Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая

– Вряд ли, Олюшка мне сказала бы об этом. Хотя он как-то спрашивал о ней, когда она уже в Финляндию уехала...

Турецкий взял это на заметку и стал прощаться:

– Вы уж извините меня, ради бога, мне самому тяжело вас расспрашивать. Но, возможно, придется еще к вам зайти. Понимаете, процесс поиска преступника, которого никто не видел, очень сложный. Приходится по крупицам собирать информацию. Иногда достаточно услышать какую-то фразу, которая может неожиданно навести на след. Бывает, человек не сразу вспоминает или не придает особого значения какой-нибудь мелочи, а на самом деле она очень важна для следствия.

Турецкий вышел из квартиры Алехиных и поднялся на этаж выше. Звонить в дверь пришлось недолго, хотя здесь его явно не ждали. Когда за дверью наконец раздался мужской голос, Турецкий представился. Дверь открылась, на пороге стоял высокий крупный человек, одет по-домашнему в старенькие джинсы и какую-то несуразную кофту, неопрятно болтающуюся на его рыхловатом теле.

– Чем обязан? – не очень приветливо спросил мужчина, загородив своим телом проход в квартиру.

– Извините, пожалуйста, за неожиданное вторжение. Но мне бы хотелось с вами поговорить. Я вас не предупредил заранее, не думал, что сегодня успею к вам зайти. Но вот – освободился раньше времени, еще не поздно, отважился вас побеспокоить.

Мужчина довольно равнодушно выслушал Турецкого, наконец нехотя проговорил:

– Заходите, раз уже пришли. – И первым направился в комнату. Турецкий, тщательно вытирая ноги, бегло осмотрел довольно просторную прихожую и решил, что, судя по ее неприбранности, уборка – не самое любимое дело хозяина.

В комнате беспорядок не так бросался в глаза, поскольку обе стены были заставлены стеллажами с книгами. На диване, застеленном стареньким покрывалом, аккуратными стопками лежали бумаги. Из чего Турецкий сделал вывод о приоритетах хозяина квартиры.

– Андрей Борисович, позвольте присесть, – обратился он к Каледину, который и сам не собирался садиться, и гостю не предлагал стул, всем видом показывая, что впустил Турецкого всего на пару минут.

– Ах да, – спохватился хозяин и придвинул к Турецкому стул. – Вы уж извините, я погружен в свою статью, у меня как раз, так сказать, творческий процесс. Если бы вы меня заранее предупредили о визите, я бы подготовился. – В его голосе прозвучала нотка укора.

– Извините, пожалуйста, – еще раз попросил прощения Турецкий. – А над чем вы сейчас трудитесь?

– Тема моей статьи вам, по-видимому, ни о чем не скажет. Сугубо математическая. Но если в общем виде – я сейчас заканчиваю одну из глав своей докторской диссертации. Работа, в общем-то, уже подходит к концу.

– А когда защита?

– Пятнадцатого июня. А монография вышла буквально на днях. Завтра поеду за сигнальным экземпляром. Основной тираж, наверное, будет через неделю. Пока из типографии отгрузят, пока в издательство доставят. На все требуется время.

– По-моему, сложнее математики нет ничего на свете, – Турецкий искренне так считал и всегда восхищался теми, для кого эта наука была смыслом жизни.

– Следовательская работа тоже требует логического мышления. В этом наши с вами профессии схожи, – убежденно ответил Каледин. – Вы уж извините меня за откровенность, но поскольку время все равно потеряно, не хотите ли выпить чаю? – вдруг выказал свое гостеприимство Каледин.

Может быть, Турецкий и отказался бы от чашки чая, углядев через полуоткрытую дверь, ведущую на кухню, гору грязной посуды в раковине. Но ему хотелось поговорить с Калединым в обстановке более доверительной, и он согласился. Пока Андрей Борисович гремел на кухне чайником, мыл чашки и блюдца, Турецкий изучал обстановку комнаты. О каких-то пристрастиях математика, кроме большой библиотеки, говорить было затруднительно. Хотя нет – на книжном шкафу Турецкий заметил стереопроигрыватель, а в углах комнаты две стереоколонки. Он их не сразу увидел, потому что привык к современной технике, со всякими наворотами и блестящими поверхностями, как у дочери или своих друзей. Одна из колонок очень напоминала черный шкафчик и примыкала к старому креслу, вторая стояла в углу, а на ней громоздился небольшой телевизор. Наверное, сидя на диване, было очень комфортно слушать музыку. Когда наконец появился Андрей Борисович с двумя чашками чая и с тарелочкой с крекерами, Турецкий уже знал, с чего начать неформальный разговор.

