Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/80
• Следующая

Такая постановка вопроса не устраивала Климова в принципе. И он решил провести здесь собственное расследование. Уж как получится.

Он устроился за стойкой притемненного бара, заказал себе легкий коктейль – на выбор самого бармена, молодого и смазливого парня, а потом положил на стойку перед собой увеличенную фотографию того молодого человека, с которым уходил отсюда Морозов, и стал ее внимательно, даже с более пристальным, чем следовало бы «по жизни», интересом рассматривать.

Бармен, продвигаясь вдоль стойки, несколько раз бросал внимательные и заинтересованные взгляды на фотографию, которую держал перед собой этот мужественный, черноусый мужчина, предпочитавший легкие напитки. Один из грязновских оперов подсказал Климову примерную манеру поведения в этом злачном месте. Спокойствие, подчеркнутое равнодушие, предельная вежливость с обслугой и обязательная доброжелательная улыбка по любому поводу, даже не имеющему к тебе отношения. И никаких ищущих взоров, никакого видимого нетерпения, абсолютная уверенность, что твое от тебя никуда не денется. И вот уже первый интерес бармена показал, что на тебя, возможно, кто-то уже клюнул.

Не прошло и пяти минут, как рядом с ним на высокий стульчик ловко вскарабкалась дама не первой молодости с закрытой грудью и открытой до самого возможного спиной, в отливающем бронзовым отблеском парике и длинными «музыкальными» пальцами, украшенными крупными перстнями. Взгляд выпуклых серых глаз был нагловатым, а тонкие, накрашенные лиловой помадой губы большого рта растянуты в искусственной улыбке приязни.

– А вы здесь впервые, – ломким контральто возгласила дама, покачивая длинной и худой ногой в крупной туфле на высоком каблуке. Затем она, нагнувшись к стойке, посмотрела на бокал Климова на просвет: – «Кампари Оранж»? Наши вкусы сходятся. – И, наконец, протянула руку, затянутую в мелкосетчатую, длинную, до локтя, перчатку и сказала игриво: – Эвелина. А с кем имею честь?

– Сергей, – в тон ей ответил Климов и слегка пожал протянутые к нему пальчики. Скажи ему сейчас кто-нибудь, что перед ним не дама, а мужчина, причем уже в возрасте, он бы не поверил. – Вас угостить?

– Я бы не возражала, – кокетливо улыбнулась Эвелина. – А кого это вы, Сережа, так пристально разглядываете?

– Да вот обещали познакомить. – Климов небрежно подвинул фото к даме и подал знак бармену: сделать то же самое – для дамы..

Та посмотрела и тут же сморщилась в гримасе:

– Фи! С Жаном? Вот уж кого бы не советовала... Нет, это, простите, Сережа, плохой вкус. Впрочем... – Эвелина принялась размешивать трубочкой поданный ей коктейль.

– Почему вы назвали его Жаном? – «удивился» Климов. – Мне назвали другое имя. Может быть, вы имеете в виду другого человека?

– Если у вас фотография Крамского, то он – Жан. А если это просто похожий человек... то, возможно... не спорю.

– Мне назвали его Джоном, – нашелся Климов, – но, вероятно, правы вы, а не я, я вполне мог не расслышать по телефону. Извините, я должен вас на минутку оставить. К Валентину загляну, я обещал...

– Это кто? – задала естественный вопрос Эвелина.

– Раструбов, – как само собою разумеющееся, сказал Климов, забирая фотографию, и дама значительностью мимики оценила знакомство Сергея.

Но, проходя мимо бармена, Климов с болью сердечной – а что оставалось делать? – выложил две сотенные и сказал, что сейчас вернется, но... на всякий случай.

Раструбов принял его незамедлительно.

– Нашли?

– Одна дама средних лет по имени Эвелина опознала в нем некоего Жана Крамского. Вам этот человек известен?

Засмеявшийся Валентин Иннокентьевич объяснил свою реакцию, несколько смутив следователя:

– Разумеется, дама. Ее зовут Игорем. Этот бездельник уже здесь? И он назвал именно Крамского? А ну-ка дайте-ка еще разок взглянуть... А что? Похож... Ну конечно, съемка-то следящей камерой производилась ночью.... Когда, известно, все кошки серы... Ну что ж, подсказать, где найти Жана, я вам, кажется, смогу. Но единственная просьба, если можно?

– Любая, – с готовностью отозвался Климов.

– Если коснется речь... Вы понимаете? Я к этому делу отношения не имею. Это могли разузнать и ваши агенты, ведь правда?

– Конечно!

– Тогда записывайте адрес и телефон...

