Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/69
• Следующая

Турецкий с интересом слушал новую для него информацию, поскольку в швейцариях не гостевал, а у родных бомжей вид был куда плачевнее, и он порадовался за их капиталистического коллегу. Закончив эту захватывающую историю, Гоголев выдохся, как воздушный шарик, и Турецкий не приминул поддеть своего боевого товарища:

– Что-то ты за последнее время слишком увлекся страной Швейцарией. Уже второй раз мне рассказываешь о ее благополучии и антикриминальной обстановке.

– А я как пообщаюсь с этими соседями, завидки берут. Туда-сюда шныряют и ничего с ними в этой Женеве не происходит, как будто в другом мире живут. – И уже обычным деловым голосом спросил: – Слышал новость про подвиг Славы Грязнова?

– Конечно! – гордо ответил Турецкий. – Мы уже отметили это дело вчера классным междусобойчиком.

– А меня позвать не догадались? – тут же обиделся Гоголев. – Как пахать, так вместе, а как праздновать – так втихаря?!

– Новый подвиг совершим – непременно пир закатим! – твердо пообещал Турецкий и тут же приступил к делу: – Ты мне, Витя, подскажи, где твоего Крупнина можно сейчас найти?

– А чего его искать? Сам придет. Я его на ковер вызвал, выговор хочу влепить.

– Погоди с выговором, может, он себя еще реабилитирует. Парень он толковый, операцию не провалил. Тут важен результат, а действия – дело десятое.

– Так на него Грекулов заявление накатал. Во всем признался, а гадость нам таки подсунул. Решил нашу радость отравить.

– Ну что, учить вас надо, как своих защищать? Мало ли что подследственный накатает. Пусть Крупнин контрзаявление напишет, мол, в целях самозащиты... Так ведь оно и было на самом деле.

– Ой, какие вы ушлые, москвичи, куда нам до вас...

– Вам дворянское происхождение не позволяет? – с полным уважением к питерцам высказался Турецкий. – Так что, бедняги, держите марку!

Дверь медленно открылась, и в кабинет сначала заглянула голова со скорбным выражением лица, а затем и ее хозяин робко протиснулся в узкую щель.

– Что ты, Крупнин, частями являешься, как Чеширский кот? Заходи сразу весь, гостем будешь! – встретил его Турецкий.

И когда Валера бочком, с самым скромным видом, предстал перед глазами начальства, Турецкий продолжал потешаться:

– А улыбка где?

Крупнин в недоумении уставился на Турецкого.

– Классику плохо знаете, младший следователь. Льюиса Кэрролла не читали, «Алису в Стране чудес».

А надо бы знать – вперед Чеширского кота его улыбка появлялась. А потом уже он сам. По частям, вроде расчлененного трупа.

– Типун тебе на язык, Саша, – вступился за подчиненного Гоголев. – Он нам еще пригодится. Дай, я сначала ему выговор вкачу.

Валера тут же изобразил на лице искреннее раскаяние и, преданно глядя прямо в глаза начальнику, взмолился:

– Не надо выговор, я исправлюсь! Дайте мне шанс, Виктор Петрович!

– Ну прямо как в американском кино. «Дайте мне шанс»... – передразнил его Гоголев. И примирительным тоном добавил: – Пойдешь сейчас с Александром Борисовичем и сделаешь все, что он скажет. – И уже Турецкому: – Забирай его скорее с глаз моих долой!

У Валеры сразу поднялось настроение, и он, радостно улыбаясь, вышел с Турецким в коридор.

– Мы с тобой сейчас воспоминаниями займемся, Валера. Так что напряги свои мозги и постарайся извлечь из своей памяти максимальное количество информации, – озадачил Турецкий Валеру, когда они зашли в свободный кабинет, от которого по распоряжению Гоголева ему выдали ключ.

– О чем? – c готовностью откликнулся Валера.

