Предварительный заезд - Френсис Дик - Страница 39

• Предыдущая
• 39/54
• Следующая

Мое везение кончилось. Четвертое нападение окажется последним. За минувшие дни враги узнали вполне достаточно, чтобы прикончить меня быстро и наверняка. Никакой дурацкой возни с конскими фургонами, похищениями или замерзающими реками. В следующий раз... В следующий раз я окажусь мертвым прежде, чем успею понять, что произошло. Это вполне достаточно, подумал я, для того, чтобы сломя голову броситься в аэропорт... чтобы бросить битву и проиграть врагу, так и оставшемуся неизвестным.

Через некоторое время я сел, вытащил из кармана факс и перечитал страницы, относившиеся к Гансу Крамеру.

Восемь школ. Доктора, больницы и клиники. Плохо со здоровьем, как и у меня. И, как и у меня, успехи сначала на пони, а потом на скаковых лошадях.

Как и у меня, период поездок за границу на соревнования. Крамер скакал по приводящей в ужас трассе Пардубицкого стипль-чеза, прыгал через деревянные заборы в соревнованиях на кубок Общества охотников штата Мэриленд в Америке и участвовал во множестве самых престижных соревнований в Европе: в Италии, Франции, Голландии и, конечно, в Англии.

Умер от сердечного приступа во время соревнований в Бергли в сентябре, в возрасте тридцати шести лет. Тело отправили домой и кремировали. Конец истории.

Я снял очки и устало потер глаза. Если во всех этих подробностях и было что-нибудь полезное, то в моем нынешнем состоянии я не мог этого заметить.

Я потряс головой, пытаясь прийти в себя, но с таким же успехом можно было взбалтывать старый портвейн. Поднявшийся осадок спутал мои мысли, а перед глазами поплыли зеленые пятна.

Я дважды перечитал всю депешу, но лишь к концу с трудом начал понимать ее содержание. Придется начать снова.

"Юрий Иванович Шулицкий, архитектор, номер телефона уже сообщали, но повторяем... Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года. Перед этим посетил олимпийские игры в Монреале. Проектировщик конноспортивных сооружений для московской олимпиады".

Все это я уже хорошо знал.

"Игорь Иванович Селятин, телережиссер. Номер телефона неизвестен.

Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года.

Его задание: выбрать наиболее удобные места для установки стационарных телекамер, выяснить необходимый состав оборудования и желательные вспомогательные средства, определить наилучший образ действий для того, чтобы в выгодном свете представить советские средства массовой информации.

Сергей Андреевич Горшков. Номер телефона неизвестен. Русский наблюдатель. Направлен для изучения людских потоков на крупных конноспортивных соревнованиях и проблем, связанных с передвижением больших масс зрителей. По сведениям, полученным из достоверных источников, имеет звание полковника КГБ. Консерватор, сторонник жесткой линии, с презрением относится к западному образу жизни. Во время его пребывания в Англии поступила информация, что он также занимается сбором компрометирующих материалов на сотрудников посольства, их посетителей, знакомых и членов семей. Настоятельно советуем избегать контакта".

Я положил бумаги на колени. На них не было ни подписи, ни какого-либо обозначения, которое позволило бы определить их происхождение Хьюдж-Беккет, если, конечно, послание поступило от него, был в своем амплуа: под видом помощь вывалил мне массу бесполезных сведении да еще предупредил, чтобы я не смел соваться к единственному человеку, который мог иметь отношение к угрозам в адрес Джонни Фаррингфорда.

Хьюдж-Беккет не имеет ни малейшего представления о том, что здесь происходит, сердито подумал я. Хотя, с другой стороны, как он мог получить это представление, если я ему ни о чем не сообщил? А сообщить ему что-либо было весьма непросто. Все, отправляемое из посольства, проходило через руки информатора Малкольма Херрика. С тех пор как Малкольм узнал, что Оливер посоветовал мне отправить сообщение прямо с Кутузовского проспекта, он наверняка успел укрепить там свои позиции. А первая страница "Уотч" была совершенно не тем местом, где я хотел бы увидеть описание моих приключений.

Был еще телефон, который могли подслушивать с обеих сторон. И почта, которая шла очень медленно и могла быть перехвачена.

