Трофей некроманта - "Каин" - Страница 44

— Добрый день, Гордей Михайлович, — поздоровался я, подходя к «Сыну» ближе. — Какими судьбами? Проезжали мимо?

— Скажу вам по секрету, Павел Филиппович, чтобы проехать мимо вас, приходится делать очень большой крюк, — ответил гость, и я усмехнулся

— Но вы его зачем-то совершили.

Парень скривился, отчего его шрам на щеке стал глубже. В отличие от Виноградовой, которая при каждом удобном случае пыталась скрыть свою отметину, Гордей не стеснялся давнишней раны. Скорее всего. он получил ее, когда еще не мог обратиться к хорошему лекарю. А сейчас не торопился исправлять эту особенность внешности, оставив ее как напоминание о юности.

— Мне надо с вами кое о чем побеседовать, мастер Чехов.

— Отчего же не поговорить, — согласился я и сделал приглашающий жест. — Проходите в мой дом. Выпьем чаю.

— А давайте лучше прогуляемся, — неожиданно предложил парень и быстро пояснил, — в вашем доме мне неуютно. Вы уж простите, княжич, но, кажется мне, что из каждой стены там торчат призраки.

— Всего пара, — махнул я рукой. — Да и то они совершенно нелюбопытные.

— Если вам не хочется, чтобы нас видели вместе, то я пойму, — прямо заявил Петров и упрямо вскинул подбородок.

Мне нравилась его искренность, и я склонил голову к плечу и уточнил:

— Вы же понимаете, что я некромант? Мою репутацию уже ничем не испортить. К тому же, сдается мне, что в вашей организации вы больше не носите прозвище «Плут». И не сегодня завтра прикупите дом на набережной, чтобы прослыть порядочным законопослушным подданным.

— Погоняло мое никуда не денется. И те, кто знали меня всегда, будут звать Плутом, — прямо ответил парень. — От такого прошлого нельзя избавиться. Да и не собираюсь я делать вид, что я кто-то другой, Павел Филиппович. Я не родился с золотой ложкой во рту и никогда не стану этого стыдиться.

Гордей оттолкнулся от капота машины и направился вдоль канала

— В этом нет ничего постыдного, — согласился я и медленно зашагал по дороге рядом с собеседником.

— Знаете, господин адвокат, сказал бы это кто-то другой из благородных, и я бы решил, что он лукавит. Пытается сойти за своего и подкупить меня своей добротой. Я так и о вас подумал, когда встретил в той допросной. Решил, что вы будете играть в «хорошего жандарма», а потом сдадите меня следователю со всеми потрохами. А в своей книжечке поставите крестик.

— Просто тогда у меня еще не было подобной книжечки, — пошутил я.

— Ее у вас никогда не будет, — без тени улыбки ответил Петров. — Вы другой, Павел Филиппович. Вы во мне увидели человека задолго до того, как я нацепил на себя этот костюм. Хотя я уверен, что Шуйский, который на тот момент был начальником третьего отделения, предлагал вам хорошую сделку, чтобы вытащить информацию о «Сынах». Хотя бы за старое.

Он взглянул на меня, и я кивнул:

— Что-то подобное и было, лгать не стану.

— Рипер хочет с вами сотрудничать, — продолжил Плут. — Видит в вас друга. А это дорогого стоит.

Я хотел было напомнить гостю про колпак, который эти двое недавно подарили мне, и намекнуть, что друзья так не поступают, но промолчал. Вместо этого произнес:

— И чем же я удостоился такой чести?

— Глава «Сынов» уверен, что вы способны изменить взаимоотношения между простыми людьми и одаренными, — пояснил Гордей.

— А чего хотите вы? — осведомился я.

— Добра, — не задумываясь заявил парень. — Хочу, чтобы у ребят с окраин было будущее. Чтобы они могли получать образование, работу и достойную плату за нее. Чтобы дети из приютов могли рассчитывать на хотя бы какое-то будущее, не связанное с могилой или острогом. Не хочу, чтобы сиротские фамилии ломали жизни тем, кому не повезло.

— Звучит неплохо, — заметил я, и Плут кивнул:

— Рипер тоже так сказал. А потом усмехнулся и заявил, что у меня может что-то и получится. Он решил отойти от дел, мастер Чехов.

— Не понимаю причин, — произнёс я.

