Трудно быть львом - Орлев Ури - Страница 13

«А плакать ты можешь?»

«Почему ты не стесняешься ходить голым?»

«Когда ты женишься, кто у тебя родится — дети или львята?»

«А с кем ты поженишься, с львицей или с женщиной?»

«Ты останешься у нас навсегда?»

«Что у тебя в животе? Там сидит маленький человек?»

«Это правда, что ты был когда-то маленьким и учился в школе вместе с папой?»

«Это правда, что ты был самым слабым в классе, кроме папы?»

И так далее и тому подобное. Вопросы, вопросы, много вопросов.

Однажды в дверь позвонили, и кто бы вы думали появился на пороге? Моя мама и наша собака! Мама пришла навестить Цвику и Рухаму, повидать их детей, а заодно и знаменитого льва и поговорить с Цвикой о телеграмме, которую она получила от меня. Как связать эту странную телеграмму с моим неожиданным исчезновением, которое сопровождалось поломкой кровати, шкафа и окна, и что Цвика думает о моей ночной пижаме и ремешке от часов, порванных самым удивительным образом?

Наша собака вошла с поджатым хвостом и сделала вид, что смертельно боится меня. Я подмигнул ей. Но она и в самом деле была несчастной — ее не покидало чувство вины. Во всяком случае, так я думал. Позже я узнал, что она только делала вид, что сожалеет о своем поступке. На самом деле она все это сделала преднамеренно. А ее несчастный вид в тот день никак не был связан с чувством вины — просто у нее болел живот. Но мама на всякий случай заперла собаку в душевой, чтобы я вдруг не вздумал ее съесть. За себя она как-то не беспокоилась. Я гордился ею до глубины души. Правда, мама видела меня каждый день по телевизору. Но ведь она не знала, что это я, и по-прежнему обо мне беспокоилась. Мама объяснила Цвике, что, как бы ей ни хотелось поверить моим успокоительным телеграммам, они нисколько не объясняют все странности моего исчезновения.

— Госпожа Розен, — сказал Цвика, выслушав ее, — я только что получил секретную информацию в связи с исчезновением Давида. В настоящий момент я не могу поделиться с вами этой информацией, но могу вас заверить, что он жив и невредим. Я как раз собирался на этой неделе зайти к вам и рассказать об этом. Хорошо, что вы меня опередили. А что касается беспорядка, который вы обнаружили в его комнате в тот вечер, когда он исчез…

— В ту ночь, — исправила его мама, любившая точность.

— Да, в ту ночь, — сказал Цвика. — Этот беспорядок был вызван неким контролируемым опытным взрывом, который Давид должен был произвести перед выходом на задание. Произошли небольшие разрушения, но сам он жив и здоров. Вы можете мне поверить.

— Как я хотела бы тебе поверить, Цвика! — вздохнула мама.

Я лег у ее ног и лизнул ей руку.

— Надеюсь, что он не голоден, — засмеялась мама, но руку на всякий случай отняла.

— Нет, — объяснил Цвика, — это выражение симпатии. Вы, очевидно, очень ему нравитесь. И не думайте, что это для него нормально. Обычно он дремлет, если только его не заставляют отвечать на вопросы.

— А какие ему задают вопросы? — заинтересовалась мама.

— Смотря кто спрашивает, — ответил Цвика. — Проверяют его познания в разных областях, его способность ориентироваться, пробуют задавать вопросы, которые требуют самостоятельного мышления. В сущности, все пытаются проверить, насколько он похож на человека.

— И каковы же результаты? — спросила мама.

— Самые удивительные, госпожа Розен, — ответил Цвика. — Он во всем идентичен человеку, кроме, конечно, внешнего вида.

— Я вижу, — сказала мама и обратилась ко мне: — Веришь ли ты в переселение душ?

Я вздрогнул. Неужели наша собака открыла ей тайну? Нет, это невозможно. Это просто случайный вопрос. Хотя если вдуматься, то вопрос содержательный. Она, возможно, думает, что я когда-то был человеком, а потом перевоплотился во льва.

