Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв. - Михайлович Дмитрий Моисеевич - Страница 30

Между тем ниже аристократии плескалось море незнатных служильцев, жаждавших возвышения и готовых при всяком случае отдать земной поклон монарху, а если надо, то и встать перед ним на колени. Этих кровь возвысить не могла – только служба! Но долгое время они не могли соперничать с аристократией по «качеству» своему. Они ведь не располагали ни опытом, ни воспитанием «управляющего человека». Русская знать XVI века – «раса господ». Русское дворянство XVI века – стихия исполнителей. Не так уж много по-настоящему даровитых людей могло дать дворянство тому же Ивану IV, когда он пожелал отыскать замену хотя бы части управленцев-аристократов.

Выходит, не столь уж плох был порядок, при котором «кровь» ставилась выше «службы». На протяжении века он избавлял страну от великих потрясений.

Но любой общественный порядок может с течением времени устареть.

Устарело и местничество. Удельному, родовому, героическому, буйному прошлому на смену шло государственное, служилое, размеренно-созидательное будущее. Середина XVII века, правление первых Романовых – время, когда достоинства местничества свелись к скромным величинам, а недостатки стали весьма заметны.

Прежде всего, от какой «фронды» могло в XVII веке оборонить местничество? Ушли в небытие рода величайшие, «честнейшие» – князья Бельские, князья Мстиславские, князья Шуйские, князья Воротынские, князья Телятевские-Микулинские… Да и память о временах, когда недавние предки высшей знати играли роль самостоятельных правителей, исчерпалась. В коллективном сознании нашей знати Московское государство стало единственно возможной политической реальностью. Она уже не мечтала вновь разделить его на суверенные лоскутки, она скорее желала шляхетских вольностей, как у поляков, но только в рамках единой державы.

Более того, Смута показала: горючим материалом для разного рода антигосударственных движений становится не столько высшая аристократия, сколько провинциальное дворянство. Оно-то никаких благ не имеет от местнических порядков. Скорее напротив: местничество запирает ему путь наверх. А его «отключение» в момент смуты дает кое-кому шансы на возвышение…

К тому же дворянство, стоящее, безусловно, ниже аристократии, не смевшее меряться с нею родовитостью на лестницах местнической иерархии, постепенно росло в интеллектуальном и административном плане. Из его недр чаще, чем прежде, монархам удавалось «выловить» сильных военачальников и управленцев.

Так, например, при Михаиле Федоровиче князь Дмитрий Пожарский из захудалого рода, не принадлежавшего к аристократии, и Козьма Минин (даже не «сын боярский», а «торговый человек») получили думные чины – соответственно, боярина и думного дворянина. Минин вскоре ушел из жизни, а вот Пожарскому, при его «худородстве», пришлось выдержать долгий натиск многочисленных местников, не считавших его себе ровней. Пусть и вождь он земского освободительного движения, но папа, дедушка и прадедушка Дмитрия Михайловича не явлены на великих государевых службах, не имели красивых местнических «случаев», вот и пришлось их потомку крепко биться за свою честь. Но он-то хотя бы Рюрикович, и ветвь его восходит к князьям стародубского дома. А вот А.Л. Ордин-Нащокин, выдающийся дипломат, происходил из «слабой» фамилии и титула не имел, а потому хоть и стал фаворитом Алексея Михайловича, но перепрыгнуть определенный уровень возвышения не мог. Зато А.С. Матвеев, И.М. Языков, семейства Лихачевых, Хитрово, Апраксиных высоко поднялись при Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче. Некоторые бывали даже в боярах. Богдан Хитрово сделался одним из вершителей державных дел, определявших политический курс всего царства… Некоторые из них вышли из числа дворян, не отличавшихся особенной знатностью, но хотя бы заметных в составе государева двора. Другие же (Матвеев, например), по меркам русской аристократии того времени, отличались выдающимся… худородством.

Как говорит современный специалист, «…бо́льшая часть членов элиты конца XVII в. были новичками в системе основанных на генеалогии чинов и не очень вписывались в эту систему»[18]. Что ж, если и не бо́льшая, то в любом случае значительная.

