Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Эванс Чарлз - Страница 30

Конечно, они могли просто передвинуть ее. Но это было маловероятным в таком месте, да еще среди ночи. Я позвал Марча и остальных, мы смотрели и искали, но не видели ни палатки, ни восходителей. Целый день мы тщетно всматривались в горный склон и под вечер уже не сомневались, что случилась беда. Спустилась ночь, мы устроили совещание. Мы знали, что вряд ли можем чем-нибудь помочь, но сидеть так, без дела, было невозможно. В конце концов решили, что Марч, Аджиба и я попробуем подняться, а Анг Темпа и Пху Таркай подождут в базовом лагере. Как и в предыдущем случае, мы договорились с остающимися, что, если не вернемся в течение двух недель, они собираются и уходят.

Едва рассвело, мы вышли в путь. Обмороженные ноги Марча причиняли ему страшную боль, но он был мужественный человек и настоял на том, что пойдет и будет работать наравне с другими. Весь день мы карабкались вверх. Это был адский труд, потому что выпал свежий снег, все следы замело и приходилось пробираться сквозь глубокие, по грудь, сугробы. К тому же мы несли большой груз и то и дело вынуждены были снимать его и присаживаться отдохнуть. «Так не пойдет, — думал я. — Мы не можем идти дальше». И все-таки мы шли. В конце концов поздно вечером мы оказались недалеко от старого лагеря I и разбили новый.

Мне никогда не приходилось раньше ставить палатку на леднике зимой и не хотелось бы проделать это снова. Хотя мы поднялись всего лишь к подножию Нанга Парбата, я мерз сильнее, чем когда-либо прежде в горах; Марч говорил потом, что было около сорока градусов ниже нуля. Брезент и веревки затвердели, как железо, рукавицы тоже, и работа шла с большим трудом; а без рукавиц руки через несколько секунд превратились бы в ледяшки. В конце концов удалось поставить палатку, и мы заползли внутрь. Я достал чайник и примус и стал растапливать снег для чая, но едва снег растаял, как вода превратилась в лед и чайник лопнул! Поставили другой чайник. На этот раз я непрерывно помешивал снеговую воду, и в конце концов удалось вскипятить чай. После этого мы забрались в свои спальные мешки и тесно прижались друг к другу, чтобы согреться. Наступила ночь, с нарастающей силой завыл ветер. Палатка вся сотрясалась, сквозь щели проникал снег. Но хуже всего было слушать треск и ворчание ледника под нами. Зимой огромный массив льда смерзается еще сильнее, и от стяжения появляются внезапные трещины. Мы боялись, что ледник вот-вот разверзнется прямо под нами, тогда конец.

Да, плохо нам приходилось. Однако мысль о том, что испытывают там, наверху, Торнлей и Крейс, была еще невыносимее. Если они еще живы, разумеется… Марч лежал, закрыв лицо руками и поджав ноги, чтобы немного согреть их.

— Вы знаете, какой сегодня день, Тенцинг? — спросил он вдруг.

— Нет, какой?

— Рождество, — ответил Марч.

Утром было еще холоднее, если только это возможно. Чтобы согреть чай, открыть пару консервных банок и зашнуровать обувь, понадобилось несколько часов. Дыхание замерзало в воздухе, на щеках и носу повисали сосульки. Наконец мы выбрались из палатки и продолжили восхождение. Сугробы становились все глубже. Мы уже не столько лезли, сколько плыли по снегу. Я спрашивал себя, как же прошли здесь те двое, пока не вспомнил, что с тех пор выпало еще много снега. После часа напряженных усилий мы продвинулись всего на полсотни метров. За следующий час — еще того меньше. Ноги Марча были в ужасном состоянии. Хотя он не хотел признать этого, я видел, что он совершенно выбился из сил. Мы с Аджибой тоже начали выдыхаться, и на исходе третьего часа стало ясно, что все наши усилия ни к чему. Мы остановились. Посмотрели на белую холодную громаду Нанга Парбата, возвышавшуюся на тысячи метров над нашими головами. Мне вдруг пришла в голову безумная мысль покричать, но звук проник бы в этих снегах самое большее на пятьдесят метров, к тому же у меня просто не было сил. Мы медленно повернули кругом и пошли обратно.

