Продавец кондитерки 3 (СИ) - Юшкин Вячеслав - Страница 25

«По всей Варшаве возрастал ужасный шум, выстрелы, свист пуль, неистовый крик убивающих: „до брони! бей москаля! кто в Бога верует, бей москаля!“ Врывались в квартиры, где помещены были русские, и били последних; не было спуска ни офицерам, ни солдатам, ни прислуге… Солдаты третьего батальона киевского полка в тот день причащались, они собирались где-то в устроенной в палаце церкви. Было их человек пятьсот. По известиям Пистора, всех, находящихся в церкви, перерезали безоружных».

Русский писатель (и декабрист) Александр Бестужев-Марлинский в очерке «Вечер на Кавказских водах в 1824 году», ссылаясь на рассказ некоего артиллериста, участника тех событий, пишет:

«Тысячи русских были вырезаны тогда, сонные и безоружные, в домах, которые они полагали дружескими. Захваченные врасплох, рассеянно, иные в постелях, другие в сборах к празднику, иные на пути к костелам, они не могли ни защищаться, ни бежать и падали под бесславными ударами, проклиная судьбу, что умирают без мести. Некоторые, однако ж, успели схватить ружья и, запершись в комнатах, в амбарах, на чердаках, отстреливались отчаянно; очень редкие успели скрыться».

Н. Костомаров так описывал происходящее:

«Поляки врывались всюду, где только подозревали, что есть русские… искали и найденных убивали. Убивали не только русских. Довольно было указать в толпе на кого угодно и закричать, что он московского духа, толпа расправлялась с ним, как и с русским».

Всё это очень напоминает события «Варфоломеевской ночи» в Париже 24 августа 1572 года, не правда ли?

Подсчитано, что за первые же сутки были убиты 2265 русских солдат и офицеров, ранено 122, в церквях захвачены оказавшиеся безоружными 161 офицер и 1764 солдат. Многие из этих солдат потом были убиты, уже в тюрьмах.

Досталось и гражданским лицам. Помимо прочих, в Варшаве оказалась тогда и будущая няня императора Николая I Евгения Вечеслова. Она вспоминала:

'При выходе нашем на улицу мы были поражены ужасной картиной: грязные улицы были загромождены мертвыми телами, буйные толпы поляков кричали: «Руби москалей!»

Один майор польской артиллерии успел отвести госпожу Чичерину в арсенал; а я, имея на руках двух детей, осыпанная градом пуль и контуженная в ногу, в беспамятстве упала с детьми в канаву, на мертвые тела'.

Вечеслову потом тоже доставили в арсенал:

«Здесь мы провели две недели почти без пищи и вовсе без теплой одежды. Так встретили мы Светлое Христово Воскресение и разговелись сухарями, которые находили около мертвых тел».

Другими «военнопленными» стали беременная Прасковья Гагарина и пять ее детей. Муж этой женщины, генерал российской армии, подобно многим другим офицерам, был убит поляками на улице. Вдова обратилась в письме лично к Тадеушу Костюшко, которого в Польше потом будут называть «последним рыцарем Европы», и, ссылаясь на свою беременность и бедственное положение, попросила отпустить ее в Россию, но получила категорический отказ.

Командующий русскими войсками генерал Игельстром бежал из Варшавы под видом слуги своей любовницы — графини Залусской, оставив в своём доме множество бумаг. Эти документы были захвачены восставшими и послужили поводом для расправы со всеми поляками, упомянутыми в них. Екатерина II, которая также не обращала внимания на поступающие к ней сведения о готовящемся мятеже, чувствуя свою вину, позже отказалась отдавать незадачливого генерала под суд, ограничившись его отставкой. По многочисленным слухам, свое презрение к проявившим такое вероломство полякам она выразила, сделав трон этой страны сиденьем своего «ночного судна». Именно на нём с ней якобы и случился приступ, ставший причиной смерти.

Некоторым военнослужащим русского гарнизона всё же удалось вырваться из Варшавы. Уже цитировавшийся Л. Н. Энгельгардт свидетельствует:

«Осталось наших войск не более четырехсот человек, и при оных четыре полевые пушки. И так решили пробиваться. Пушки впереди очищали нашим путь, и задние две пушки прикрывали отступление, но на всяком шагу должны были выдерживать сильный пушечный и ружейный огонь, особенно из домов, и так наши соединились с прусским войсками».

