Двойная осторожность - Френсис Дик - Страница 1

• 1/64
• Следующая

Я приказал ребятам сидеть тихо, пока я схожу за винтовкой.

Обычно это действовало. Я мог рассчитывать на то, что в течение пяти минут, которые потребуются, чтобы дойти до шкафа в учительской и вернуться обратно в класс, тридцать полуобузданных хулиганов четырнадцати лет от роду станут вести себя прилично, потому что их будет сдерживать желание увидеть обещанное зрелище. Вообще-то они считали, что физика требует слишком больших умственных усилий, но то, что происходит, когда пуля вылетает из дула винтовки, это... скажем так, занятно.

В учительской меня ненадолго задержал Дженкинс, Дженкинс, с его кислой физиономией и буйными усами, который заявил мне, что объяснять импульс и инерцию лучше мелом на доске, а вся эта стрельба из настоящей винтовки попросту мальчишество и ненужная театральность.

— Да, вы, несомненно, правы, — вежливо ответил я, обходя его.

Дженкинс взглянул на меня со своим обычным безнадежным презрением. Он ненавидел меня за то, что я всегда с ним соглашался — собственно, почему я и соглашался.

— Извините, — сказал я, удаляясь. — Четвертый "А" ждет.

Однако, вопреки моим надеждам, четвертый "А" вовсе не ждал меня, сдерживая возбуждение. Появление мое было встречено дружными ехидными смешками.

— Слушайте, — сказал я ровным тоном, еще на пороге ощутив атмосферу, царящую в классе, — либо вы немедленно утихомиритесь, либо я сейчас дам контрольную...

Но и эта угроза не возымела действия. Смешки продолжались. Ребята стреляли глазами то на меня, то на винтовку, то на доску, которой я пока не мог видеть из-за открытой двери, и их лица буквально излучали восторг и предвкушение потехи.

— Ну ладно, — сказал я, затворяя дверь, — посмотрим, что вы там написа...

И осекся. Ничего они не написали.

У доски, выпрямившись и застыв в неподвижности, стоял один из учеников: Поль Аркади, классный шут. В неподвижности он застыл потому, что на голове у него лежало яблоко.

Смешки перешли в откровенный гогот. Я и сам не мог удержаться от улыбки.

— А вы можете сбить яблоко у него с головы, сэр? — кричали со всех сторон. — А Вильгельм Телль мог, сэр!

— Не вызвать ли «скорую», сэр? Просто на всякий случай!

— А сколько времени потребуется пуле, чтобы пройти через голову Поля?

— Очень смешно! — сказал я сурово. Это и в самом деле было очень смешно, и они это знали. Но если я тоже засмеюсь, я утрачу контроль над классом, а терять контроль над таким нестойким веществом небезопасно. Очень остроумно, Поль, — сказал я. — Садись.

Поль был удовлетворен. Желаемый эффект достигнут. Он с природным изяществом снял яблоко с головы и послушно вернулся на место, принимая как должное восхищенные шуточки и завистливое мяуканье.

— Так вот, — сказал я, утвердившись на том месте, где стоял Поль, — сегодня вы узнаете, сколько времени требуется пуле, летящей с определенной скоростью, чтобы преодолеть определенное расстояние...

Винтовка, которую я принес на урок, была обыкновенной духовушкой, но я рассказал им и о том, как действует настоящая винтовка, и почему пуля вылетает из ствола так быстро. Я дал им потрогать гладкий металл — многие из них впервые видели настоящее ружье так близко, пусть даже это была всего лишь пневматическая винтовка. Я рассказал, как делают пули и чем они отличаются от дроби и от пулек для духовушки, которые я принес с собой. Как действует зарядный механизм. Как канавки внутри ствола раскручивают пулю, придавая ей вращательное движение. Я рассказывал о трении о воздух и о нагревании.

Они слушали очень внимательно и задавали обычные вопросы.

— А вы расскажете, как действует бомба, сэр?

— Когда-нибудь, — отвечал я.

— А атомная бомба? — Когда-нибудь.

— А водородная... кобальтовая... нейтронная бомба?

— Когда-нибудь.

