Игра по правилам - Френсис Дик - Страница 72
- Предыдущая
- 72/73
- Следующая
Сплошная ирония...
Я подумал о Марте и Харли и о напичканном кокаином Дазн Роузез. Я попрошу их оставить лошадь и попробовать его на соревнованиях и пообещаю им, что, если он так их ничем и не порадует, я верну им деньги и отправлю его на аукцион. Не давала покоя мысль о том, чем разразятся по поводу всего этого жокейский клуб и пресса. «Вероятно, придется уступить победу на йоркских скачках», — думал я.
А еще я думал о Клариссе, которая находилась в гостинице «Селфридж» и старалась вести себя как ни в чем не бывало, несмотря на то, что ее память была полна жестоких картин. Я надеялся, что она позвонит своему Генри, почувствует опору, продолжит тихо скорбеть о Гревиле и радоваться, что спасла его брата. Я оставлю сигнал «Чародея» на шестнадцать двадцать и каждый раз, услышав его, буду вспоминать о них обоих: кому-то это покажется сентиментальным, кто-то скажет, что вся их любовь со свиданиями — сплошной сентиментализм, но что из этого? Они были счастливы, и я разделяю их чувства.
В какой-то момент в доме появился некий полицейский чин в штатском, который пользовался авторитетом и к которому все обращались не иначе как «сэр».
Он представился старшим полицейским офицером Инголдом и попросил меня подробно ответить на его вопросы, а кого-то из подчиненных записать всю нашу беседу. Офицер был маленького роста, проницательный, деловитый. Он обдумывал каждый мой ответ, прежде чем задать свой следующий вопрос, словно пропуская то, что я говорил, через какой-то свой внутренний компьютер; к тому же, что было мне на руку, он увлекался скачками: выражал сожаление по поводу смерти Николаев Лоудера и знал о моем существовании.
Я довольно откровенно рассказал ему все, что произошло, за исключением лишь нескольких вещей: подробностей того, как Роллуэй просил вернуть его трубку, присутствия Клариссы и страшного отчаяния, охватившего меня за несколько минут до ее прихода. Я несколько укоротил и упростил безнадежную схватку, сведя ее к быстрому нокауту.
— Эти костыли, — поинтересовался он, — зачем они вам?
— С моей лодыжкой приключилась маленькая неприятность в Челтнеме.
— Когда это было?
— Почти две недели назад.
Он лишь кивнул. Ручки костылей были достаточно тяжелы, чтобы поразить злодея, и он не стал искать других объяснений.
С паузами и писаниной все это заняло немало времени. Я рассказал ему об автоаварии неподалеку от Хангерфорда, утверждал, что скорее всего, на мой взгляд, Симза убил именно Роллуэй. Я не сомневался — они сравнят пули, извлеченные хангерфордской полицией из «Даймлера» с только что выковырнутыми из стен и теми, что, без сомнения, будут извлечены из тела Николаев Лоудера. Я как бы невзначай поинтересовался, на какой машине ездил Роллуэй, и сказал офицеру, что хангерфордская полиция занимается поисками серой «Вольво».
После некоторой паузы на осмотр улицы был отправлен один из полицейских. Он вернулся с круглыми от удивления глазами и сообщил свою новость, на что ему было ведено поставить возле машины охрану и никого к ней не подпускать.
К тому времени уже стемнело. Каждый раз, когда кто-то из полицейских или других официальных лиц входил в дом, раздавался механический лай и сверкали прожекторы. Меня это даже забавляло, что свидетельствовало о моем несколько бредовом состоянии, однако у полицейских скоро нервы не выдержали.
— Выключатели возле входной двери, — сказал я наконец одному из них. — Стоит только повернуть все наверх.
Они послушались, и воцарилась тишина.
— Кто запустил горшком в телевизор? — поинтересовался офицер.
— Грабители. В прошлую субботу. Тут были двое ваших людей.
— Вам плохо? — неожиданно спросил он.
— Нет. Просто не могу прийти в себя.
Он кивнул. «Это было бы с каждым на моем месте», — подумал я.
Один из полицейских упомянул об угрозе Роллуэя, что мне не дожить до того момента, когда нужно будет давать свидетельские показания. Не исключено, что за этим что-то крылось.
Инголд внимательно посмотрел на меня.
