Напролом - Френсис Дик - Страница 9

• Предыдущая
• 9/66
• Следующая

– М-м, как вкусно пахнет! – сказал я. – Я просто умираю с голоду!

– Холли вылила на сковородку яйца. – Вы, наверно, тоже?

Мы съели яичницу с теплой французской булкой и вином. Во время ужина мы почти не разговаривали. Потом Холли встала, чтобы приготовить кофе, и спросила:

– Как тебе удалось заставить убраться Джермина Грейвса?

– Джермина? Это его так зовут? Я ему сказал, что если он аннулирует чек, Бобби занесет его в штрафной список.

– Не надейся, что я об этом не думал, – сказал Бобби. – Но мы бы все равно проиграли.

Я кивнул. Жокей-клуб заносит владельца в список штрафников, если он задолжал за три месяца или более. Если владелец вернет долг, его вычеркивают из списка. Но, увы, клуб учитывает только основные расходы на содержание и тренировку. А плата ветеринару, кузнецу, перевозка лошадей... А ведь Бобби уже давно оплатил все эти расходы, и штрафной список ему их не возместит.

– И с чего это он вдруг так заторопился забрать своих лошадей? спросил я.

– Да для него наши проблемы – просто предлог! – воскликнула Холли.

Бобби кивнул.

– Он уже выкинул такую штуку по меньшей мере с двумя тренерами. Задолжает уйму денег, а потом в один прекрасный день тренер приходит и обнаруживает, что лошади исчезли. А потом Грейвс оплачивает только расходы на содержание, чтобы его не внесли в штрафной список, а лошадей у тренера уже нет, и деньги он может получить только через суд, а дело, как правило, того не стоит, и Грейвс выходит сухим из воды.

– Слушайте, а зачем вы вообще с ним связались? – спросил я.

– Мы тогда не знали, что он за птица, – мрачно сказала Холли. – И потом, не могли же мы просто так взять и отказать человеку, который отдает нам двух своих лошадей!

– Да, конечно.

– И вообще, – продолжала Холли, – Джермин – это еще семечки. Хуже всего – торговец кормами.

– Да отдайте ему чек Грейвса!

Холли обрадовалась, но Бобби засомневался.

– Наш бухгалтер ужасно ругается, когда мы делаем такие вещи.

– У вашего бухгалтера нет тридцати голодных лошадей, которые с упреком смотрят ему в глаза.

– Двадцати девяти, – уточнила Холли.

– Двадцати семи, – вздохнул Бобби, – Грейвс-то своих заберет.

– Это с теми тремя непроданными жеребятами? – спросил я.

– Да.

Я потер переносицу. Двадцать четыре лошади, за которых платят, – с этим жить очень даже можно, хотя во времена деда Бобби на конюшне стояло и по сорок. К тому же на носу был период зимнего затишья – Бобби тренировал лошадей только для гладких скачек, – так что расходов будет меньше.

Правда, это означает, что они до марта больше не будут выигрывать призов, но зато и проигрывать не будут.

В гладких скачках зима – спокойное время, время отдыха, отпусков, ремонта конюшен и объездки жеребят – и проданных, и непроданных.

– Сколько у вас долгов, кроме того, что вы задолжали за жеребят? спросил я.

Я не ожидал, что Бобби мне скажет. Он и правда поколебался, но потом все же ответил. Я поморщился.

– Но мы заплатим! – сказала Холли. – В свое время мы непременно заплатим! Мы же всегда расплачиваемся!

Бобби кивнул.

– А с жеребятами так нехорошо вышло! – горячо продолжала моя сестра.

– Один из наших владельцев сказал Бобби, чтобы тот купил для него одного из жеребят, и разрешил поднять цену до пятидесяти тысяч. Бобби жеребенка купил, а потом этот владелец позвонил и сказал, что очень извиняется, но жеребенка взять не может, потому что у него денег нет. А если мы выставим его на следующем аукционе, мы много потеряем. Так всегда бывает. Люди решат, что с ним что-то не в порядке.

– Может быть, мне удастся продать его нескольким владельцам, – сказал Бобби. – Разделю цену на двенадцать частей... Но на это нужно время.

– Ну, банк вам время даст! – сказал я.

– Как бы не так! Наш банкир в панике из-за этой проклятой статейки.

– Что, и ему тоже подбросили эту газетенку?

– И ему тоже, – мрачно кивнула Холли. Я передал Бобби слова лорда Вонли о том, что в газету сообщил кто-то из своих, у кого есть на него зуб.

