывать атласную ленту с какой-то старой блузы, продолжая свой рассказ:

— Оно конечно, свекровушка-то недовольна была и лютовать пробовала. Только Конрад меня в обиду никогда не давал.

— А ваш свекор — отец господина барона?

— Так ему уже за шестьдесят было, он только в кресле у камина и мог сидеть: раны старые болели, так для него даже летом камин жгли. Ну а потом я Рудольфа родила, свекровь и вовсе притихла. А как сыночку год стукнул, так они оба в одно лето и убрались. Волна была тогда, народу много перемерло. Вот и стала я баронессой, а Марилда-то еще баронеттой лет шесть ходила! Мужья-то наши еще по войне малость знакомы были. Ну а как через нас породнились, так и повелось, что год они к нам в гости, а год мы к ним. Последние лет пять, правда, все больше они приезжали. Больно уж мне дорогу тяжко выносить. А это Рождество, стало быть, никаких гостей и не будет.

История, которую я выслушала, в целом была довольно мерзкая. Как я понимаю, никакой любви у свекрови к мужу отродясь не было. Как ни странно, я вдруг обнаружила в глубине души, что испытываю к этой тетке некое подобие жалости. Получается, в ее жизни не было никаких радостей, кроме рождения сына, новых платьев и обильной еды. А то, что она вынудила барона жениться на себе…

Ну так и в моем мире подобных историй было достаточно. И женщины загоняли в ЗАГс мужчин пузом, и мужчины-абьюзеры, прикидываясь до свадьбы восхитительными джентльменами, доводили своих невест до штампа в паспорте и только потом сбрасывали маску.

На меня нахлынуло странное ощущение грусти: от веку к веку и даже от мира к миру люди остаются одинаковыми.

Занимаясь тряпьем свекрови и кроя лоскуты так, чтобы получилась наиболее удачная модель, я не забывала про свой крошечный бизнес. Каждый вечер я делала две-три пары сережек или же пару браслетов, а в воскресенье, отдав Нине для тепла свою суконную накидку, отправляла ее на рынок. Сарафанное радио работало весьма успешно, и каждая следующая выручка была процентов на двадцать-тридцать выше предыдущей.

На то, чтобы дошить платье, у меня ушел почти месяц, и к Рождеству я уже понимала, что не справляюсь с количеством товара. Надо было решать: брать ученицу или же думать о чем-то другом.

До Рождества оставалось восемь дней, и госпожа Розалинда, предвкушающая поездку по гостям и даже, может быть, небольшой прием в нашем доме, собирая подарки, изрядно суетилась и беспокоилась.