— Ему нравится кровь и резня, — спокойно пояснил Гордей. — А Смута закончилась. Теперь ее эхо почти неслышно. У «Сынов» должен быть другой путь.

— Какой же?

— Организация выйдет из тени. И займется легальными делами. Без риска словить пулю или получить огромный каторжный срок.

— Мне показалось, что вы не боитесь каторги, господин Петров, — заметил я.

— Знаете, мастер Чехов, я практически не видел своего отца, который был уважаемым человеком в преступном мире. Он отбыл на каторге, почитай, тридцать лет. А мой хороший товарищ вообще увидел отца только когда ему исполнилось восемнадцать.

— Почему?

— Потому что отец отбывал девятнадцатилетний срок на каторге, — буднично ответил парень. — И проверьте, сложно назвать подобную семью правильной. Это нехорошо. Так быть не должно. А сейчас, когда по Петрограду ходят слухи про новый отдел, любое преступление завершится каторгой. Потому что в нашем городе очень много свидетелей, которые внимательно наблюдают за нами с изнанки. А в острог я не хочу.

— Приятно, что вы стали это понимать, — одобрил я.

— Я всегда это понимал, Павел Филиппович, — ответил парень.

— Тогда почему не вышли из банды?

— Потому что в ней состояли многие из родни, — пояснил Плут. — А такое очень помогает карьерному росту.

— Можно было заниматься чем-то другим, — продолжал спорить я.

— Можно, — согласился со мной парень. — Но…

Он замялся, словно подбирая слова, а затем пояснил:

— Павел Филиппович. Вы родились и выросли в другом мире. Вы жили в большом доме, в окружении слуг. Вам ничего не грозило, вы не голодали и не мерзли. Не думали о том, какой трагедией может обернуться новый день. Вы вряд ли поймете, почему я сделал такой выбор.

— Я постараюсь, — заверил я собеседника.

— «Сыны» изначально были в нелегкой ситуации на улицах, — пояснил парень. — «Октябристы» и «Черная сотня» имели в своих рядах аристократов. Хоть и разорившихся, но с отчеством. «Сыны» же были безфамильными бастардами, которым пришлось встать на защиту интересов простого люда. Времена тогда были такие. Все были уверены, что мы что-то навроде шутки, и нас быстро сомнут. Нас никто не принимал всерьез.

Парень ненадолго замолчал. Глаза его полыхнули силой, а затем собеседник продолжил холодным голосом:

— Я был в «Сынах» с малолетства. И многие из организации были мне ближе, чем родня. Да и «сыны» были мне как семья. Отойти от дел — это одно, но позволить организации погибнуть я не мог. Она часть меня, понимаете?

Я кивнул. И словно между прочим уточнил, чтобы сменить тему:

— Рипер был тут во времена смуты?

— Иногда мне кажется, что он прожил много больше лет, чем отводится даже очень одаренному человеку, — уклонился Гордей от прямого ответа.

Мы приблизились к небольшому ларьку на колесах. Вывеска обещала вкусные пирожки и горячий чай в картонных стаканчиках. Мне и то и другое показалось сомнительным угощением. Однако мой собеседник подошел к открытому окошку и что-то тихо попросил.

— Не извольте беспокоиться, Павел Филиппович, — усмехнулся Петров, заметив мой скептический взгляд. — И за пределами рестораций есть жизнь. Поверьте.

Мне пришлось кивнуть, рассматривая незатейливый логотип киоска в виде кошачьей морды, и меню, на котором красовались рисунки местных блюд. Не хотелось показаться снобом. К тому же оставалась надежда, что я впрямь могу воскреснуть, даже отравившись страшной штукой под странным названием «шаверма».

— Вы ни разу ее не ели? — весело уточнил парень.

— Не думаю, что это можно есть больше одного раза за жизнь, — все же не выдержал я и поморщился. — Выглядит как что-то завернутое в газету.

— Главное, чтобы туда картошку не положили. Тогда шаверму уже не спасти, — философски заметил парень и направился в парк. — А в целом, это очень здоровая пища, скажу я вам. Мясо, овощи, соус на кефире. Все самое необходимое для правильного питания.

— Вы передумали есть эту гадость? — оживился я.

— Нам ее принесут, — ответил Гордей Михайлович, заставляя меня разочарованно вздохнуть. — Все же в том, чтобы быть правой рукой предводителя «Сынов» есть свои привилегии.