– Да, но кто? – спросил Бобби. – У нас ведь действительно нет врагов. – Он покосился на меня с беззлобной усмешкой. – В свое время я решил бы, что это кто-то из Филдингов.

– Более чем возможно.

– Дедушка?! – воскликнула Холли. – Не может быть! Конечно, он меня так и не простил, но он не мог... ведь правда не мог, Кит?

Мы подумали о старом упрямом грубияне, который до сих пор держал целую конюшню лошадей в полумиле отсюда и каждое утро орал на Поле на своих несчастных конюхов. В свои восемьдесят два года он по-прежнему оставался крепким, жилистым человеком, искусным интриганом, который сожалел лишь о том, что деда Бобби больше нет в живых и не с кем состязаться в хитрости.

Конечно, старый Филдинг был не менее старого Аллардека возмущен этим немыслимым браком, но он воспитал нас с Холли и по-своему любил нас. Я не мог поверить, что он способен попытаться разорить свою внучку. Разве что он впал в маразм от старости – такое, к сожалению, случается.

– Надо сходить к нему и спросить, – сказал я.

– Что, прямо сегодня? – Холли взглянула на часы. – Он, наверно, уже спит. Он же рано ложится.

– Утром схожу.

– Мне не хочется, чтобы это оказалось делом его рук, – сказала Холли.

– И мне не хочется.

Мы некоторое время посидели за кофе. Наконец я сказал:

– Составьте список всех людей, про которых вы знаете, что им подсунули это "Знамя" с выделенной статьей. Завтра попробую зайти кое к кому. По крайней мере, к тем, кого застану в воскресенье.

– Чего ради? – спросил Бобби. – Надеешься, что они передумают? Не надейся. Я уже пробовал. Они говорят, что им нужны деньги, причем немедленно. Люди привыкли верить тому, что пишут в газетах. Даже если это вранье.

– М-да, – сказал я. – Но я не только собираюсь лишний раз заверить их, что им заплатят. Я хочу узнать, не видел ли кто-то из них, кто принес эту газету. Спросить, когда она пришла. Короче, восстановить точную картину.

– Ладно, – сказала Холли. – Список мы составим.

– А потом, – сказал я, – надо вычислить, кто мог знать, с кем вы имеете дело. Кто мог составить такой же список. Хотя, конечно, – задумчиво продолжал я, – эту же газету могли получить и десятки других людей, которым вы ничего не должны.

– Я не знаю, – сказала Холли. – Мы об этом не думали.

– Ничего, завтра выясним.

Бобби зевнул.

– Почти всю ночь не спал, – пояснил он.

– Да, Холли мне говорила.

Снаружи внезапно послышался звон, резкий и настойчивый. Быть может, мертвого он и не разбудил бы, но лошадей в денниках разбудил наверняка.

– О господи! – Бобби вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул.

– Он вернулся!

Мы высыпали во двор, готовые схватить Джермина Грейвса на месте преступления, похищающим своих собственных лошадей. И действительно обнаружили совершенно ошалевшего человека, отворившего дверь денника, да так и застывшего на месте. Только это был не Джермин Грейвс, а Найгель, старый главный конюх Бобби. Он включил свет в пустом деннике и повернулся к нам. Свет подчеркивал глубокие вертикальные морщины на его обветренном лице.

– Сути исчез! – встревоженно воскликнул он. – Сути исчез, хозяин! Я его сам кормил в полшестого и запер все двери, прежде чем уйти домой!

Голос у него был виноватый. Бобби тоже это заметил и успокоил его.

– С Сути все в порядке, – сказал он. – Я его переставил.

На самом деле коня Грейвса звали вовсе не Сути, но конюхи нередко дают лошадям с чересчур замысловатыми кличками имена попроще. Как прикажете разговаривать с лошадью по имени Неттльтон-Мейнор, к примеру? "Ну-ка, прими, Неттльтон-Мейнор!" "Неттльтон-Мейнор, старый разбойник, морковку хочешь?"

– Я просто зашел взглянуть на лошадей, – объяснил Найгель. – Шел домой из паба...

Бобби кивнул. Найгель, как и большинство главных конюхов, принимал состояние лошадей близко к сердцу. Главный конюх заботится о лошадях не за страх, а за совесть, будто о родных детях, и, словно заботливая матушка, на ночь всегда проверяет, как деткам спится.

• Предыдущая
• 9/66
• Следующая