— Вас это не тревожит?
— Постараюсь быть поосторожнее. Он едва улыбнулся.
— Как на лошадях? — Улыбка исчезла. — Вам бы лучше нанять кого-нибудь, чтобы немного походил за вами.
Я кивнул в знак благодарности. «Брэд, — мелькнуло у меня в голове, — будет в восторге».
Они унесли несчастного Николаев Лоудера.
«Я еще скажу о его мужестве, — решил я, — и по возможности постараюсь спасти его репутацию. Ведь он, в конце концов, подарил мне шанс остаться в живых».
Наконец полицейские решили опечатать гостиную, хотя офицер сказал, что это делается лишь для проформы, потому что все происшедшее, похоже, не вызывает никаких сомнений.
Протягивая мне костыли, он поинтересовался, куда я направляюсь.
— Наверх, спать, — ответил, я.
— Здесь? — Он был удивлен. — В этом доме?
— Это не дом, а крепость, — сказал я. — Если кто-то вдруг не опустит подъемный мост.
Опечатав гостиную, они вышли на улицу, оставив меня в одиночестве во вновь наступившей в холле тишине.
Сев на ступеньки, я ощутил свое жуткое состояние. Меня бил озноб. Я чувствовал себя состарившимся и поседевшим. Мне нужно было выпить что-нибудь горячее, чтобы согреться, но идти на кухню не было ни сил, ни желания. «Обойдусь тем, что налью себе горячей воды из-под крана в ванной», — подумал я.
В схватках почти всегда именно так и бывает: хуже всего не в момент удара, а пару часов спустя, когда вовремя сработавший естественный анестезирующий механизм тела постепенно уступает место боли: замечательная продуманная природой система, благодаря которой дикие звери имеют возможность убежать куда-нибудь в безопасное место, спрятаться и зализать свои раны. Человек в этом ничем не отличается. Нужно было время, чтобы убежать, нужно было почувствовать боль, чтобы понять, что что-то не так.
В момент максимального содержания адреналина — пан или пропал — я был уверен, что даже могу побежать с такой лодыжкой. Меня подвела механика, а не инстинкт или готовность. Два часа спустя стало страшно от одной лишь мысли просто стоять на этой ноге. От каждого движения перехватывало дух. Из-за этого я сидел в кресле Гревила два долгих часа, стараясь сосредоточиться на вопросах полицейских, чтобы как-то отвлечься от боли.
Когда они ушли, притворяться было уже незачем. Как бы я ни пытался внутренне противиться этому, как бы я ни бесился мысленно, я знал, что кости и связки вновь оказались в прежнем плачевном состоянии. Роллуэй опять мне все переломал... а до Хеннесси оставалось всего четыре с половиной недели... и я, будь оно неладно, все-таки собирался выступить на этих соревнованиях на Дейтпаме и никому не собирался рассказывать о небольшой сегодняшней потасовке, о которой не было известно никому, кроме Роллуэя, а он не станет хвастаться.
Если я пару недель не буду появляться в Лэмборне, Майло не узнает. Дело было не в том, что это его сильно бы разволновало: просто, если он не будет знать, он никому не расскажет. Никто, так или иначе, не ждет, что я буду выступать в ближайшие четыре недели. Никто не придаст никакого значения тому, что две из них я проведу в Лондоне, занимаясь делами Гревила. Потом, как только смогу ходить, я поеду в Лэмборн и буду каждый день тренироваться, делать физиотерапию, возьму «Электровет»... все это возможно... пара пустяков.
А пока предстояло подняться по лестнице.
Наверху в ванной Гревила в сумке с моими туалетными принадлежностями я найду конвертик, полученный от хирурга-ортопеда, лежавший в водонепроницаемом кармашке и путешествовавший со мной. В конвертике — три маленькие белые таблетки, по размеру меньше, чем аспирин, и на них — что-то похожее на мои инициалы: ДФ 118. «Только как крайнее средство», — предупреждал ортопед.
«Сегодня, по-моему, как раз тот случай», — решил я.
Я стал медленно подниматься по лестнице, присаживаясь, таща с собой костыли. «Если я их выроню, — думал я, — они соскользнут в самый низ. Не стану ронять».
- Предыдущая
- 72/73
- Следующая
