Жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 60

• Предыдущая
• 60/87
• Следующая

Приказ был — не спать; они и не спали. Смена должна была прибыть к половине седьмого — с учетом того, что господин Конов обычно уезжал на работу не ранее полвосьмого. Так что к утру, когда рассветное солнце едва окрасило верхушки тополей красным, личный состав «эргастулы» отупел, осовел и растерял боевой задор. Да и замерзли «топальщики» без движения — ночью подморозило. Изморозь лежала на траве, на листьях кустов, на капотах машин…

Короче говоря, хоть вина этих людей в произошедшем не вызывает сомнений, посочувствовать им все же можно.

— Объект! — вдруг всхрапнула рация у всех разом. — «Кепка» вышла!

Господин Конов уже залезал в свое «Вольво». Первым его заметил «эргастул-пятый», который как раз в это время выполз на улицу отлить.

Команда очнулась от дремы.

— В такую рань!

— Еще только шесть, бляха-муха…

— Рань — срань… Хорошая рифма.

— Зачем ему тубус? Истории болезни носить?

— Или бутерброды…

«Вольво» завелась. Три машины, обеспечивающие слежку, — тоже. Некоторое время все стояли, прогревались. Пауза затягивалась…

— Коль встаешь в такую рань, то не кепка ты, а срань, — продекламировал кто-то.

— Ну, ты, Пушкин! Сходи посмотри, что он там делает.

— А чего я? Пусть «пятый» посмотрит.

— По-моему, он тубус раскрыл, — сообщил «пятый» удивленно. — Не пойму… что-то делает… не видно, стекла запотели…

Прошла еще минута.

— Отъезжает! Витек, пропусти. Толян, готовься. Мы тоже пока стоим…

Объект повел себя странно. Медленно проехал метров двадцать и остановился — едва миновав машину Витька. Правая дверца «Вольво» распахнулась, оттуда высунулось туловище водителя — по грудь… и вдруг — что-то оглушительно бахнуло. Раз, второй! Два огненных снопа один за другим вырвались словно бы из рук Конова, заставив «Жигули» дважды вздрогнуть.

Жуткая тишина висела не более секунды. Затем рация взорвалась воплем:

— У него ствол!

«Вольво» прыгнула вперед, дав с места чуть ли не полста километров.

— Два колеса нам порвал, мудак! В упор! — психовал сзади взбешенный Витек.

— Стрелять по колесам! — орал «эргастул-первый». — Только! По колесам!..

…Один соперник был вне игры.

Федор Сергеевич вылетел на перекресток и затормозил. Покрышки предательски скользили — асфальт, как и все вокруг, был покрыт застывшей, прихваченной морозцем росой. Антиблокировочная система сработала: машину не понесло, не развернуло. Не теряя темпа, герой выскочил — с ружьем в руке, — отточенными движениями переломил стволы, достал патроны…

Вторая «Жигули-десятка», развернувшись, тоже выезжала на перекресток, — по дуге, заходя объекту в тыл. Стекло в правом переднем окне опускалось, давая пассажиру возможность стрелять.

Федор Сергеевич привычно вскинул ружье по цели, стремительным броском обогнал ее, установив упреждение… не поскользнуться бы при отдаче, мелькнуло на периферии сознания… и, не останавливая ружье, дважды нажал на спуск.

Он целился, разумеется, в переднее колесо.

Он был хороший, опытный охотник. Однако после произведенного им «ремонта» фактически возникло новое оружие, которое требовалось еще тщательно пристрелять. Как оно поведет себя в деле, было неизвестно. Выходя из дому, Федор Сергеевич больше всего боялся, что заряды отправятся куда угодно, кроме точек прицеливания… Пули ушли выше, пробив капот вражеского автомобиля. Первая попала в блок цилиндров, не причинив заметного вреда, зато вторая разнесла трамблер, — и двигатель тут же заглох.

Второй преследователь был выведен из строя.

…Пока фургон — «матка» трогался с места, пока разворачивался, «Вольво» уже покинула перекресток. Федор Сергеевич не стал удирать по проспектам и улицам: план был другой. Он въехал на тротуар, с разгона взобравшись на высокий поребрик (и повредив при этом бампер). Проехал по газонам метров тридцать, затем съехал на асфальтовую дорожку, ведущую вглубь микрорайона (погнул выхлопную трубу). И погнал, погнал по гигантскому лабиринту — между просыпающихся домов, пугая редких пешеходов.