– Об одном известном тебе человеке, фамилия его Каледин. Математик, кандидат наук, без пяти минут доктор. Всеми уважаемый, добропорядочный, но сдается мне – человек-тайна, как ящик с двойным дном. Я твой протокол читал, когда ты у него был после убийства Алехиной. Вчера сам к нему заходил. Впечатление сложилось, что он много чего недоговаривает.

– Да я сразу заметил, что он не вызывает доверия! – Валера тотчас вспомнил свои ощущения после разговора с соседом Алехиной. – Он как-то неадекватно воспринимал мои вопросы. Был очень встревожен, вел себя странно, как человек, у которого совесть нечиста. Признаюсь, я сразу заподозрил в нем убийцу. Но Юра Салтыков меня раскритиковал. Говорит, мало ли почему человек нервничает. Может, он в этот момент свою женщину ждал, она не пришла, и он переволновался. У него стол, кстати, на двоих был сервирован. Поэтому версия Салтыкова меня и убедила.

– В твоем отчете это не отмечено. А мне он сказал, что Новый год один встречал.

– Я уж и писать об этом не стал, раз мою версию на корню зарубили. Только зафикcировал свои вопросы и его ответы. Но я все равно считаю, что с ним надо еще поработать. Вы заметили, какой он здоровенный? В нем точно под два метра. А ручищи? Даже не скажешь, что это руки человека, который занимается умственным трудом. Скорее руки мясника. И размер ноги у него точно не меньше сорок седьмого. Но я тогда обувь его не рассматривал. По первому эпизоду у нас следов обуви убийцы экспертиза не показала. Это уже в других эпизодах их обнаружили, и то не во всех.

– А я как раз обратил внимание на его обувь. Минуты две ноги вытирал об его коврик. И ты прав – размер ноги сорок седьмой, – усмехнулся Турецкий. – Но во время беседы он держался довольно спокойно. Мы с ним и о музыке поговорили, и о его музыкальном центре. Нормальный, уверенный в себе человек. Пару раз, правда, слегка заволновался, но и это понять можно. Не дурак же он, понимает, что не зря я к нему пришел спустя полгода после убийства. Значит, перепроверяю.

– И еще меня что удивило, – продолжил свой рассказ Крупнин, – у него вся еда полтора суток простояла на столе. Как накрыл к Новому году, так и не убирал до двух часов следующего дня. Как бы человек не был огорчен тем, что его гостья или гость не пришли, все равно продукты спрятал бы в холодильник. Невелик труд – распихать по полкам несколько тарелок.

Я бы так поступил – или сам все съел, или в холодильник бы спрятал. А у него все заветриться успело. Я тогда себе представил – сидит он в великом горе и чахнет над своей едой. Такого не бывает. Это что же пережить нужно, чтобы обо всем на свете забыть?! Вот и возникает вопрос: из-за чего он так распереживался?

– И этого в твоем отчете нет.

– Да как-то все решили мою версию не отрабатывать. Нас же бескозырка Карагодина с толку сбила.

В этом направлении и пошли. Хотя я бы начал тогда эту линию разрабатывать. Но с начальством не поспоришь. Кстати, когда я об Ольге заговорил, его прямо колотить начало. Тоже ведь неспроста. С чего вдруг соcед стал так переживать за абсолютно чужую ему девушку? Тут есть о чем подумать. И еще только что меня мысль посетила. Вы, Александр Борисович, сказали, что о музыке с ним поговорили, музыкальный центр у него есть. Я тоже тогда обратил внимание на его колонки, ни у кого таких здоровых не видел. Если он любитель музыки, это тоже наводит на размышления. Половина убитых девушек – музыканты. Маньяка ведь возле консерватории заметили, он там крутился, высматривал очередную жертву.

– Тебя послушать – сразу Каледина брать можно. За десять минут подвел базу. Дело за малым – заставить его признаться в убийстве семерых девушек.

– Так я ведь только отрабатываю версию. Новых нет, что-то делать надо, можно и сначала начать...

– Вот и начнем сначала. – Турецкий одобрительно хлопнул Валеру по плечу, и тот заулыбался, как будто ему вынесли благодарность.

• Предыдущая
• 56/69
• Следующая