Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 15
- Предыдущая
- 15/69
- Следующая
– Мы не рецидивисты, – прохрипел простуженным голосом бородатый, в грязной засаленной куртке бомж. – Мы тут просто кантуемся. Погреемся и уйдем...
– И куда же вы уйдете, мужики? Вас где-то ждут? – Салтыков заговорил ласково, отеческим тоном, что еще больше насторожило бездомных. Четыре пары глаз недоверчиво следили за каждым его движением. – А имущество свое тоже с собой прихватите? – Салтыков указал на драные матрасы и электроплитку с черной кривобокой кастрюлей. – Мы не звери, мужики. Живите, варите свой чифирь... Вон сколько бутылок накопили, – уважительно добавил он и повернул голову к Крупнину. – Прямо санитары города... Макулатуру тоже собираете?
– Вчера сдали, гуляем теперь... – прогундосил молодой, с синей побитой мордой мужик. Следы засохшей крови под расквашенным носом свидетельствовали о знатном празднике.
– И где ж тебя так приласкали? – участливо поинтересовался Салтыков.
– А это ему от Вальки-хулиганки досталось! – заржал косоглазый мужичонка, остервенело скребясь в колтуне на голове.
Валера на всякий случай отступил на шаг назад. Его подташнивало от вони, которую распространяли давно не мытые тела бомжей, а яркая фантазия рисовала ему устрашающую картину: толпы вшей дружными рядами направляются в его сторону.
Валера затосковал.
– Дело к вам есть! – сурово произнес Салтыков. – Вы остаетесь здесь, никто вас не тронет. А нам нужна информация – кто в ближайшей округе пантовался в бескозырке, а теперь ходит без нее. У вас связи широкие – поспрошайте своих дружбанов. Только информация нужна срочно. Отрывайте свои задницы – и вперед.
– Начальник, ты нам на хлеб дай, – попросил до сих пор молчавший невероятно худой мужик. Его узкое лицо, обтянутое желтой кожей, дергалось от нервного тика. Из глаз непрерывно текли слезы, и он их вытирал рукавом свалявшейся шубы.
Салтыков с жалостью взглянул на него и протянул десятку. Тот жадно схватил ее и мгновенно сунул в карман.
– Придем завтра, – пообещал Салтыков и потянул за рукав слегка обалдевшего Валеру, который с трудом сдерживал тошноту.
– Ты чего? – спросил у него Юра, едва они вышли на свежий воздух и Валера стал жадно дышать, словно минуту назад умирал от кислородного голодания. – Ты что, бомжей не видал?
– Видал, конечно, – отдышавшись, оправдывался Валера. – Но никогда не стоял так близко. – Он почесал за ухом и в ужасе уставился на Салтыкова: – Вши! Я вшей подцепил! – Его передернуло от отвращения.
– Да брось, – снисходительно посмотрел на него Юра. – Ты ж стоял в пяти шагах. Подумаешь, какие нежности – ты что, принц? При королевском дворе воспитывался? Это, Валера, суровая правда жизни.
Я эту компанию давно знаю. Бородатый – он у них за старшего. Был когда-то спортивным тренером в детской спортивной школе, волейболист. Женился на девчонке моложе его лет на двадцать, она ему детей нарожала. А жили они в комнате в коммуналке. Девчонка с ним лет пять пожила, надоела ей коммуналка, она мужа пилить начала. А что он может заработать в районной спортивной школе? На новое жилье его зарплаты никак не хватило бы. Так он придумал – самовольно занял одну из квартир нового дома, а когда его стали оттуда вытуривать, отбивался паяльной лампой и обжег участкового милиционера и техника-смотрителя. Его засудили, а пока он год сидел, жена другого нашла. Когда он возвратился, в дверях новый замок, жена его не пускает, говорит: «Будешь ломиться – опять сядешь. Я эту комнату приватизировала. Ты здесь уже никаким боком...» Пока он искал правду, они с новым мужиком комнату продали, купили квартиру и съехали...
– А худой бомж кто? Он ведь больной...
– У него своя трагедия. Его жену бандит зарезал. В Свердловске дело было. Милиция бандита не нашла, а он нашел и убил. Кстати, не скрывался, так что его-то милиция сразу вычислила. Показательный суд устроили и на семь лет за решетку отправили. Вышел, а его дом снесли – новую улицу проложили. О нем все забыли, пока срок мотал. Вот он и бродяжничает. Он мужик рукастый – и сторожил, и что-то строил по мелочам: то беседку, то сараюшку... Сердобольные хозяйки подкармливали... Но болеть начал, долго не протянет. Знаешь, сколько таких? Конечно, жалко их. А что с ними делать? Отбросы общества, деклассированные элементы... Люди, потерявшие ориентиры в жизни. Ну ладно, пошли, я тебе еще одно местечко покажу.