Они никогда не спрашивали, как распространяются в эфире радиоволны что для меня лично было величайшей загадкой. Они спрашивали о разрушении, а не о созидании; о силе, а не о симметрии. Во всех этих главах отражался дух насилия, от рождения присущий каждому ребенку мужского пола. Я знал, о чем они думают, потому что и сам когда-то был таким. А иначе почему бы я в их годы проводил бесконечные часы на полигоне, упражняясь в стрельбе из кадетской винтовки, пока не довел свое мастерство до того, что попадал в мишень размером с ноготь с расстояния пятидесяти ярдов девять раз из десяти?

Странное, бессмысленное, утонченное искусство. Ведь я никогда не собирался стрелять по живым существам.

— А это правда, сэр, что вы на Олимпиаде выиграли медаль в соревнованиях по стрельбе? — спросил один из них.

— Нет, не правда.

— А что вы выиграли, сэр?

— Я хочу, чтобы вы сравнили скорость пули со скоростью известных вам движущихся предметов. Как вы думаете, может ли случиться, что вы будете лететь на самолете с той же скоростью, что и пуля, так, что, когда вы выглянете в окно, вам покажется, что пуля стоит на месте?

Урок продолжался. Они запомнят его на всю жизнь — благодаря винтовке. А без винтовки, чтобы там Дженкинс ни говорил, он бы мгновенно смешался с общим прахом учения, который они каждый день отрясают со своих ног в четыре часа пополудни, покидая стены школы. Мне часто кажется, что преподавание — это не только сообщение сведений, но и пробуждение образов. Именно то, что сообщаешь в форме шутки, они потом лучше всего отвечают на экзаменах.

Преподавать мне нравилось. Особенно мне нравилось преподавать физику.

Она дарила мне радость, возможно, еще и потому, что у большинства людей физика вызывает только ужас. А ведь физика — это описание незримого мира, точно так же, как география — описание мира зримого. Физика — это наука обо всех необычайно могущественных силах: о магнетизме, об электричестве, гравитации, свете, звуке, космических излучениях... Физика раскрывает тайны Вселенной. Как же можно ее не любить?

Я уже три года работал главой отделения физики общеобразовательной школы Ист-Миддлсекса. В моем подчинении состояли четыре учителя и два лаборанта. Мне было тридцать три года. В будущем я мог надеяться дослужиться до должности заместителя директора, а быть может, и занять пост директора школы, хотя, если я не добьюсь этого к сорока годам, надежду можно было оставить. Директора с каждым годом становились все моложе. Циники поговаривают, что в первую очередь потому, что, чем моложе директор школы, тем проще высшему начальству им командовать.

Короче говоря, я был вполне доволен своей работой и мог рассчитывать на продвижение по службе. А вот семейные мои дела обстояли значительно хуже.

Четвертый "А" изучал импульс. Аркади потихоньку грыз свое яблоко, когда думал, что я не вижу. Однако за десять лет работы в школе мое боковое зрение так обострилось, что временами ребята всерьез верили, будто я могу видеть затылком. Оно и к лучшему: так проще ими управлять.

— Только не бросай огрызок на пол, Поль, — мягко сказал я. Одно дело позволить ему съесть яблоко — он это заслужил, но совсем другое — позволить ему решить, будто я ничего не заметил. Держать в узде этих чудищ это, конечно, постоянная психологическая игра, но еще и необходимость номер один. Мне случалось видеть, как охотничьи инстинкты детишек доводили до нервного срыва людей куда более сильных, чем я сам.

Когда прозвенел звонок, возвещающий конец урока, мне была оказана высокая честь: они позволили мне договорить прежде, чем сорвались и помчались по домам. А ведь это был последний урок в пятницу — и да здравствуют выходные!

Я не спеша обошел четыре физические лаборатории и две подсобки, проверяя, все ли в порядке. Двое лаборантов, Луиза и Дэвид, разбирали и раскладывали по местам оборудование, которое не понадобится в понедельник. Они развинчивали радиотехнические «опыты» пятого "Е" и возвращали батарейки, зажимы, платы и транзисторы в бесчисленные коробки и ящички в подсобке.

• 1/64
• Следующая