Бастион (СИ) - Букреев Марс - Страница 33
- Предыдущая
- 33/42
- Следующая
— Ты служишь ему? — спросил Кемрас.
— Нет, — ответил я и ядовито добавил, — он мне как брат.
— Ясно, — вздохнул орк.
Из его камеры донёсся скрип, орк лег на лежанку. Больше он не пытался заговорить со мной. Я тоже лег. Время тянулось невообразимо медленно. Несколько раз я ловил себя за тем, что дремал. Казалось, вот-вот должно наступить утро. А никаких камушков сверху никто не кидал. Ко мне даже закралась мысль, не были ли слова Эфелиты, своего рода, изощренным издевательством. От этой гарпии можно ожидать что угодно.
Но вот что-то ударилось об пол, несколько раз подпрыгнуло и покатилось. Вслед за первым камнем полетел второй. Время пришло!
Я встал. Нащупал ключ, крохотную надежду, способную открыть мне путь к свободе. Еще раз прокрутил в голове свой план. Надо быть готовым вступить в бой сразу же, как поднимусь наверх.
Я нащупал замок. Заметил, как дрожат мои руки. Попробовал вставить ключ в замок. Метал тихонько заскреб по металлу. Черт, в подземелье даже эльфийское зрение бесполезно! Я попробовал еще раз, но ключ вновь соскользнул. Я остановился. Глубоко вздохнул. Спокойнее! Сейчас все получится.
— Гун!
От неожиданности я чуть не выронил ключ.
— Гун, слышишь?
Шепот Кемраса едва долетал до меня.
— Слышу, — так же тихо ответил я.
— Когда доберешься до Макорха, скажи ему, король Гурвар все еще ждет и будет ждать еще несколько дней!
Ключ выпал из руки и зазвенел по полу. Я стоял, стараясь переварить услышанное.
Король Гурвар, предводитель нынешнего «крестового» похода. И он ждет. Значит не ошибся я и Охренуэль не плод моего воображения. И предательство Маленкорха куда глубже. Вот же, седой хрыч, заставил меня сомневаться в собственной адекватности. Зря я тут самоедством занимался, не я, Малекнкорх подвел меня к смертной казни. И остальные трое: Дуэндал, Глендрик и Эфелита.
Надо решать, что делать: выйти и попытаться бежать или остаться. Зачем оставаться, чтобы завтра шагнуть на эшафот? Думай, Игорь, думай! Эфелита, она разгадка к этой головоломке. Зачем она принесла ключ? Устроить охоту за мной? Реализует какой-нибудь свой план? Или появилась новая информация. Да такая, что мою казнь отложат или вовсе отменят?
Я попытался поставить себя на место целительницы. Но не вышло. Я просто не знал, что твориться у нее в голове. Может быть ей просто скучно. «Мальчик», хе! Но вот, что бесспорно — у меня появился козырь. Там в соседней камере. Пускай допросят Кемраса, его участь уже предрешена. Так почему бы не воспользоваться этим?
Каким-то шестым чувством я понимал, бежать нельзя. Тогда все обернётся куда хуже, хуже, чем казнь. Я поежился. Нашарил на полу ключ и сел на лежанку. Нет, я буду до последнего биться за доброе имя Гунальфа Веспара. Свое имя! И заставлю Маленкорха заплатить за все, и остальных тоже.
Я лег. Кемрас больше не заговаривал со мной, он понял, его план провалился. Но я восхищался им! На пороге страшной смерти, он искал возможность спастись и не просто спастись, но и обеспечить победу своим. Он целый день пытался разговорить меня. Какие женщины! Ух, ты и молодец, Гун! А как у вас, а у нас вот так все устроено! Хитер. Его подвело знание языка, не уловил он иронии в моих словах, что Маленкорх мне как брат. За чистую монету принял. Но попытка была знатная.
Под эти мысли я провалился в сон и тут же услышал:
— Наконец-то! Я думал ты вовсе спать не собираешься!
Передо мной возвышался Гунальф Веспар, то есть Охренуэль. А я снова находился в своем человеческом теле. Мы стояли во тьме, где-то посреди Лабиринта Грез.
— Боишься, что твоя тушка плохо будет выглядеть перед казнью? — съязвил я.
— Боюсь, что по своей тупости ты угробишь нас обоих, не воспользовавшись шансом на спасение.
Это про который он: атаку лоталли, план Эфелиты или допрос Кемраса?
— Хотя, — продолжил эльф, — хорошо уже, что ты не послушал Эфелиту.
