Продавец кондитерки 3 (СИ) - Юшкин Вячеслав - Страница 7

Поэтому это все же не доминанта. Доминанта — накопившиеся внутрироссийские проблемы и противоречия.

То же касается и распада СССР. Конечно, определенное влияние иностранных спецслужб было, сбрасывать этот фактор со счетов нельзя, но нельзя и увлекаться конспирологией подобно Кургиняну, нельзя считать случившееся делом рук одного лишь внешнего врага. Самые главные причины — внутри нашей страны и внутри нас самих.

Более того, я разделяю мнение, что нельзя излишне концентрироваться на внешнем факторе, потому что это духовно расслабляет человека, снимает с него ответственность за собственные действия в его Смутное время. Ведь если во всем виноват король Сигизмунд — что я, простой горожанин или крестьянин, могу сделать с Сигизмундом? Если во всем виновато ЦРУ — что я, простой советский токарь или инженер, могу поделать с ЦРУ? Ничего. А раз ничего, то с меня и взятки гладки. Значит, я буду жить по принципу «умри ты сегодня, а я завтра», значит, буду делать деньги любой ценой, рвать кусок изо рта соседа. Когда от меня ничего не зависит, единственное, что мне остается, — это позаботиться о себе. Так очень многие смотрят на вещи.

Прежде всего, надо осознать, что наша Смута — это наша общая вина, и надо видеть свою часть вины. Русский крестьянин в 1610 году, конечно, не мог ничего поделать с королем Сигизмундом — но он мог, по крайней мере, не прельститься словами какого-нибудь заезжего казачьего атамана и не пойти в его шайку. Советский инженер и офицер в 1992 году не мог ничего поделать с ЦРУ — но он мог не прельститься идеей обогащения и не ринуться в криминальный бизнес.

А когда такое осознание наступает сразу у многих людей, тогда начинается следующий этап — самоорганизация общества, поначалу горизонтальная. В XVII веке именно это и стало основой преодоления Смуты. Когда людей действительно уже, что называется, достало, когда не было уже никакой реальной вертикали власти — тогда люди стали объединяться. Если говорить современным языком, начало формироваться гражданское общество. Причем все это шло снизу, не по «разнарядке», не по приказу начальства.

Сначала в некоторых не покорившихся землях стали создаваться всесословные городские советы и формироваться ополчения. На следующем этапе, уже применительно к периоду Минина и Пожарского, в дополнение к горизонтали начала выстраиваться и вертикаль власти — в лице Совета Всея Земли в Ярославле. Фактически этот Совет стал неким предпарламентом, он сформировал ту модель власти, которую позднее воплотил в жизнь Земский собор, избравший на царство Михаила Федоровича в январе 1613 года.

Если под этим углом посмотреть на нынешнюю нашу ситуацию, то нужно спокойно и с пониманием относиться к тому общественному подъему, который происходит на наших глазах. Это движение самых разных направлений, вся палитра — от крайних этнонационалистов до крайних леваков. Но «ультрас» на самом деле составляют ничтожное меньшинство. Просто люди начинают осознавать, что по щучьему веленью ничего не получится, что нужно не уповать на чудесное решение всех проблем сверху, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Возможно, пришло время смены — возрастной, поколенческой. Многие — в том числе властная элита — боятся этого подъема, я же вовсе не боюсь, а отчасти на него и уповаю. Потому что это и есть самоорганизация снизу, выстраивание горизонтали. Подчас в неожиданных формах, причудливых, даже отталкивающих, но это исходит из глубин народной жизни, а не по разнарядке.

Конечно, если самоорганизация общества пойдет вразрез с той модернизацией, которая предлагается верхами, то раскол будет лишь усугубляться. Очень важно соединить оба этих вектора — модернизацию, которую нам пытаются преподнести из Кремля, и общественные движения, зародившиеся снизу. Причем не имитацию таковых движений, а настоящие, хотя бы и протестные. Тут нужно найти баланс, чтобы выстроить и новую политическую систему, и многоукладную экономику, предполагающую здоровую конкуренцию, а не закон джунглей.

