Виктор Васнецов - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 13
- Предыдущая
- 13/93
- Следующая
Вот и попробуем нарисовать такое, чтоб сердце волновалось. Вы представьте себе: теплый тихий вечер, потемневшие перед ночью ели. В небе чисто, и вдруг разглядишь тоненький серпик месяца. И чтоб вода, и чтоб лебедь. Чтоб от красоты такой, от счастья слезы бы сами собой из глаз катились.
– Ах! – снова сказала Маша.
А ее маленький братец заерзал на парте.
– Висницов, а если не получится?
– Получится! – воскликнула Маша. – Месяц, ели, лебедь. Все просто.
– Да, – согласился Васнецов, – все очень просто, но помните: надо, чтоб в рисунке воздух был, не тесните, не рисуйте много деревьев, много птиц. Все должно быть скупо. Можно ведь и вообще ничего этого не рисовать, а нарисовать царевича. Да такого, чтоб, глядя на него, стихи Пушкина сами собой пришли на ум.
Васнецов внимательно посмотрел на каждого из троих, потом взял свою большую папку с рисунками и вздохнул.
– Вы начинайте, а я к вашему батюшке пойду, покажу, что у меня получилось.
– Висницов, милый! Покажите нам! – так вся и вспыхнула Маша.
– Нельзя, – сказал Васнецов, еще крепче завязывая тесемки.
– Но почему?
– А если сглазите? Ребята примолкли.
– Договоримся так. Если я вернусь счастливый, вы кричите: «Ура!» Если я вернусь… Ну, как будто ничего не случилось, и сразу же продолжу урок – после композиции у нас рисунок – вы тоже сделаете вид, что будто бы ничего не случилось. И главное – ни одного вопроса! Утерпите?
– Утерпим, – прошептал самый младший и поглядел исподтишка на сестру.
– Утерпим! – сказала Маша, но глаза у нее сделались печальные.
Генерал Ильин был у себя в кабинете. В мундире, на столе строгий порядок.
– Васнецов! – обрадовался генерал, выходя из-за стола, и оказалось, что он в домашних туфлях.
По лицу Васнецова скользнуло удивление, и генерал рассмеялся.
– Форма одежды – мое личное изобретение, Васнецов. В мундире работается строже, однако кабинет в жилом помещении, и, отдавая дань домашнему, я – в туфлях на меху. И знаете, в чем главная польза от всего этого: туфли все норовят увести в мечтательность, в прожекты, а мундир сдерживает. Однако и ему нет полной воли. Так-то!
И с опаской поглядел па большую папку в руках Васнецова.
– Принесли?
– Принес.
– Напомните, что вы у нас иллюстрируете?
– «Царскосельский арсенал», по оригиналам профессора Рокштуля.
– Да, конечно… Ну, что ж, показывайте. Генерал, явно волнуясь, платком вытер повлажневший лоб.
Васнецов положил папку на стол, пальцы у него задрожали, когда он распускал тесемки.
– Вот. «Восточное оружие XVII века» – булава Мамелюка, боевой топор, кинжал, «Итальянское, немецкое, французское оружие XVII–XVIII веков» – штуцер Карла XII, натрузки, мушкетон и пистолет, замок аркебузы – и «Немецкие латы XVI века».
Разложил листы, отошел от стола за спину генерала.
– Васне-цов! Милый! – Генерал, разглядывая рисунки, надел очки. – Так, так, так! Ах, какое терпение! И, главное, вкус есть.
Латы и оружие были покрыты узорами, тончайшими, очень сложными, и художник не упустил ни одного, кажется, штриха.
– Говорите, первая проба? – спросил генерал Васнецова, а скорее самого себя. – Что могу сказать? Все это надо переводить на доску и литографировать.
Лицо генерала стало веселым, словно груз с плеч скинул. Ильин был из людей, которые, в чем-то преуспевая, желают, чтоб и все вокруг него были довольными, умелыми, нужными государству людьми.
– Знаете, Васнецов, я думал о вас. Теперь вижу – все у вас будет хорошо, однако ж денег в нашей мастерской, хороших денег не заработаешь. Я, разумеется, буду вас рекомендовать издателям… На нашем деле вам ни в коем случае замыкаться нельзя… Мои дети от вас в восторге. Короче говоря, Виктор Михайлович, чтобы несколько оградить вас от бренных забот, переезжайте на первое время к нам. У вас будет комната, где достаточно света, и, главное, не надо тратить время на дорогу.