— Правда? А что она задумала? Ты ведь подглядывал за ней?
Гунальф смерил меня взглядом:
— Ее план прост. Или ты пошел бы убивать Маленкорха, как она просила и погиб бы сам.
— Ну уж дудки, туда я точно не собирался идти.
— Вот и она так подумала. Тебя бы изловили, приволокли к ней в подвал, и поверь, по сравнению с тем, что творится у неё в голове, любая казнь покажется пустяком. Все-таки хорошо, что у тебя хватило мозгов не угробить мое тело таким образом.
Твое, ага, сейчас. Нет уж, Охренуэльчик, оно теперь мое!
— Ладно, давай про спасение.
Тут Гунальф замешкался, и я с удивлением увидел на его лице смущение. О чем это он хочет говорить?
— Ты ведь знаешь, что тебя приговорили к казни с последней надеждой?
— И в чем заключается последняя надежда?
— Перед тем, как нам отрубят голову, глашатай спросит: «Кто скажет, почему нужно сохранить жизнь обвиняемому?»
— И это все?
— Да.
— Надежный план, ага. И что мне следует сказать? Пускай допросят пленного орка, он подтвердит предательство Маленкорха?
— Ты уже наговорил себе меньше на одну голову, и мне тоже.
— Ладно, в чем смысл этой «последней надежды»?
— На казни с последней надеждой обязаны присутствовать судьи, — вздохнул Гунальф.
Ну вот, мне еще перед смертью на эти рожи смотреть! Эльф продолжил:
— Они могут изменить свое решение, но не просто так. Когда прозвучат слова глашатая, кто-нибудь может назвать причину, причина правда должна быть веской.
— Все равно не понимаю, как это спасет нас?
— Перед казнью тебе надо будет надеть перчатки.
— Чего?
— Перчатки говорю, оглох совсем что ли.
— Да где я возьму их?
— Не знаю, раздобудь. Попроси у стражи, скажи, что всегда мечтал умереть в перчатках.
— И как это должно помочь?
Мне вдруг пришла в голову мысль, что Охренуэль просто бредит, выдумывая полную чушь. Но ни на бредящего, ни на обезумевшего от страха он не походил.
— Когда скажут, ну все это, про последнюю надежду, ты должен картинно снять перчатки.
— Это как? — прифигевшим голосом спросил я.
— Вот так!
Гунальф вытянул вперед руку, а второй принялся снимать воображаемую перчатку. Он поочередно стянул «перчатку» с каждого пальца, а затем «освободил» ладонь.
— И с другой руки так же, — хмуро добавил он. — Правда, я не уверен, что это сработает, но шансы высоки.
— Может ты объяснишь смысл этого, как вообще оно должно сработать?
— Нет.
На каменном лице эльфа вновь появилось смущение.
— Почему?
— Не-хо-чу!
Только тут я заметил, что весь наш разговор сопровождают чавкающие и всхлипывающие звуки. Я огляделся, но ничего не увидел рядом.
— И еще, — добавил эльф, — не называй меня Охренуэлем, мне это не нравится.
Я хихикнул. Вышло глупо.
— Но и Гунальфом тебя называть нельзя.
Он пристально посмотрел на меня. В его глазах мерцал холодный свет, от которого по коже пошли мурашки.
— Перчатки, это главное!
Он внезапно исчез, а я вновь оказался в камере. Перчатки? Ерунда какая-то. Если Маленкорх в самом деле оказался предателем, это еще не значит, что Охренуэль, ой, его же, видите ли, нельзя теперь так называть, не плод моего воображения. Дождусь стражи и скажу, что пленный орк, вполне сносно болтает по-нашему, и ждет не дождется, когда Маленкорх впустит воинство Тьмы внутрь Бастиона.
Остаток ночи я проспал тревожным, прерывистым сном. Сквозь сон я услышал шаги. Ко мне спускались, неужели пришло время? Сердце заколотилось в груди. Сейчас все зависит от того, смогу ли я убедить начальника караула, что орк может доказать мою невиновность.
Свет чадящего факела. Бледные, безразличные лица. Они приближались ко мне. Проходя мимо камеры орка, тот, что нес факел, посветил туда.
— Эй, что это с ним?
Двое остальных тоже подошли к решетке.
— Открывай! — скомандовал старший.
Послышался звук открывающегося замка, возня.
— Демоны! Да он откусил себе язык!
— И захлебнулся кровью, собака!
- Предыдущая
- 33/42
- Следующая