Для династии Романовых привилегированное положение князей Рюриковичей, князей Гедиминовичей было не столь уж удобно. Сама-то она вышла из другой общественной среды. Романовы принадлежали старинному московскому боярству. Десятки брачных, родственных, деловых связей соединяли их с многочисленными родами, принадлежащими к нетитулованной группе знати. А она стояла… не то чтобы радикально ниже, нет, но все-таки несколько ниже, чем титулованная аристократия. Особое положение высшей княжеской знати представляло для Романовых угрозу: а ну как захотят пересмотреть решения Земского собора 1613 года и сменить династию? Строго говоря, оставались еще княжеские рода более знатные, чем сами Романовы. Да это не только угрожало, но и стесняло: на ключевые посты не столь удобным оказалось выдвигать «социально близких» людей из того же старомосковского боярства или ниже – из дворянства.

Местничество создавало совершенно ненужные сложности для матримониальной политики первых царей из династии Романовых. Государи Рюриковичи, за исключением, пожалуй, Ивана Грозного, придирчиво выбирали себе невест – и не только с точки зрения внешних данных. Для них очень большое значение имела «высота крови». На царское ложе крайне редко восходила женщина из дворян «худого» семейства. В подавляющем большинстве случаев супругой московского государя становилась представительница иноземного монаршего рода, весьма знатного княжеского или, на худой конец, древнего боярского. А вот государи Романовы вели себя иначе. Этот род поколениями накапливал принципиально иной опыт. Не княжеский, не воинственный, далекий от природного монаршества Рюриковичей. Первым Романовым в гораздо меньшей степени была присуща уверенная гордыня Рюриковичей из московского Даниилова рода. Иван Великий, Василий III, Иван Грозный смотрели на подданных и соседей как «право имеющие». А эти – из другого теста. Эти уступчивее, осторожнее. Более связаны с землей, проще говоря, приземленнее, кряжистее. Не столько политики, увлеченные стратегическим планированием, сколько тороватые хозяева, приученные знать, чем какой сундук наполнен, и относящиеся к державе как к вотчинному хозяйству. Не столько желатели соседних земель, сколько хранители своей. Не любили Романовы жить в каменных палатах, обожали сады и огороды, весьма заботились о добром здравии, отличались богомольностью и ценили семейное благоустроение. А потому в браке более желали приятности и домашнего уюта, нежели династического величия и выгод политического свойства. Вот и вышло, что из этой династии четыре царя подряд[19] выбирали себе в спутницы жизни красавиц… из родов великой «худости».

Михаил Федорович взял было себе княжну Долгорукую – та из древней фамилии, да скоро ушла в могилу. А Стрешневы, Милославские, Нарышкины, Грушецкие, Заборовские, Апраксины и Лопухины с точки зрения родовитой аристократии русской либо малые величины, либо просто никтошечки. Исключением стал разве что соправитель Петра I Иван Алексеевич – ему досталась Прасковья Салтыкова из великого боярского семейства. Но сам ли он выбирал тогда, больной безобразный юноша? Скорее, выбрали за него.

Федор Алексеевич унаследовал родовую черту: обе его жены, что Грушецкая[20], что Апраксина, были пригожи, но слабы родом. В думе при нем, как уже говорилось, долгое время сохраняли большую силу Милославские – ничтожная фамилия, возвысившаяся через счастливый брак. Да и Нарышкины не исчезли из дворца, продолжали занимать крупные должности.

Теперь стоит задаться вопросом: уютно ли сиделось, скажем, боярину князю Одоевскому в думе на одной лавке с боярином Милославским, боярином Языковым, боярином Нарышкиным, боярином Заборовским? А до того – с боярином Стрешневым? Ужели не поднимался у него из души гнев: пустили в думу собак! Но как от них избавишься, коли собаки самому царю – родная кровь?! А «собаки» поглядывали на Одоевского, Черкасского, Голицына, Куракина, Шереметева, Салтыкова и т. п. с чувством полного понимания: не любите нас? Прогнали бы нас? Принизили бы нас? Малы мы сладостию – сухие бараночки для вас, сливочных пряничков? ТерпиEте. Мы – за государем!