Другой, тоже очень важный урок первой русской Смуты, — это безусловные духовные и нравственные авторитеты, это образцы для подражания. В XVII веке таковыми были патриарх Гермоген, архиепископ Феоктист, старец Иринарх, и светские люди — князь Дмитрий Пожарский, юный полководец Скопин-Шуйский и другие. Простому человеку было на кого равняться. Сейчас таких людей нет. Если появятся безусловные нравственные ориентиры, авторитетные для всех — вне зависимости от политических взглядов, социального статуса, национальности, отношения к религии, — то это даст мощный позитивный импульс. Но таких людей невозможно назначить сверху в приказном порядке, невозможно раскрутить с помощью пиар-технологий — они если появляются, то появляются не по воле начальства…

И, наконец, следующий урок, который можно извлечь из событий 400-летней давности: это понимание, что для самоорганизации общества каждому из нас нужно в чем-то поджаться, ограничить как-то свои амбиции, свои претензии, свои аппетиты — ради общего блага. Если угодно, это можно назвать нестяжательской платформой.

В законах большинства стран мира нет уголовной ответственности за каннибализм. Вот такой вот юридический парадокс — людоедство есть, а преступления такого нет, и судят при каннибализме как за убийство, и/или надругательство над трупом.

А еще с незапамятных времён в Британии помимо писанного морского права (Admiralty law — формально закрепленные морские законы) существовует еще и морской обычай (Custom of the sea — неписанные морские законы, тоже являлись источником права).

И в их возникновении нет ничего романтического — чистый прагматизм. Например, морская традиция по которой капитан должен последним покинуть гибнущее судно, была создана необходимостью во время крушения не допустить паники на борту, если капитан сбежит с корабля первым. Женщина на корабле с изголодавшими в долгом плавании по женскому телу мужчинами, неизбежно приводила к беде. А разлагающийся труп в долгом плавании — это угроза инфекции, которую необходимо устранить, незамедлительно выбросив останки умершего за борт.

Существовал еще один древний морской обычай, согласно которому находящимся перед угрозой голодной смерти морякам дозволялся каннибализм. Необходимым условием для этого было единодушное согласие всех умирающих от голода, и бросание жребия кого убить и съесть первым. Жребий бросался до тех пор, пока не оставался последний выживший, или не приходило спасение.

В этой ситуации тоже брал был чистый прагматизм — лучше дать морякам хоть какой-то шанс выжить, чем неизбежно погибнуть всем. И это признавалось не только разумным, но и законным по морскому обычаю, а спасшиеся моряки не подвергались за такой свой вынужденный каннибализм абсолютно никакому судебному преследованию.

самый знаменитый случай — это спасение экипажа китобойного судна «Эссекс». Случай уникальный — из-за условий кораблекрушения (а именно — произошедшей 20 ноября 1820 года атаки разъярённого кашалота), экипажу хватило собрать достаточно припасов и погрузиться в вельботы, пока судно набирало воду. На этом хорошие новости заканчивались. Ближайшие острова находились в двух тысячах километров — удачи добраться через океан на вёсельных лодках. Как будто этого было мало, команда решила вместо них плыть в Южную Америку, до которой плыть было в четыре раза дольше — пришлось делать крюк из-за сильных ветров. По пути одна лодка из трёх пропала в море. Через месяц пути команде удалось пополнить запасы пищи на необитаемом острове Хендерсон — но уже через 4 дня все добытые запасы закончились. Потом лодки разделились во время шторма. Старшему помощнику Чейзу повезло — люди в его лодке умирали сами, так что обошлось без убийств (без каннибализма не обошлось). Троих выживших спасли 15 февраля. А вот капитану Полларду повезло меньше — в какой-то момент тела закончились, и жребий выпал его двоюродному брату, матери которого он пообещал, что вернёт сына невредимым. 23 февраля капитана и ещё одного выжившего подобрали китобои. Из 21 члена экипажа выжило 8. Впоследствии именно по истории «Эссекса» будет написан роман «Моби Дик, или белый кит».