Гоголев сидел в своем кабинете, поджидая Крупнина и Салтыкова. Полчаса назад Салтыков позвонил ему с мобильного телефона. Голос у него был взволнованный, звуки уличного шума врывались в эфир и мешали разговору.
– Мы уже едем, скоро будем, есть новости! – скороговоркой выпалил Юра и отключил телефон.
Прошло минут сорок, наконец дверь распахнулась и ввалились возбужденные опера. Видок у них был тот еще – на затрапезных куртках пятна от побелки, у Валеры с шапки, надвинутой низко на глаза, свисала паутина. Лица у обоих красные, потные, но зато глаза радостно блестели. Гоголев, не терпящий непорядка, осадил их:
– Сначала приведите себя в порядок, умойтесь, потом доложите.
– Сейчас, сейчас, – торопливо бросил Валера, и они умчались переодеваться.
Зашли уже умытые, причесанные, уселись на стулья, предложенные Гоголевым.
– Мы тут агентуру подключили, Виктор Петрович. Она нам здорово помогла. В общем, есть ориентировка. Нашли мы хозяина бескозырки! – не удержавшись, хвастливым тоном добавил Салтыков.
– Ну-ка, ну-ка! – Гоголев повернулся всем своим массивным корпусом к Юре. – Что вы там нарыли?
– У нас есть сведения о человеке, который носил бескозырку. Тридцать первого декабря в первой половине дня его видели еще в ней. А второго января он своему корешу жаловался, что потерял ее. Подтвердить это могут по крайней мере два свидетеля.
– Юра, – укоризненно заметил Гоголев, – ну ты прямо как Валера! Не тяни резину, выкладывай уже все сразу!
– Некто Карагодин Игорь, старшина в отставке, проживает по адресу: Транспортный переулок, дом 11, квартира 45. Родился в 1959 году. Служил в Балтийском флоте. Вышел в отставку. Работал на гражданке охранником в районной поликлинике Центрального района, потом уволился. Работал ночным сторожем на мебельной фабрике, тоже уволился. Устороился консьержем в жилом доме на проспекте Бакунина, после увольнения – дежурным в музучилище, опять охранником где-то... В общем, нигде больше трех месяцев не задерживался. Последнее время нигде не работает. Постепенно деградирует – друзья у него такие же. Мы вышли по наводке на его приятеля Виктора Белякова, дворника в ЖЭКе. Прижали маленько, в милиции на него несколько жалоб от его мамаши и бывшей жены. Пригрозили сроком – сразу раскололся. Узнали кое-что интересное о Карагодине. Он, оказывается, большой любитель женщин. Беляков с ним ходил на охоту. Как говорится, группа поддержки. Так Карагодин клеился ко всем подряд, в том числе и к совсем юным девочкам, лет по шестнадцать-семнадцать. Ну, кто с ним соглашался провести время, сами догадываетесь. Хоть морячок-то наш старался пыль в глаза пустить – в морской форме всегда на охоту выходил. По два часа чистился, брился. Одним словом – готовился к свиданиям очень тщательно. Накануне Нового года они с Виктором тоже шатались по городу, но тут Карагодина постигла неудача. С горя они напились вусмерть, подрались с кем-то в баре и разошлись по домам. А на следующее утро, тридцать первого декабря, Виктор отправился прямо с утра к сестре в гости – мы проверяли, он там точно был. Вечером пришел ночевать к своему корешу Александру Симакову, он в бойлерной работает. Ну тот и сказал ему, что его разыскивал Карагодин. Как всегда – весь при параде. Поскольку Виктор уже был хорош, в ЖЭКе с сантехниками приложились, он никуда больше не пошел. Новый год встречали с Александром. Первого января весь день отсыпались. Карагодин к ним не заходил. А второго января пришел какой-то пришибленный. Морда исцарапана, на башке шишка. И в зимней шапке. Он ее сроду не носил. Говорит, бескозырку потерял в новогоднюю ночь. За какой-то красоткой пытался приударить, а она мало того, что спортсменкой оказалась – избила его, так еще по башке чем-то тяжелым треснула. И когда он очнулся, ее и след простыл, и бескозырку его сперла. Он говорит, плохо помнит, как домой возвращался, поскольку сильно выпивший был. Да еще голова очень болела. Первого января весь день спал. К вечеру проснулся с головной болью, да еще бескозырку не нашел – толком ничего не вспомнил и от огорчения опять уснул. И только второго января решил навестить дружка, пожаловаться...
- Предыдущая
- 15/69
- Следующая
