Последнее слово - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 66
- Предыдущая
- 66/100
- Следующая
— Наверно. Да только я почему-то не встречал… — пробормотал себе под нос Шапкин.
— Вот в этом-то и беда, — подытожил Поремский и стал прощаться. — Ты не говори никому о моем приходе к тебе. Если что, скажи, что Старостина искал, но ты его домашнего адреса не знаешь. На всякий случай. Это если те бритые и за мной следят, что не исключено.
— А я и в самом деле не знаю.
— Вот и хорошо. А к твоему вопросу мы позже вернемся. Я так думаю. А Старостин, значит, на Казанском устроился?
— Нет, на Павелецком. Я точно вспомнил.
— Ну ладно, спасибо. Выздоравливай…
Семен Старостин никак не мог понять, на кой черт он понадобился Генеральной прокуратуре. Про свое увольнение с Киевского вокзала он сказал, что претензий к руководству не имеет, так всегда бывает: когда нужна штатная единица, выгоняют кого? Подсобника. В первый раз, что ли?
И к Базанову у него тоже никаких претензий не было. Вообще никаких. Он, Старостин, и знаком-то с ним едва-едва, так — видел, а чтоб разговаривать, ни-ни. Серьезный дядя. И хлопцы у него серьезные. Вроде как охранники. На братву похожие, во всяком случае, такие же бритые, мордастые и наглые — слова им не скажи, сразу руки распускают. Нужно ему, Семену, это? Нет, не нужно. Тем более что подсобнику всегда найдется дело, такое, чтоб плоское валять, а круглое катать. Нет, нема претензий. Не нужны ему разборки с мордоворотами.
Вот, опять прозвучала эта боязнь непосредственной угрозы. И что, оставить без внимания? Имея в виду, что в России вся жизнь простого работяги, по сути, и зависит от его умения отвести от себя угрозу — то увольнения, то мордобития, а то и самого существования семьи.
Больше всего Поремского огорчало именно это равнодушное, привычное отношение жертвы к своей судьбе. Строили, строили «светлое будущее», наобещали и… бросили на полдороге, издевательски наплевав на человеческие судьбы. Вот и еще один пример. Скверно…
Но картинка из всего услышанного вырисовывалась довольно впечатляющая. И кое-что стало основательно проясняться для Владимира Дмитриевича. Оставалось теперь выяснить, кому предназначались места уволенных? Почему-то Поремскому показалось, что стало «горячо», еще шажок — и придет решение загадки.
Вот только где находятся «личные дела» новых рабочих электроцеха?..
Вечером того же дня Поремский имел содержательную беседу с начальником управления кадров. Тот, оказывается, только слышал о том, что в электроцех по личной рекомендации Базанова должны были прийти двое новых людей. Об этом замначальника, как он заявил, конкретно просили в Управлении исполнения наказаний, рекомендовали трудоустроить людей, отбывших свое наказание и вышедших на волю с чистой совестью. Вот прямо так, именно таким текстом, как говорил кадровику Базанов, и просили. И старый, опытный кадровик поверил. Бывают же в жизни этакие чудеса!
А вот самого Базанова Поремский так и не нашел — ни на службе, ни дома у него, в Мытищах, куда поехал специально на служебной «Волге» с мигалкой. Соседи сказали, что Олежка — ласковое такое имя — не появлялся дома уже несколько дней, наверное, загулял маленько, с ним и раньше такое случалось, хотя парень он добрый, мягкий и отзывчивый.
Зато на обратном пути в Москву Владимир заметил за собой «хвост», который был слишком наглым, чтоб его не увидеть. Далеко не новый «БМВ» черного цвета как устроился сзади, так демонстративно до самой Москвы и не отставал.
Помня об общей договоренности, когда события могли развиваться в этом направлении, Поремский немедленно связался по телефону с Грязновым и продиктовал ему номер преследователя. «БМВ» тормознули на посту ГАИ при въезде в Москву, и больше его у себя за спиной Поремский не видел. А о результатах проверки Вячеслав Иванович пообещал сообщить позднее, когда вся группа соберется на совещание.
5
Турецкий впервые видел столь разительный контраст между внешностью человека, его физическим состоянием и его внутренним содержанием, то есть силой духа.
Приехав в Воронеж в первой половине дня, он без особого труда разыскал нужный адрес, позвонил в квартиру на втором этаже обыкновенного пятиэтажного дома, и ему, не спросив кто, открыли дверь. Пожилая женщина уставилась снизу вверх, в лицо Александра Борисовича, не приглашая, однако, войти. И Турецкому пришлось представляться на пороге. Он достал удостоверение Генеральной прокуратуры, раскрыл его, дал прочитать подслеповатой женщине, можно сказать, старухе, хотя движения у нее были бойкие, а выражение лица строгим.
— Господи, — совсем не гостеприимным тоном пробурчала она довольно громко, — и когда ж им надоест наконец? Неужто других дел нет, как стариков беспокоить? Ну а вам-то чего понадобилось? Уже бывали ваши, допрашивали, душу мотали, да совесть-то человеческая хоть есть у вас?
Голос становился высоким и визгливым, и Турецкий постарался угомонить старуху. Он довольно бесцеремонно отстранил ее, вошел и захлопнул за собой дверь. Потом наклонился к хозяйке и шепотом заговорщика спросил:
— Давно приходили?
Старуха опешила. Поморгала глазами, подумала и ответила:
— Дак вон уж сколько лет ходють…
— А Виктор Михайлович дома? — так же таинственно спросил Турецкий, и бабка неожиданно приняла его тон:
— А где ж ему быть? Дома. Отдыхает. Разбудить?
— И давно?
— Да уж пора просыпаться. Как ему сказать?
— Скажите, посоветоваться хочу с ним по одному старому делу. Именно спросить совета, и ничего больше. Как он себя чувствует?
— Как… да плох, как всегда, не узнает. Ладно, скажу… Может, польза какая… Вы проходите, ботинки вон там снимайте, тапочки возьмите, а то сил нет убираться.
— А вы — супруга Виктора Михайловича?
— Она, — вздохнула старуха, — куды денешься…
Квартира была двухкомнатная. Первая комната — проходная, в ней и остался Турецкий, а хозяйка ушла во вторую. Там послышался негромкий разговор, и вскоре на пороге появился глубокий старик, опиравшийся на костыль и палку. Сзади делала вид, что его поддерживает, жена, хотя старик в дополнительной поддержке вовсе не нуждался.
Старик уместился на стуле возле стола, не здороваясь, посмотрел бессмысленным взглядом на гостя и отвернулся к окну.
- Предыдущая
- 66/100
- Следующая