Нам удалось дойти до базового лагеря вечером того же дня. Анг Темпа и Пху Таркай встретили нас, согрели, накормили. Скоро я чувствовал себя совсем хорошо. В четыре часа следующего утра мы с Анг Темпой отправились известить власти. Мы двигались почти бегом и достигли Гилтига уже к полуночи. Военные власти любезно согласились помочь с поисками. Отряд в составе лейтенанта и одиннадцати солдат направился в горы с максимальной быстротой, продвигаясь местами на автомашинах. Однако все было напрасно. В наше отсутствие выпал еще снег, и на этот раз, хотя нас стало гораздо больше, мы не смогли подняться даже до лагеря I. Несколько дней спустя мы окончательно покинули Нанга Парбат, оставив наших друзей покоиться в ледяной могиле вместе с другими жертвами горы.

В Гилтиге нам предоставили военный самолет, и мы облетели вокруг горы, надеясь увидеть какие-нибудь сигналы. Ничего… Общее мнение сводилось к тому, что Торнлей и Крейс, подобно немцам в 1937 году, были погребены лавиной, и это вполне вероятно. Однако я подозреваю, что с ними случилось то, чего мы так боялись в ужасную рождественскую ночь в лагере I: ледник внезапно разверзся и поглотил их вместе с палаткой.

Марч едва мог ходить. Но это было ничто в сравнении с его душевными переживаниями. Сколько ожиданий было связано с этой экспедицией, мы собирались побывать в интересных местах, проделать такую увлекательную работу; но за что ни брались, все не ладилось, ничего не выходило, а в конечном счете погибли его лучшие друзья. В печальном настроении покидали мы Гилтиг, а в Амритсаре, в Пенджабе, настало время расстаться и с Марчем.

— Что вы станете делать теперь, Тенцинг? — спросил он.

Я силился улыбнуться, подбодрить его немного и посмотрел на Анг Темпа. Темпа — низенький и коренастый, ходит очень забавно, вразвалку, и в начале экспедиции мы несколько раз шутливо сравнивали его с гималайским медведем.

— Что ж, остается только продеть Анг Темпа кольцо в нос, — ответил я. — Стану водить его напоказ по базарам и заработаю так немного денег.

Марч улыбнулся в ответ, и все-таки прощание получилось грустным.

Глава тринадцатая

Святая гора

Существует у шерпов поверье, что критический возраст для женщин наступает около тридцати лет, для мужчин — около сорока. Именно в эти годы жизни с человеком случается самое хорошее или самое плохое. И вот подошел как раз мой критический возраст — мне исполнилось тридцать шесть лет, когда я ходил на Нанга Парбат, — и начало было нехорошее. На «Голой горе» я впервые участвовал в экспедиции, потребовавшей человеческих жертв, а в следующем году — еще в двух, столь же трагических. Три восхождения подряд с роковым исходом… И хотя я сам остался невредим, все приметы сулили беду. Лишь в 1952 году моя фортуна совершила неожиданный крутой поворот. Но об этом позже.

Я слышал, как англичане говорят «сегодня густо, а завтра пусто», это же можно сказать о восхождениях в Гималаях. В течение ряда лет во время войны и после нее экспедиции почти прекратились, и стало очень трудно с работой. Зато в начале пятидесятых годов в каждом сезоне экспедиций было несколько, и с какой ни пойди, все казалось, что ты упустил другую, не менее, а может, и более интересную. В 1950 году, когда я ходил на Бандар Пунч, французы штурмовали Аннапурну, взяв рекордную для того времени высоту. Разумеется, в этой экспедиции участвовало много наших шерпов; мой старый друг Ангтаркай занимал должность сирдара. Им пришлось немало потрудиться, чтобы спустить восходителей с горы живыми; слушая их рассказы, я жалел, что не участвовал в великом событии. Далее, в том же году, когда я был на пути к Нанга Парбату, Тильман и американский альпинист Чарлз Хаустон впервые провели небольшой отряд через Непал к южной стороне Эвереста. Правда, они не были снаряжены для настоящего восхождения, но зато отряд прошел через Соло Кхумбу к подножию горы и собрал очень много новых данных для штурма с южной стороны. А я жалел, что и эта экспедиция состоялась без моего участия.