На полголовы впереди - Френсис Дик - Страница 10

• Предыдущая
• 10/83
• Следующая

– Вы его знаете? – спросил я.

– Это было еще до вас. Да, знаю. Айвор Хорфиц. Не иначе как это он.

Пять лет назад мы лишили его допуска на скачки навсегда.

– За что?

– Длинная история. Потом расскажу. И я думаю, что вам, пожалуй, не стоит терять столько времени и ехать в Донкастер. Мы всегда его найдем, если понадобится. Развернитесь на ближайшей развязке и возвращайтесь в Лондон. Я буду ждать вас в том пабе около вокзала Виктория. Не в закусочной, а в пабе.

– Хорошо. Увидимся через... через два с половиной часа, если ничего не случится.

Через два с половиной часа я нашел Миллингтона в темном дальнем углу шумного бара за его любимым занятием – перед ним стояли кружка пива и пирог со свининой. Я отдал ему отснятую, но не проявленную пленку, которую он сунул в карман, с заметным удовлетворением сказав:

– Вы мои глаза на затылке.

– Кто такой Хорфиц? – спросил я, утолив жажду после долгой езды полпинтой бочкового пива. – Вы знали, что он знаком с Филмером?

– Нет, – ответил он сначала на второй вопрос. – И Филмер не хотел бы, чтобы его с ним видели и вообще чтобы знали, что они общаются.

– Из ваших слов получается, – медленно произнес я, – что тот посыльный, нервный молодой человек, тоже известен в лицо распорядителям... а возможно, и вам самому... потому что если бы он был незнакомцем, которого нельзя опознать, то почему Филмер так бурно реагировал на то, что его увидели с ним, что видели, как он что-то у него берет?

Миллингтон покосился на меня.

– Кое-чему научились за время работы, верно? – Он похлопал себя по карману, где лежала пленка. – Вот посмотрим и увидим, знаем мы его или нет.

Как он выглядел?

– Такой полноватый, довольно бестолковый. Потный. Жалкий. Червяк между двух ястребов.

Миллингтон покачал головой:

– Это может быть кто угодно.

– А что такого сделал Хорфиц?

Миллингтон не спеша откусил кусок пирога, а потом заговорил, роняя крошки:

– У него была небольшая конюшня в Ньюмаркете и собственный тренер, который, естественно, делал то, что ему говорили. Не слишком на виду, но очень неплохие результаты. Поразительные результаты. Впрочем, это бывает, есть владельцы, которым постоянно везет. А потом тренер раскололся – он думал, что мы вышли на него, чего на самом деле не было, мы и не думали, что он мошенник. Так или иначе, он все выложил, сказав, что у него нервы не выдержали напряжения. Он сказал, что все лошади в этой конюшне, так сказать, взаимозаменяемые. Их выставляли на все скачки, где, как считали тренер и Хорфиц, они имели шанс выиграть. Трехлеток – на заезды для двухлеток, много раз побеждавших – на скачки для начинающих, и так далее. Хорфиц постоянно покупал и продавал лошадей, конюшня обновлялась каждую неделю, и помощники конюхов менялись как перчатки – ну, так обычно и бывает. Жокеев они нанимали самых разных. И никто ни о чем не догадывался. У Хорфица было несколько победителей, которые приносили ему крупные куши, но ни один букмекер ничего не заподозрил. Конюшня была маленькая, малоизвестная, понимаете? В газетах про нее никогда не писали. Потому что они не совались на большие скачки только на второразрядные, на такие ипподромы, куда репортеры не ездят, но выиграть в тотализаторе там можно ничуть не меньше, чем на любых других.

Все делалось тихо, но мы обнаружили, что Хорфиц сколотил буквально сотни тысяч – не только в тотализаторе, но и продажей своих победителей. Только он всегда продавал подлинных лошадей, тех, чьи клички были в программках, а не тех, которые выступали на самом деле. Тех он придерживал, и выпускал снова, и продавал тех, под чьим именем они выступали, и так далее. Все было очень хитроумно задумано.

– Да уж, – согласился я: энергия и организаторские способности, вложенные в это предприятие, произвели на меня впечатление.

– Так вот, когда этот тренер раскололся, мы с его помощью расставили кое-какие ловушки и поймали Хорфица, можно сказать, с поличным. Он был лишен допуска пожизненно и поклялся убить своего тренера, но пока что этого не сделал. Тренера дисквалифицировали на три года и сделали ему строгое предупреждение, но два года назад он получил лицензию снова. Такая была договоренность. Так что сейчас он снова в деле, но мы всех его лошадей держим под микроскопом и каждый раз, когда они выступают, проверяем их паспорта.

Теперь мы вообще стали гораздо чаще устраивать выборочные проверки паспортов, что вам, конечно, известно.

Я кивнул.

И тут Миллингтон буквально разинул рот. Увидев этот классический признак крайнего изумления, я спросил:

– В чем дело?

– Господи! – воскликнул он. – Как дело-то оборачивается! Представьте себе: Пол Шеклбери, тот помощник конюха, которого убили, – он же работал у прежнего тренера Хорфица!

Я оставил Миллингтона погруженным в глубокое раздумье с новой кружкой пива – он ломал голову над тем, как это понять, что у прежнего тренера Хорфица работал помощник конюха, которого убили, потому что он слишком много знал про Филмера. "Что такого знал Пол Шеклбери?" – в сотый раз повторял он про себя прежний риторический вопрос. И еще несколько вопросов, более свежих: что было в том портфеле и зачем Хорфиц передал его Филмеру?

– Займитесь тем потным посланцем, – посоветовал я, вставая, чтобы уйти. – Может быть, он расколется так же, как и тренер. Всякое бывает.

– Возможно, – сказал Миллингтон. – И вот что. Тор... Берегите себя в этом поезде.

"Все же в нем иногда пробуждается что-то человеческое", – подумал я.

На следующий день я улетел в Оттаву и в аэропорту Хитроу, не устояв перед искушением, поменял свой билет экономического класса, где колени упираются в грудь, на первый класс, где можно растянуться во весь рост. Кроме того, в Оттаве я попросил таксиста, который вез меня в город из аэропорта, найти мне приличный отель; он окинул взглядом мой костюм и новый чемодан и сказал, что отель "Четыре времени года" должен мне подойти.

Отель мне действительно вполне подошел. Мне дали небольшой уютный люкс, и я тут же позвонил Биллу Бодлеру по номеру, который мне сообщили в Лондоне. Он, к моему удивлению, сразу же взял трубку сам и сказал: да, он получил по телексу подтверждение, что я вылетел. У него был низкий бас, звучный даже по телефону, и мягкий канадский акцент.

Он спросил, где я буду через час, и сказал, что зайдет ко мне поговорить о нашем деле. Судя по тому, как осторожно он подбирал выражения, он был не один и явно не хотел, чтобы было понятно, о чем идет речь. Все точь-в-точь, как дома, подумал я с удовольствием, достал из чемодана кое-какие вещи, смыл в душе дорожную пыль и стал ждать дальнейших событий.

За окном оранжевый осенний закат ненадолго залил мерцающим золотом зеленые медные кровли башенок, украшавших правительственные здания. Глядя на них, я подумал о том, как мне понравился этот прекрасный город в прошлый раз, когда я здесь побывал. Меня охватило ощущение безмятежного покоя и довольства, о котором я потом несколько раз вспоминал.

Билл Бодлер пришел, когда небо уже потемнело и я включил свет. Удивленно подняв одну бровь, он оглядел номер:

– Я рад, что старик Вэл оплатил вам номер, подобающий богатому молодому лошаднику.

Я улыбнулся, но объяснять ничего не стал. Как только я открыл ему дверь, он, пожимая мне руку, окинул меня быстрым, пронизывающим взглядом человека, который привык мгновенно оценивать незнакомцев и этого от них ничуть не скрывает. Он был некрасив, но определенно симпатичен – крепкий мужчина намного моложе генерала, лет сорока, с рыжеватыми волосами, светло-голубыми глазами и белой кожей, испещренной рубцами от давних угрей. Мне пришло в голову, что достаточно лишь один раз увидеть это лицо, чтобы его запомнить.

На нем был темно-серый костюм, кремовая рубашка и красный галстук, который совершенно не шел к его волосам, и я подумал: либо он дальтоник, либо просто ему так нравится.

Он сразу прошел в дальний угол гостиной, уселся в кресло радом с телефоном и взял трубку.

• Предыдущая
• 10/83
• Следующая