Васнецов стоял, опустив длинные руки, весь длинный, неловкий.
– Спасибо… Я доброту вашу работой постараюсь… Позвольте к детям… Они урок исполняют.
– Позволяю, Васнецов! Позволяю!
Он вошел в класс, очень тихонько, прислонился плечом к косяку. Дети глянули и спрятали глаза. Но вот Маша опять посмотрела и просияла, тут и оба мальчика насмелились поднять глаза.
– Висницов! – прошептала Маша. – Ура!
– Ура! – грянули мальчики.
Дама, одетая по-французски и во французское – живое приложение к «Ниве», улыбнулась и предложила садиться.
– Рекомендация генерала Ильина – предполагает, что вы работаете профессионально и быстро. «Будильник» – журнал сатирический, а потому нас волнуют самые разные стороны жизни, но нам мало одного укора, нам нужно, чтобы явление, вынесенное на страницы журнала, было подвергнуто осмеянию.
Васнецов не мог понять, что необычного в этой твердой, уверенной речи, но что-то было не так.
«Она, наверное, курит», – подумал он, и женщина действительно взяла папиросу и закурила.
– Вы знаете наш журнал?
– Да, я смотрел. Кто же не знает «Будильника»?
– Вот-вот! Популярность ко многому обязывает.
Васнецов поднялся.
– Я вижу, вы человек деловой и быстрый. Это то, что мы ценим. – Дама улыбнулась. – Но прошу задержаться еще на две-три минуты. Вам, наверное, человеку деловому, будет интересно узнать, как мы платим. За рисунок на заданную тему один рубль двадцать пять копеек, причем автор обязан перевести свой рисунок на доску. За свою тему – два рубля. Но так у нас получают художники, которые уже заявили о себе. Для начала за доску по чужому рисунку – рубль и за доску по своему рисунку – полтора рубля. Вам подходят наши условия?
– Подходят.
– Тогда пройдите в редакцию, к нашему секретарю, получите рисунок для пробы.
Казалось, весь Невский проспект смотрел на него и завидовал. Ведь совсем уже скоро все эти люди будут разглядывать в «Будильнике» его рисунки, смеяться над тем, что он увидит в жизни смешного и грустного… Им и невдомек будет, что он – из Рябова, из глухомани.
Рубль за доску, полтора за тему. Ему будут платить за дело, которое он любит. Брюхо, борода, нос картошкой, сапоги – купец!.. Армячишко, лаптишки, хитрые глазищи – мужик!.. И пожалуйте – полтора рубля.
Нет, он положительно чувствовал себя счастливым плутом. Деньги за радость. И совсем не надо думать о куске хлеба.
Наверное, всякий, кто входил в журнальный мир, испытывал эту обманчивую радость и легкость жизни. Деньги, казавшиеся такими большими, когда ни копейки-то в кармане – окажутся горькими, жалкими. Но все это потом. А главное, ничто в жизни большого художника, кисти ли, слова, впустую не проходит, все годится для величественного здания, называемого – Творчество. Каждому кирпичику свое место.
Много лет спустя, на закате жизни, Виктор Михайлович скажет своему биографу:
«В петербургские годы я делал „деревяшки“, то есть резал по дереву свои рисунки. Я делал их, чтобы жить, кормиться, учиться и в дальнейшем иметь возможность создать то, к чему тянуло меня уже давно, что требовали моя фантазия, воображение, душа и сердце. Многое, содеянное тогда по нужде и по молодости лет, я хотел бы забыть, но все-таки все сделанное за это время меня многому научило».
Не такое уж и малое место в жизни художника занимает эта его поденщина, если она дала ему возможность жить, кормиться, учиться и сама многому научила.
Просматривая «Будильник» тех лет, я так и не нашел работ, исполненных Васнецовым. И не угадал, что бы тут могло принадлежать ему. Васнецов подписывал свои графические работы по-разному: «В.», «В. В.», «В. Васнецов», «Васнецов».
В «Будильнике» таких подписей нет. Дело, видимо, в том, что Виктор Михайлович не был автором рисунков, он их только литографировал, переводил нарисованное кем-то на доску, зарабатывал рубль, а чуть позже – рубль двадцать пять копеек. Есть свидетельства, что три-четыре рисунка исполнены им по собственным темам. По какие?
- Предыдущая
- 13/93
- Следующая
