Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 47

Когда она часов в шесть утра подошла к своему подъезду, то с изумлением обнаружила дежурившего возле него Нежельского. Он подошел к ней, не требуя объяснений, с кем она провела всю ночь. Впрочем, он прекрасно это знал. Ей тогда стало его очень жалко, она знала, как бывает больно от неразделенной любви. Пару лет назад она сама пережила это состояние и прекрасно помнила, какие ее одолевали мучения.

Но в ту минуту она ничем не могла ему помочь, она была счастливой до самой последней своей клетки, а он столь же несчастен, а потому им невозможно было найти точки соприкосновения. Она просто проскользнула мимо него. Уже находясь в квартире, которую снимала в ту пору, посмотрела в окно. Нежельского уже не было, и она почувствовала облегчение. Ощущать, что он находится рядом, было неприятно.

Она помнила, что после этого эпизода он исчез на пару недель, хотя у Каманина были с ним срочные дела. Но найти его не удавалось, они даже стали бояться, как бы с ним ничего не случилось. Но однажды он появился и, по крайней мере, выглядел спокойным. Правда, Мазуревичуте не очень верила в это его состояние, но радовалась тому, что он хотя бы внешне взял себя в руки. В этой ситуации желать большего было нереально.

Мазуревичуте думала сейчас о том, что всегда в очень предсказуемом Нежельском где-то в глубине души существовал совсем другой человек — очень хрупкий, страстный и непредвиденный даже для самого себя. И если он сейчас возьмет вверх, то, что может из этого выйти, сказать невозможно. Нужно пока не поздно срочно купировать эту часть его натуры. Ей одной эта задача не по силам. Есть только один человек, который способен ее решить.

Мазуревичуте сидела напротив Каманина и Марии в их номере и рассказывала о случившимся на террасе эпизоде.

— Может, мне выйти, вам удобней поговорить один на один, — предложила Мария, выслушав рассказ.

— Я прошу вас, останьтесь, вы можете дать полезный совет, Мария Анатольевна, — попросила Мазуревичуте.

Мария посмотрела на Каманина, тот, подтверждая эти слова, кивнул головой.

— Ты считаешь, Рута, есть опасность, что Иван может что-то с собой сделать? — спросил Каманин.

— Точно не могу сказать, но и нельзя этого исключить. В нем всегда таилась некоторая непредсказуемость.

— Вот именно, таилась на большой глубине, — задумчиво произнес Каманин. — И все же как-то в это не очень верится. Мне он всегда казался даже излишне предсказуемым. Я иногда загадывал, как он поведет себя в той или иной ситуации. И не помню, чтобы хоть раз ошибся.

— Это так он вел с тобой, — сказала Мазуревичуте.

Каманин удивленно взглянул на нее.

— А с тобой по-другому?

— Бывало и по-другому. Однажды он ждал моего возвращения домой у подъезда целую ночь.

— Иван ждал тебя целую ночь? — изумился Каманин. — Ты точно ничего не путаешь.

— У меня еще нет склероза. Я все прекрасно помню.

— Это было ни тогда, когда он пропал?

Мазуревичуте кивнула головой.

— Почему ты мне тогда не рассказала об этом?

— Сама точно не знаю, — задумчиво произнесла литовка. — Я была немного смущена и плохо представляла, как себя вести. Я была почти совсем девчонкой, а я в меня были влюблены двое солидных дядечек. К тому же я боялась, что из-за этого соперничества стану причиной вашей ссоры.

— Интересно, сколько еще нового мне предстоит узнать. Но что ты хочешь от меня?

— Мне кажется, это ясно, — вмешалась в разговор Мария. — Рута Юргисовна хочет, чтобы ты поговорил с ним. По всем признаком он находится в неустойчивом состоянии.

— Мне некогда им заниматься, я пишу книгу. А он не мальчик, должен сам отвечать за свои поступки, — недовольно произнес Каманин.

— А если с ним что-то случится, как ты будешь себя чувствовать, Феликс? — настаивала Мария.