Я кивнул.

— Так я и думала, — сказала мама и повернулась к Цвике и Рухаме: — Знаете, иногда мне кажется, что души животных на самом деле переселяются в разных существ. Насколько мне известно, в Индии в это верят многие. Может быть, на этот раз в переселении произошла какая-то ошибка, душа человека переселилась в тело льва, и теперь он просто помнит себя прежнего. Как вы думаете?

Цвика пожал плечами.

— Но разве может быть, чтобы порядочный еврей, соблюдающий заповеди, превратился во льва, который ест что попало? — удивилась Рухама.

— Еврей? — в свою очередь, удивилась мама. — Разве лев сказал вам, что он еврей?

Рухама поняла, что проболталась.

— Для Рухамы каждый человек еврей, это само собой разумеется, — весело сказал Цвика. — Вы же знаете, у нее на этот счет комплекс…

Мама засмеялась. Потом повернулась ко мне и спросила:

— Так вы еврей, господин лев, или не еврей?

Наконец-то кто-то обратился ко мене с подобающей вежливостью. Я кивнул головой. Ведь если я стал львом в Израиле, значит, я лев-еврей. Рухама и Цвика громко рассмеялись и сделали вид, что я удачно пошутил. Я зевнул, присоединяясь таким образом к общему смеху, и вдруг мама вскочила и воскликнула:

— Открой, пожалуйста, рот еще раз?

Я как мог раскрыл пасть, и мама внимательно посмотрела туда.

— Не может быть, — пробормотала она, — не может быть. Я не могу этому поверить…

— Что случилось? — спросила Рухама. — Что вы там увидели, госпожа Розен?

Мама снова села, и я наконец решился закрыть пасть. Меня тоже разбирало любопытство. Но ее ответ поразил меня.

— Вообще-то ничего особенного, — сказала мама, — просто у него там сломанный зуб, и я не обратила бы на это внимания, если бы это не был тот самый зуб, который когда-то сломался у моего Давидика. На той неделе, когда он исчез, он как раз должен был идти к дантисту. Надеюсь, он не запустил свои зубы там, где сейчас находится. — Она снова вздохнула. — Надеюсь, там есть зубные врачи.

И вдруг она разрыдалась.

Я торопливо нацарапал на своей дощечке, что сочувствую, но не понимаю, почему она плачет, и Цвика передал ей содержание моей записки.

— Я беспокоюсь о своем сыне, господин лев, — сказала мама, сморкаясь.

Рухама подала кофе и пирог. Я съел только половину своего куска, да и то из вежливости. Потом мама собралась уходить. Поднялся и я. Проводил ее до двери и вышел за ней на лестничную площадку. Нашу собаку она взяла на руки. Я спустился за ней по ступенькам, и мы вышли на улицу. Она поставила собаку на ступеньку и посмотрела на меня с тревогой. Но потом тяжело вздохнула и пошла. Так мы и шли по улице втроем — она, я и собака. Люди указывали на нас пальцем, но близко не подходили. Они уже привыкли ко мне и к моим прогулкам. И я проводил ее к ее дому и поднялся за ней по ступеням.

— Вот здесь я и живу, — объяснила мне мама. — Заходите, пожалуйста. У меня есть шоколадный торт. Мой сын очень любил такие торты. Может быть, вы тоже согласитесь отведать… даже съесть весь, если хотите. Он все равно не пишет, когда собирается вернуться.

Я кивнул головой в знак согласия и зашел вслед за ней в нашу квартиру. По правде сказать, я очень разволновался. Здесь все было, как прежде. Мама завела меня в мою бывшую комнату. Кровать была починена, шкаф и окно тоже были как новые. Только в шкафу все еще не доставало зеркала. Мама пригласила меня сесть и спросила, выпью ли я чего-нибудь. Я написал на моей дощечке:

Мама засмеялась и наполнила ведро водой из ванной. Я вежливо выпил его. Она принесла пирог, отрезала себе кусочек и подала мне остальное. Пирог мигом исчез в моей пасти.

— Вы любите музыку, господин лев?