А в ночь на 23 апреля повстанцы атаковали русских в Вильно: из-за внезапности нападения в плен попали 50 офицеров, в том числе комендант гарнизона генерал-майор Арсеньев, и около 600 солдат. Майор Н. А. Тучков собрал вырвавшихся солдат, и увёл этот отряд в Гродно.

Тадеуш Костюшко резню безоружных русских солдат и беззащитных гражданских лиц в Варшаве и Вильно полностью одобрил. Ян Килинский из Варшавы (который во время заутрени лично убил двух русских офицеров и казака) получил от него звание полковника, а Якуб Ясинский из Вильно — даже чин генерал-лейтенанта.

Это и есть те победы, которые современные поляки сочли достойными для увековечения на мраморных плитах мемориала Могилы Неизвестного солдата.

По свидетельству очевидцев, Екатерина II, узнав о резне безоружных солдат, устроенной поляками, в том числе и в варшавских церквях, впала в состояние истерики: кричала в голос, стуча кулаками по столу. Отомстить за вероломное убийство русских солдат и офицеров и навести порядок в Польше она поручила фельдмаршалу П. А. Румянцеву. По состоянию здоровья он от этой обязанности уклонился, вместо себя послав генерал-аншефа А. В. Суворова, который в тот момент находился в Очакове.

Узнав об этом назначении, Суворов, сказал:

«Пойдём и покажем, как бьют поляков!»

Суворов мог говорить так с полным основанием: бить поляков он умел, что и продемонстрировал в ходе кампании в Польше 1769–1772 гг. Именно здесь он, кстати, и получил первое генеральское звание: начав войну в чине бригадира, закончил ее генерал-майором.

С тех пор прошло более двадцати лет, но поляки Суворова не забыли и очень боялись — настолько, что руководители мятежа решили обмануть своих сторонников. Они стали распускать среди мятежников слухи о том, что известный им своими полководческими талантами граф Александр Васильевич Суворов то ли убит под Измаилом, то ли находится на границе с Османской империей, которая вот-вот нападет на Россию. К Варшаве же, по их уверениям, должен был придти однофамилец этого полководца. Но к Варшаве шёл настоящий Суворов, который 22 августа 1794 года приказал своим войскам:

«Строжайше рекомендую всем господам полковым и баталионным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, чтобы нигде при переходе местечек, деревень и корчм ни малейшего разорения не делать. Пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, дабы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей».

Между тем русские и без Суворова уже воевали неплохо, и 12 августа город Вильно сдался российским войскам. 14 августа его жители подписали акт о лояльности России. А 10 октября (29 сентября) в бою с отрядом русского генерала И. Ферзена под Мацеёвицами был ранен и захвачен в плен «диктатор восстания и генералиссимус» Костюшко.

В этой войне принимали участие также прусские и австрийские войска.

Австрийцы, которыми командовал генерал-фельдмаршал Ласси, 8 июня взяли город Хелм. Прусские отряды во главе с самим королём Фридрихом Вильгельмом II в союзе с корпусом генерал-поручика И. Е. Ферзена 15 июня заняли Краков и 30 июля подошли к Варшаве, которую осаждали до 6 сентября, но, не сумев взять ее, отправились к Познани, где началось антипрусское восстание.

Суворов же, имея при себе лишь около 8 тысяч солдат, продвигаясь к Варшаве, в августе—сентябре 1794 года разбил поляков у деревни Дивин, у Кобрина, у Кручицы, под Брестом и под Кобылкой. После победы Суворова у Бреста, где поляки потеряли 28 орудий и два знамени, Костюшко за считаные дни до своего пленения приказал при новом столкновении с русскими использовать заградительные отряды:

«Чтобы во время битвы часть пехоты с артиллериею всегда стояла позади линии с пушками, заряженными картечью, из которых будут стрелять в бегущих. Всякий пусть знает, что идя вперед, получает победу и славу, а подавая тыл, встречает срам и неминуемую смерть».