Фургон попытался организовать преследование… но ведь ИХ водитель не знал здешних мест так же хорошо, как преследуемый, да и фора была солидна. Погоня почти сразу потеряла след, потому как безнадежное это было дело…

Минут двадцать Федор Сергеевич петлял по новостройкам, изредка выезжая на нормальные улицы, но, в основном, двигаясь по внутренним пространствам спального района. Наконец остановился у невзрачного двухэтажного здания, потерявшегося между «корабликами» и «точечниками».

Автомастерская при учебном комбинате.

Именно сюда стремился главный врач «кащенки», один из влиятельнейших людей городской медицины. Крупный администратор, который вдруг захотел почувствовать себя героем…

Алкогольный сон глубок, но короток — перекошенный, обезвоженный организм требует, чтобы его поправили. Проходит всего несколько часов, и сон становится непрочен, как хрусталь. Достаточно пустяка, чтобы все разбилось.

И это здорово, потому что ничего приятного спьяну во сне не увидишь.

Марина проснулась, когда два огромных санитара в Кащенко затащили ее под циркулярную пилу с верхней подачей. Начмед, хищно улыбаясь, вдавила кнопку подачи энергии. Раскрутившийся стальной диск опускался в районе ступней…

— Возьмите лучше другую! — закричала она. — Ту, где мозоль!

Вскочила.

Она сидела на кровати. В панике разворошила ватники и оглушенно посмотрела на свои ноги. Все было на месте. И никакой мозоли. Мозоль — это из другого сна.

— Когда сознание нам не подвластно, оно так легко попадает во власть дьявола, что поневоле засомневаешься, а есть ли в космосе кто-нибудь кроме него, — спокойно произнес чей-то голос.

Изображение двоилось и троилось. Некто стоял возле стола, вполоборота к Марине… Мужчина. Он что-то разделывал на доске… ну да, кочан капусты. Нож так и мелькал. В соседнем помещении угадывался примус — там, очевидно, была кухня. Примус уютно гудел, над ним цвел красный цветочек пламени.

Марина упала обратно.

— Попить можно? — простонала она.

Словно из воздуха сгустилась рука и дала ей ковшик с водой. Вода была восхитительно холодна.

— А где мои… — она не договорила.

— Сапоги? Возле кровати. Каблук я, как мог, приделал. Все лучше, чем было.

Марина снова привстала — в муках. Спустила на пол ноги, с похмельной сосредоточенностью выискивая свою обувь.

— Я вам носочки приготовил, — произнес мужчина. — Не новые, но стираные. В сапожки ваши всунул, чтоб не забыть… Память, признаюсь, в последнее время подводит. Надевайте, не стесняйтесь. А то на босу ногу, знаете ли… кожа мертвого животного, обнимающая живую человеческую… такие проявления гармонии смущают разум.

Какой внимательный, умилилась она, пропустив мимо ушей последний пассаж. Какой заботливый…

— Как же мне плохо… — выдала Марина от сердца. — Это вы играли?.. Там, ночью…

— Играл? Да, играл… Надо было жить, а я играл… Это правда. А жизнь — не игра, чтобы там ни говорил мистер Шекспир.

Мужчина отодвинул доску с капустой и взял с полочки над столом пачку чая. Насыпал заварку в щербатую чашку. Налил из жестяного чайника кипятку.

— Я слышала гитару, — вздохнула Марина. — Глюки, наверное, были. Канцона… пьеса такая… композитора Франческо да Милано…

Мужчина засмеялся.

— Ах, вот вы о чем. Это, скорее, гитара играла со мной, чем я с ней. А синьора Франческо я обожаю. Не только Канцону, но и все его Фантазии… как и вообще средневековую лютневую музыку — Винченцо Галилея, Бакфарка, Рейса…

Марина надела чужие носки и теперь пыталась попасть в сапоги ногами. Промах следовал за промахом. Опять возле ее лица возникла рука — на сей раз с дымящейся чашкой.

— Очень крепкий и без сахара, — предупредил хозяин. — Так вернее. Лучше бы, конечно, кефир, понимаю. Но за неимением гербовой…

• Предыдущая
• 60/87
• Следующая