Правда, был еще Йен, у которого, если я правильно понял, была своя собственная система безопасной связи с родиной, но едва ли он имел права позволить частному лицу воспользоваться ею.

А в глубине моего сознания маячил не до конца сформулированный вопрос: можно ли считать Йена союзником?

Друг Стивена, как и предполагалось, пришел за документом в начале двенадцатого. Вернулись Стивен и Гудрун, оба очень довольные, нагруженные луком.

– Лук! – воскликнула Гудрун. – Его не было в магазинах четыре месяца. Зато теперь нет яиц. Тут всегда чего-нибудь нет.

– Хотите чаю? – спросил Стивен и, не дожидаясь ответа, пошел кипятить воду. Они были в приподнятом настроении после хорошей вечеринки. Как ни странно, от этого мое состояние резко ухудшилось – совсем как у скряги на Рождество.

– Что вам нужно, – заявил вернувшийся Стивен, поглядев на меня, так это полпинты водки и хоть какие-нибудь хорошие новости.

– Давайте, – ответил я.

– У нас есть бисквит.

Он достал из угла книжной полки пакет и расчистил на столе место для чашек. Затем, словно внезапно что-то сообразив, принялся сооружать на стене над кроватью какую-то конструкцию из канцелярских кнопок и веревки, к которой подвесил свой будильник. Лишь когда Стивен закончил свои манипуляции, я сообразил, что будильник громко тикает прямо перед спрятанным в стене ухом.

– Если нас слушают, то пусть слышат хоть что-нибудь, – бодро пояснил он. – А то когда ничего нет, они начинают беспокоиться.

Пожалуй, чай оказался полезнее недоступной водки. Ко мне понемногу начало возвращаться ощущение покоя.

– Все посетители должны были уйти не позже половины одиннадцатого, – беспечно сообщил Стивен.

– А это могут проверить?

– Никогда не слышал о таких проверках.

Я не спеша пил чай, продолжая привычно удивляться московским порядкам. Вот это гостеприимство! А если гость задержится?

– Гудрун, – лениво проговорил я, – вы не могли бы кое-что посмотреть для меня?

– Простите?

Я поставил чашку на стол и поднял распечатку. Девушка сразу заметила, в каком состоянии находилась моя недействующая рука.

– О! – воскликнула Гудрун. – Да у вас рука распухла!

Стивен взглянул сначала на мои пальцы, потом на лицо.

– Пальцы сломаны?

– Не могу точно сказать.

Я с трудом шевелил пальцами, но это еще ничего не значило. Они раздулись как сосиски и посинели. Было совершенно ясно, что ногти почернеют, если не слезут вовсе. Впрочем, такую травму я мог бы получить, свалившись со скачущей лошади. Тогда травмы были непременным атрибутом моей работы. Я посмотрел на испуганные лица друзей, криво улыбнулся и вручил Гудрун бумаги.

– Мне бы хотелось, чтобы вы прочли все, что относится к Гансу Крамеру, и посмотрели, не будет ли там чего-нибудь важного. Он был немцем. Вы тоже немка, поэтому можете заметить нечто, чего я не знаю, и поэтому пропустил.

– Хорошо.

Несмотря на некоторый скепсис, прозвучавший в голосе, она послушно дочитала бумагу до конца.

– Вас что-нибудь удивило? – спросил я.

Девушка покачала головой.

– Ничего особенного.

– Он посещал восемь различных школ, – заметил я. – Разве это обычно?

– Нет, – нахмурилась девушка. – Возможно, его семье пришлось много переезжать.

– Его отец был и остается крупным предпринимателем в Дюссельдорфе.

Она внимательно перечитала список школ и наконец сказала:

– Думаю, что по крайней мере одно из этих мест предназначено для детей, так сказать, не совсем обычных. Возможно, для тех, кто страдает эпилепсией, или... – не найдя нужного английского слова, она покрутила ладонью в воздухе.

– Сбившихся с пути?

– Вот-вот. Но во многие такие школы принимают детей, обладающих какими-то талантами, например, спортсменов. Их обучают там по особым программам. Не исключено, что Ганса Крамера взяли туда из-за его успехов в верховой езде.

• Предыдущая
• 39/54
• Следующая