– Любите музыку? – непринужденно спросил он, указав взглядом на стереопроигрыватель.

– О да, – оживился хозяин, – слушаю обычно по вечерам, перед сном. Очень успокаивает.

– А что, много нервничать приходится?

– Ну, не очень. Но жизнь, согласитесь, в наше время стала нервная. А у меня со сном всегда были проблемы. Допоздна работаю, потом засыпаю с трудом. Перевозбуждаюсь. У меня творческий процесс обычно к ночи активизируется. Но приходится с собой бороться – с утра ведь на лекции идти, если не высплюсь – голова хуже работает.

– А какую музыку вы предпочитаете?

– Классику, естественно. В моем возрасте рэп или тяжелый металл уже не привлекает.

– Но в современной музыке вы, судя по всему, тоже разбираетесь, – усмехнулся Турецкий.

– Поневоле, у меня же студенты. Иногда делятся впечатлениями, хочешь не хочешь – слышишь. Хотя эта информация для меня совершенно лишняя. А я люблю послушать Баха, фортепианные концерты Шопена, последнее время увлекся кельтскими балладами.

– А Чюрленис вам нравится?

– Да, конечно, я вообще люблю органную музыку. Она меня завораживает... А вы тоже любите Чюрлениса? Никогда не думал, что следователь может знать о Чюрленисе как композиторе. Репродукции его картин еще встретишь кое в каких домах, но как о музыканте о нем мало кто слышал.

– Среди следователей тоже встречаются люди культурные, как и среди математиков, – немного обиделся Турецкий за своих коллег. – Хотя согласен с вами в одном – далеко не каждый следователь, впрочем, как и математик, слышал о Чюрленисе-композиторе.

– Один-один, – подвел итог их небольшой дискуссии Каледин.

– Музыкальный центр у вас заслуженный, – кивнул Турецкий в сторону колонок.

– Уж и не помню, сколько ему лет. Когда защитил кандидатскую и стал больше зарабатывать, начал постепенно собирать: то вертушку куплю, то усилитель, то эквалайзер, то деку – с миру по нитке. Сейчас, конечно, все намного проще, прилавки завалены товаром, а тогда еще и бегать приходилось. А колонки вообще ездил на другой конец Питера покупать, у одного дипломата. Таких тогда ни у кого не было, «Пионер». Они у него тоже уже не новые были, но на качество воспроизведения звука это нисколько не влияет. Все сбережения выложил, потом на мамину пенсию месяц жили. Зато звук замечательный. А басы вообще уникальны. Хотите послушать?

– В другой раз. Хотя вы так рассказываете, что я непременно воспользуюсь вашим приглашением. Андрей Борисович, а я ведь не просто так пришел.

– Догадываюсь... – сдержанно ответил Каледин.

– Я к вам прямо от Алехиных.

Турецкий внимательно смотрел в лицо Каледину и уловил в его глазах еле заметное беспокойство. Он ждал какой-то реакции, вопроса, удивления. Но Андрей Борисович молчал, отпивая маленькими глоточками остывший чай.

– Вы ведь помните трагедию, которая произошла в вашем подъезде полгода назад.

Каледин вздрогнул, хотя Турецкий был уверен – математик уже знал, о чем пойдет речь.

– Конечно, помню, – вдруг осевшим голосом проговорил он и сделал еще глоток. Потом прокашлялся и продолжил: – Я тогда дома был. Собирался встречать Новый год.

– Вы кого-то ждали?

– Нет. Когда мамы не стало, я всегда встречаю праздники один.

– А когда вы узнали о том, что случилось в подъезде?

– На следующее утро. Ко мне следователь пришел, молодой человек, я его фамилию уже не помню. Вот он мне и сказал. Еще расспрашивал, не слышал ли я чего-нибудь. Я ему тогда сказал, что не слышал. – Каледин рассказывал ровным голосом, не поднимая глаз на Турецкого.

– Странно, что вы ничего не слышали. Я имею в виду шум в подъезде уже после того, как обнаружили Алехину. Все соседи слышали, а вы нет. У нас в протоколе зафиксированы показания соседей. Они все говорят, что мать Ольги очень кричала.

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая