Трофей некроманта - "Каин" - Страница 5

Фома радостно улыбнулся:

— Поздравляю, мастер Чехов. Вот я знал, что дело разрешится правдой.

Выглядел Питерский таким радостным, будто это его восстановили в практике. Помощник завел двигатель и уточнил:

— Куда едем?

— В «Северный путь», — ответил я. — Нужно обсудить кое-что с Александром Васильевичем Морозовым.

Парень кивнул, и машина выехала с парковки.

Глава 3

Хороший обед

— Вашество, а как вообще заседание проходило? — полюбопытствовал вдруг Фома.

— Ну, в нужном зале собираются люди, которые принимают участие в заседании, — начал объяснять я. — Председатель комиссии слушает доводы сторон и выносит свое справедливое решение.

— И никаких красивых речей? — уточнил Питерский, и его голос прозвучал немного расстроенно.

— Разбирательство обычно опирается на факты, — ответил я. — Поэтому все прошло быстро.

Фома замолчал, рассеянно глядя на дорогу. В салоне повисла тишина. Я не выдержал и спросил:

— О чем задумался?

— О Елене Анатольевне, — ответил Питерский.

Я удивленно поднял бровь, с интересом ожидая продолжения, и слуга, который, видимо, только теперь понял двусмысленность ситуации, поспешно добавил:

— То есть, не совсем о Елене Анатольевне, вашество, а о том, как быстро она перевоспиталась… Сегодня я ее с трудом узнал. А всего-то пожила чуточку в доме Зимина. Вот она, сила воспитания! Мощь целительной лопаты и трудотерапии.

— Ты только при ней такого не скажи, — усмехнулся я. — Она дама гордая, из старой аристократической семьи. И вряд ли перестанет быть собой даже несмотря на то, что скоро потеряет фамилию.

— Неужто она оказалась не настоящей дочерью судьи? — изумленно уточнил парень, но в его глазах мелькнуло лукавство.

— И такого лучше не говори, — посоветовал я. — Мастер Свиридов отрекся от дочери. Она осталась без поддержки семьи. В нашем мире это означает…

— Что она стала немногим важнее бастарда, — продолжил за меня Питерский. — Тяжело же теперь придется Елене Анатольевне. Она ведь привыкла на всех смотреть свысока и простых людей не считать за человеков.

— Остается надеяться, что она сумеет приспособиться к новому положению, — нахмурившись, ответил я.

Мне и впрямь хотелось верить, что у княжны получится поменять взгляды. В ближайшее время она потеряет привычный для себя статус, и если не перестанет задирать нос, то ей и впрямь будет несладко.

— Значит, вы теперь с ней дружбу водите? — лукаво осведомился помощник.

— Можно сказать и так… — Я пожал плечами.

— Правильно, — одобрил слуга. — Не стоит оставлять за спиной оскорбленных женщин. Они способны навредить так, как ни один мужчина не догадается.

— И где ты этому научился? — спросил я, удивленный этим заявлением.

— Я толковый! И слушать умею, — спокойно ответил парень, бросив на меня хитрый взгляд через зеркало заднего вида. — Да и опыт имею. Я однажды умудрился обидеть старостину жену. Сделал это не нарочно, просто по наивности похвалил ее усы. Ну, не знал я, что такое в бабе замечать не стоит! Так она с той поры мне в глаза улыбалась, а сама исподтишка вредила. То ведро со сломанной дужкой выдаст на полив, то вилы с гнутым черенком. А уж сколько соли она мне добавляла в еду, когда я на нее батрачил. Я со временем понял, что к чему, и по дурости решил извиниться. Сказал, что не такие уж у нее усы и красивые…

— И как ты только выжил? — хмыкнул я.

— Чудом, не иначе, — кивнул парень. — Я тогда совсем мальчишкой был. И лишних жизней у меня было достаточно.

— Сколько бы их у тебя ни было — мой тебе совет: не растрачивай их попусту. Может одной самой нужной и не хватить.

— Это точно, вашество, — усмехнулся водитель, сворачивая к мостовой. — Вот мы и приехали.

— Странное местечко, — заметил я, осматривая здание ресторана.