Раструбов открыл ящик стола и стал копаться в каких-то бумагах, в поисках той, которая была ему нужна.

Информация от всех задействованных в расследовании сыщиков и оперативников в конечном счете стекалась к Грязнову. И, как отметил генерал на очередном утреннем совещании, выслушав предварительные сообщения своих подчиненных, а также Климова о проведенных ими следственных мероприятиях, полученная информация его не радовала. То есть, повторяясь, Вячеслав Иванович констатировал, что отрицательная информация тоже все-таки приносит пользу, помогая отбросить в сторону ненужные версии.

Таким образом пришлось окончательно отказаться от версии о возможной расправе с Морозовым представителей ресторанного бизнеса. «Как ни горько и ни обидно это делать», – пошутил Грязнов, подводя итоги произведенного в этом направлении расследования. Да, конечно, бизнес этот насквозь пронизан и пропитан криминалом. И то, что донесли ему его оперативники, поднявшие свою агентуру, но не ставшие рассекречивать ее, имело прямое отношение к организации почти уже легальной проституции, к теневой торговле иномарками и ворованными машинами, к сокрытию реальных доходов и уходу от налогов, а если хорошенько пошарить, то и на торговлю наркотиками можно выйти. Но – увы! – все это не касалось расследуемого конкретного уголовного дела. А наработанные попутно данные будут, заявил Грязнов, переданы в соответствующие подразделения правоохранительных органов – пусть теперь те занимаются своими непосредственными делами. Таким образом, с ресторанами вопрос закрыли.

По «сексуальному рабству» дело оказалось, с одной стороны, проще, а с другой – сложнее. Оказалось, что по следам телевизионного выступления в межрайонной прокуратуре Восточного административного округа, который главным образом и проходил в «Честном репортаже», было возбуждено уголовное дело, и для прямых фигурантов этого дела уже были избраны соответствующие меры пресечения. Так что вряд ли с их стороны могла последовать месть журналисту. Всякий смысл ее терялся. Подозреваемым лицам, наоборот, следовало бы всячески «отмазываться» от своего участия в преступном бизнесе. И не мстить журналисту, а доказывать свою невиновность, требуя опровержения, – вот чего им надо было бы добиваться. Смерть же Морозова, если бы вдруг обнаружились даже и не прямые, а косвенные доказательства связи этих лиц с преступлением, сильно усугубила бы их и без того скверное положение. Агентура же донесла оперативникам, что в среде указанных лиц царит уныние, а не жажда отмщения. Так что и эта версия отпадала.

Что же касалось геев, и – конкретно – Жана Крамского, с которым тем же вечером удалось встретиться Климову, то и здесь ничего нового не обнаружилось. Правда, пришлось побегать.

Этот «неуловимый» Жан все время перемещался по различным увеселительным заведениям, словно в одном интимном с точки зрения нетрадиционного секса месте у него торчал раскаленный гвоздь. Его обнаружили Петухов с Гуляевым, знакомые уже отчасти с этой публикой и с местами их тусовок по опыту собственной работы. Он находился не в ночных гей-клубах, которые им удалось быстро обзвонить, а в Доме литераторов на Поварской.

Ну, во-первых, оказался он, естественно, не Жан, а Иван Евгеньевич, а во-вторых, как очень скоро выяснил Климов, теперь, уже после смерти Морозова, этому однофамильцу замечательного русского художника-передвижника было нечего скрывать от следствия. И он охотно дал «интервью».

Да, он был давним уже платным агентом у Лени и не стеснялся этого. Он и сам считал себя избранным в человеческой среде, массе, благодаря своей горячей и подлинной страсти к однополой любви. К сожалению, Леня не разделял его взглядов. Правда, Морозов относился к геям с некоторым пиететом, никогда не позволял себе шуточек, острот или оскорблений и иных некрасивых поступков, присущих серой массе обывателей, но он, Жан, ничего не мог бы поведать о связях самого Лени. Может быть, он был «бисексуалом»? Во всяком случае, нельзя исключить... А вот деньги он платил очень хорошие. За что? А фактически за каждого гея, когда Жан называл Морозову не только фамилию и занимаемую этим человеком должность, но и давал подробную характеристику. Леня, судя по всему, собирал досье на высокопоставленных господ нетрадиционной ориентации среди российской элиты, высшего и среднего звена государственных служащих. Возможно, у него были для этого веские причины. Но об этом не знал никто, кроме Морозова и Крамского. Если только Леня сам нечаянно не проболтался. Ну тогда могли возникнуть и санкции... Хотя вряд ли, не те люди. Не те взаимоотношения.

• Предыдущая
• 46/80
• Следующая