Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 90
- Предыдущая
- 90/115
- Следующая
— С вами все в порядке, Николай Викторович? — вместо обычного приветствия спросила соседка.
Николай Викторович вяло кивнул и, наступив на хвост таксе, которая оскорбленно заскулила, неровной походкой направился к своей квартире. Соседка так загляделась ему вслед, что двери лифта сомкнулись, и ей пришлось снова нажимать на кнопку…
Родной дом встретил Николая Скворцова запахом тушеной капусты и детским визгом: опять Таня с Родионом что-то не поделили. Николай открыл дверь своим ключом, но жена услышала звук открываемой двери и шаги мужа даже сквозь детские крики и душераздирающее шкварчание капусты на плите (как умела расслышать их в каких угодно условиях) и выбежала в коридор, с улыбкой на раскрасневшемся круглом лице, вытирая мокрые руки о бока, облаченные в новый размахаистый, шитый золотыми узорами халат, похожий на одеяние какого-нибудь видного деятеля времен татаро-монгольского ига. К появлению жены Николай успел подготовиться и, глядя в зеркало напротив вешалки, подкорректировал выражение лица. Вот с бледностью, увы, справиться не удалось… Но Николай не сомневался, что в душной квартирной атмосфере, насыщенной теплом батарей и испарениями капусты, он скоро станет таким же румяным, как подруга жизни.
— Привет, Неля, — ритуально чмокнул он в щеку Нинель Петровну.
— Ой, Коля, какой ты холодный! — поразилась она. — Что, на улице опять мороз?
— Да, похолодало… к вечеру…
— И ты конечно же забыл теплый свитер! — Нинель Петровна укоризненно хлопнула его по спине. — Все-таки вы, мужчины, до старости остаетесь детьми… Раздевайся и мой руки, будем ужинать.
Николай настороженно прислушался к звукам, доносившимся из комнаты близнецов. Его пришпилило к месту, как бабочку — булавка, сознание, что близнецы могли о чем-то догадаться, что он недостаточно скрыл следы того, что смотрел их видеофильмы, скопировал на диски… Но в этот момент близнецы вывалились из своей комнаты — с братскими тычками и подначиванием, веселые, довольные молодой жизнью, как никогда.
— Привет, пап! Мам, а капуста готова? Мы голодные!
— Сейчас, сейчас, обжоры! — отозвалась из кухни Нинель Петровна, ворчливо, но со сдержанной радостью: какую мать не порадует отличный аппетит детей?
Обычная сцена семейного быта, однако Николаю она сейчас казалась бесстыдным надувательством. Всем этим людям — родным ему людям — представляется, будто все в порядке. Он один знает, что эту прекрасную видимость разъедает тайный рак; еще чуть-чуть — и тайное вырвется на поверхность.
«Дети, — повторял он, глядя в свое отражение в зеркале над раковиной, — мои дети… Драгоценные дети… Бедные мои дети…»
Ему предстояло еще одно нелегкое испытание. По традиции место главы семьи было напротив близнецов, и, отрывая взгляд от капусты в своей тарелке, Николай Викторович не мог не натыкаться взглядом на эти два свежих, красивых, чистых лица. Только молодость обладает такой безупречной ровной красотой и уверенностью в себе. Только молодость до такой степени убеждена, что родители уже ничему научить ее не в состоянии. Сказать им, что игры, в которых их вовлекли, гибельны? Они ничего не услышат, потому что не хотят слышать. Николаю Скворцову хотелось вскочить, закричать, хватить об стол свою тарелку — так, чтобы фарфоровые осколки вместе с капустными ошметками разлетелись по всем углам, прилипли к потолку. Чтобы члены его обожаемой семьи в недоумении вскочили, загомонили, закричали. Чтобы разрушилось наконец это фальшивое, это гадкое спокойствие…
— Папа, — прервал молчание Кирилл, — почему ты на нас с Ростиком так смотришь?
И вот он, который секунду назад лелеял разрушительные мысли, играет сигнал к отступлению:
— Почему это я на вас смотрю? Просто вы сидите напротив, вот и смотрю. Куда же мне смотреть: на холодильник?
Николай изобразил вполне натуральную улыбку. Оказалось, на самом деле он не собирается нападать на близнецов. Ему было бы слишком страшно и больно сказать вслух то, о чем он, глядя на них, думает. Нет, подождите! Только не теперь! Не теперь…
— А мы-то думали, на нас узоры появились…
— Цветы выросли! — радостно подхватывает Родик видоизмененную шутку из старой кинокомедии. Когда Родику весело, он всех заражает весельем. Даже Таня, которая обычно уминает любую пищу за обе щеки и всегда за этим занятием похожа на прилежного хомяка, прыснула так, что поперхнулась. И вот ее уже надо хлопать по спине, и вот уже мать выговаривает ей: «Таня, ну вот опять, надо следить за собой, какая же ты неловкая», а смешливый Родион уже совсем сполз под стол, над скатертью возвышается только его макушка, по которой отпустил ему добродушный щелчок Ростислав, а может быть, Кирилл… Неловкость схлынула.
Единственное место, где она осталась, — сердце Николая.
— Коля, — пробормотала жена, приникнув к его груди перед сном (его неизменно трогало, что эта большая полная женщина прижимает его к себе, как плюшевого мишку), — что-то случилось, Коленька?
— Ничего не случилось, — бесстрастно вымолвил Николай.
— А я почему-то волнуюсь. Сама не знаю почему…
— Спи. Усни. Завтра все волнения пройдут, ты встанешь бодрая и хорошая…
Все правильно. Не было никаких причин, чтобы Нинель Петровна не заснула.
Все скопившиеся в ту ночь в квартире Скворцовых запасы бессонницы предназначались Николаю Викторовичу.
— Правдоподобно, — кашлянул Турецкий, когда нить повествования Рюрика прервалась. Ясновидец сидел ссутулившись, намокшие от пота волосы стояли дыбом. — А дальше что?
— Дальше пока не вижу, — обессиленно выдавил из себя Рюрик. — Пока не забрезжило…
— Как только забрезжит, бегом ко мне.
— Неужели пригодится?
— Как знать?
- Предыдущая
- 90/115
- Следующая