Оно располагалось в старой части города. Аренда здесь стоила дорого, а значит, и заведение должно было соответствовать. Однако вывеска на сером доме в три этажа оказалась корявым куском дерева, покрытым когда-то краской, которая теперь поблекла и облупилась. Но у крыльца стоял швейцар с пышными усами, облаченный в расшитый красными узорами кафтан. При моем появлении он вытянулся в струну.

— Добрейшего денечка, мастер Чехов. Вас уже ждут.

— А ты знаешь, кто перед тобой? — удивился я, покосившись на свой пиджак, чтобы удостовериться, что на нем нет герба семьи.

— Стыдно не знать, Павел Филиппович! — ответил мужчина и многозначительно покосился на машину. Фома припарковал ее на небольшой стоянке, убедившись, что рядом нет знака платной парковки.

Я вынул из кармана мелкую купюру и подал ее слуге. Тот ловко сунул ее за воротник и тотчас открыл передо мной скрипучую дверь.

Внутри меня ожидал темный холл, наполненный густой тишиной. Тут пахло свежевымытым полом. Я невольно напрягся, вспомнив, что именно такой аромат встречал на только что очищенной от крови площадке для тренировки одаренных.

Из угла выскользнула миловидная девушка в закрытом платье и странном чепце на голове, скрывающем ее волосы.

— Здравы будьте, — она поклонилась мне, изобразив улыбку. — Позвольте вас проводить, Павел Филиппович!

На этот раз я решил не спрашивать, откуда она знает мое имя. Вместо этого предпочел ответить коротким кивком и направиться следом за распорядительницей.

Заведение было пустым. На круглых столах стояли перевернутые стулья, у противоположной от входа стены нашлось пианино, за которым сидел высокий старик — он легко касался клавиш пальцами, извлекая из инструмента приятную мелодию.

Я подошел ближе и сел рядом в предложенное кресло, расположенное у инструмента. Передо мной тут же оказался чайник и чашка с ароматным отваром.

— Желаете отведать наших пирогов? — уточнила девушка.

И прежде чем я успел отказаться, музыкант бросил через плечо:

— Не вздумайте сказать, что не голодны. Тут подают лучшие пироги во всей Империи. Это я вам говорю, как ценитель вкусной еды. И не смотрите, что тут скромная обстановка. Сам Станислав Викторович почитает за честь отведать местных пирогов от Полины.

Я уже иначе взглянул на заведение, отметив то, чего ранее не заметил. По периметру комнаты были разложены тяжелые цепи — довольно внушительные блокираторы силы. Только сейчас я догадался проверить, отзываются ли мои тотемы. Они ощущались, но лишь как что-то зыбкое и далекое.

— Здесь не работают таланты аристократов, — пояснил пианист, убирая пальцы от клавиш.

Он опустил крышку пианино и провел по деревянной поверхности ладонями. А затем обернулся. И я узнал в мужчине главу кустодиев.

— Не знал, что вы музицируете, — произнёс я.

— Бросьте, Павел Филиппович, я всего лишь любитель, — отмахнулся Морозов. — Покойная матушка когда-то отметила, что у меня хороший слух, вот и научила основам. На большее меня, увы, не хватило. Мне было скучно сидеть в классной комнате и изучать нотную грамоту. Я развлекался тем, что мог подобрать мелодию на слух.

— У вас хорошо выходит, — отметил я.

— Вы мне льстите, — улыбнулся Морозов.

И я развел руки в стороны:

— Вам все льстят! Неужели вы еще не привыкли к этому?

— Меня боятся. И потому пытаются мне понравиться. Но вам подобное чуждо. Странное ощущение, если уж откровенно. Я привык к тому, что при мне обычно начинают говорить тише.

— Желаете, чтобы я так делал? — улыбнулся я.

— Нет, — фыркнул кустодий и поднялся со стула. Обошел стул и занять кресло напротив моего. — Если у вас появится повод меня бояться, Павел Филиппович, то это будет означать, что наши с вами дела плохи. Я бы предпочел до такого не доводить.

— Пусть так и будет, — согласился я.

Распорядительница оказалась рядом с нами. Она поставила в центр стола тяжелую доску, на которой лежали крупные ломти пирога, а затем наполнила для Морозова чашку густым настоем.

— Спасибо, дорогая, — уважительно кивнул ей старик. — Проследи, чтобы нам не мешали.