— Будь неладен Антон, когда он превратился в такого монстра? — раздраженно произнес Каманин. — В детстве он остро ощущал несправедливость, всегда стоял за справедливость. А что теперь? Впрочем, у него и тогда был один недостаток, очень любить поесть. Вот он и довел его до нынешнего состояния.

— Ты всерьез так думаешь, Феликс? — удивилась Рута. — Эта страсть к еде так сильно его изменила?

— Именно так и думаю, — подтвердил Каманин. — С какого-то момента вкусно поесть для него стала важней чувства справедливости. Это и послужило причиной всей его трансформацией. В любом таком деле важен первый толчок, а он может быть любым, даже самым пустяковым. А дальше все покатится само собой. Вот и с Антоном так все и случилось. Сначала еда стала для него важней всего на свете, затем все, что служит удовлетворением этого желания, вытеснило из сознания все принципы и лучшие чувства. Не знал, что Иван так сильно зависит от моего сына. А ведь он его может окончательно добить. Как вы думаете?

— Феликс, я считаю себя не вправе выносить суждению твоим детям, — отозвалась Мария.

— А ты что думаешь? — посмотрел Каманин на Мазуревичуте.

— У меня нет таких комплексов, поэтому я могу сказать, что Антон очень опасен. Среди европейских депутатов я видела немало подобных ему, они отравляют все вокруг себя. С ними крайне трудно бороться, они неуязвимы, им плевать на все, кроме своих желаний и целей. Ради них они готовы на любые подлости.

— Да, знакомая картина, — вздохнул Каманин. — Я тоже таких перевидал в немалых количествах. Вот только не предполагал, что в эту кампанию затесается и мой сын.

— Феликс, нам сейчас первым делом надо думать об Иване Михайловиче, — напомнила Мария. Я, конечно, не психиатр, но его поведение вызывает опасение.

— Хорошо, как Иван оклемается, я поговорю с ним, — уступил Каманин. — Хотя не уверен, пойдет ли наш разговор ему на пользу. В последние лет пятнадцать наше общение было чрезмерно конфликтным.

— Ты меня успокоил, Феликс, — сказала Мазуревичуте. — Он тебя непременно послушает. При всех ваших разногласиях и конфликтах ты всегда оставался для него самым большим авторитетом.

— Думаешь, это многое меняет? Иван всегда недооценивал одну вещь: находится в ладу с собой гораздо важней любых материальных ценностей. Кто надеется на то, что богатство перекроет согласие внутри себя, однажды бывает сильно наказан. Когда-то я ему об этом говорил, но в тот момент его мучала бедность. И все его мысли были об одном — как разбогатеть? Вот он и разбогател, а сейчас мечтает о самоубийстве. Вот она плата за неразборчивость в средствах.

Мазуревичуте встала.

— Извините, пойду к себе. Что-то вдруг от этих разговоров разболелась голова. — Она двинулась к выходу из номера, но вдруг остановилась. — Феликс, мне надо будет с тобой поговорить на одну тему. Я только что это поняла. Но не сегодня. — Мазуревичуте быстро вышла из номера.

На кухне шли активное приготовление к обеду, и все трудились в поте лица. Андрей резал капусту, и ему казалось, что этому занятию не будет конца. Эта вереницы кочанов представлялась уходящей в бесконечность. Он и не представлял, что их надо так много, чтобы накормить не такую уж большую кампанию. Он бы давно плюнул на это дело, если бы не Агнешка. Она то и дело проносилась мимо него на своих почти обнаженных благодаря короткой юбке ножках. Они же сводили молодого человека почти с ума. И, судя по поведению девушки, она это прекрасно замечала, потому что то и дело бросала на него одновременно лукавый и призывный взгляд.

Андрей думал лишь об одном, как остаться с ней хотя бы ненадолго наедине. То, что официантка сопротивление не окажет, он практически не сомневался, все ее поведение свидетельствовало о том, что их желания совпадают.

Но пока такая возможность не предоставлялась, а значит, придется продолжать кромсать капусту. Он непривычного занятия болели ладони, до сих пор он так много еще ни разу не орудовал ножом.

Внезапно шеф-повар — Андрей уже знал, что его зовут Яцек, что-то сказал всем по-польски. Все тут же побросали свои инструменты и потянулись к выходу.