Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 27

— Чушь! — фыркнул Каманин. — Режим, который отнимает у людей свободу ради узурпации своей власти, не может делать ничего хорошего. Это не более, чем обман, примитивная иллюзия. И ты во всем этом участвуешь, подставляешь им свое плечо, поддерживаешь своим авторитетом. Когда люди видят, что такой известный человек, как ты, выступаешь за эту власть, они невольно думают: а может она не так уж и плоха, может, она действительно делает что-то хорошее. А я тебя уверяю: однажды все это разрушится. И ты будешь очень сожалеть обо всем, что делал для нее.

— Давай не будет об этом, — примирительно произнес Нежельский. — Сам же говоришь, что хочешь мира, а не войны.

Каманин несколько секунд смотрел на него, затем засмеялся.

— Тут ты прав, надо искать то, что нам сближает, а не то, что отдаляет. Человек так устроен, что он поддается вражде куда легче любви. Потребность в ненависти он испытывает, куда больше, чем в ней. В этом и заключается огромная опасность, на этом и играют многие правители. Попробуй, возбуди в народе любовь к чему-то или к кому-то. А вот ненависть — раз плюнуть. Даже диву даешься, как это происходит быстро, легко и массово.

— Я с тобой согласен, такая опасность есть. И в своих выступлениях я, как могу, стараюсь всех успокоить, не допускать вспышек злобы.

— В том-то и дело, Ваня, что можешь ты совсем немного. Ровно столько, сколько тебе дозволяют. Для этого ты им и нужен в образе миролюбца на стороне власти. Ради выгоды ты разрешаешь собой манипулировать. А я тебя всегда предупреждал: если ты допускаешь манипуляцию собой, значит, тебя нет, как личности. А только личность обладает смыслом существования. Все остальное — биологическое пребывание на поверхности планеты. Я еще понимаю, когда молодому человеку так хочется хорошо пожить, что он готов ради этого на любой компромисс и преступление. Но тебе это зачем, ты уже хорошо пожил, да и сейчас у тебя-то все есть для хорошей жизни, при этом желаний осталось мало. Скажи, когда последний раз занимался сексом?

Какое-то время Нежельский молчал.

— Давненько, — неохотно признался он.

— Люди часто готовы на все ради денег и секса. Но ты-то, что хочешь еще получить? Знаешь, никогда не мог понять, как можно жить без уважения к самому себе? Как ты думаешь, что в человеке самое важное?

— Даже боюсь предположить, Феликс. Даже если я отвечу, ты все равно не согласишься.

— Возможно, ты удивишься, но самое важное — это то, какой диалог человек ведет внутри себя. Говорит ли он с Богом или со своим соседом-пьяницей. Совесть — это голос Бога внутри нас. Если она молчит, то человек способен на любое злодейство и предательство. Когда ты последний раз говорил со своей совестью?

Нежельский молчал.

— Жалеешь, что приехал? — поинтересовался Каманин.

— Нет. Я ожидал, что разговор примет такой характер. Не надо питать иллюзий, мы с тобой не примиримся, даже если оба страстно желаем этого?

Теперь задумался Каманин.

— Как-то не хочется завершать наши земные отношения в таким образом. — Он встал и направился к двери. — У нас еще будут разговоры, посмотрим, что получится. — Он отворил дверь и вышел.

Каманин вошел в номер и тут же попал под обзор внимательных глаз Марии.

— Феликс, мне кажется, ты чрезмерно взволнован. Это из-за разговора с Иваном Михайлович?

Каманин задумчиво посмотрел на нее. Затем сел на стул.

— Я пригласил его для примирения, — сказал он.

— Не получается?

— Думаю, и не получится. Это была моя ошибка. Самое парадоксальное в том, что он мой лучший друг, мы не расстаемся с первого курса университета. И мне вдруг захотелось, чтобы все наши разногласия и расхождения остались бы в прошлом. Так сказать, перед лицом вечности. А вот поговорил с ним и, кажется, окончательно понял, что примирение как раз и будет ошибкой. Нельзя примиряться с тем, кто стоит на противоположной стороне реки жизни. И никакие мосты не могут и не должны нас соединять. Так мы и должны уйти туда.

— Не говори ерунды, куда ты собрался? — недовольно пробурчала Мария.

— Я лично не куда, мне очень хорошо здесь с тобой. Но тот, кто нас забирает отсюда, не обращает на такие мелочи ни малейшего внимания. Он строго действует в соответствии со своим планом. И ничего с этим не поделать.

— Всегда можно что-то изменить. Я измерю у тебя давление. И надо уже собираться на прием. Приходил повар, сказал, что в основном все готово и можно накрывать.

Каманин посмотрел на Марию.

— Ты приказала ему это делать?

Мария кивнула головой.

— Разумеется. Посмотри, сколько уже времени.

Каманин посмотрел на часы.

— Ты права, надо собираться.

— Измерю давление и будем одеваться.

Показание тонометра заставило Мария нахмуриться.

— Не сильно, но давление подскочило, — констатировала она. — Тебе вредно общаться с Нежельским. Как врач, я рекомендую избегать разговоров с ним.

— Это не реально, — вздохнул Каманин. — У нас еще предстоят жаркие дебаты.

— Скажи мне, ну зачем? Это же не изменит судьбы мира. Пусть каждый из вас останется при своем мнении. Зато давление не станет скакать. Поверь мне, как врачу, это стоит и не таких жертв.

— Понимаешь, Машенька, для того и существуют принципиальные вопросы, чтобы отстаивать их при любых обстоятельствах, в любом состоянии. Это нам кажется, что во многих случаях это не имеет никакого значения. А я уверен в обратном, по большому счету только это и имеет значение. А всем остальным можно и пренебречь. Даже твоим давлением.

— Как медик я с тобой категорически не согласна. И прими таблетку.

— Слушаюсь и повинуюсь. — Каманин принял таблетку и запил водой. — Теперь ты довольна?

— Я была бы довольна, если бы нормальное давление у тебя держалось без лекарства. Что об этом сейчас говорить. Пока ты решал мировые проблемы с Нежельским, я погладила тебе костюм и рубашку. Они были мятыми. Одевайся.

Каманин стоял перед зеркалом и смотрел на себя. Мария расположилась за его спиной и тоже рассматривала его зеркального двойника.

— Тебе очень идет костюм, ты в нем выглядишь совсем по-другому, — сказала Мария. — Напрасно ты редко его одеваешь.

— В последнее время как-то мало осталось мест, куда в нем нужно идти. Не расхаживать же по дому. А ты, пожалуйста, одень мое любимое синее платье. И тогда мы будем с тобой очень красивой парой. Просто всем на зависть и на загляденье.

— Хорошо, — согласилась Мария. — А это важно быть именно красивой парой?

— Важно. Если пара не красивая, значит, она не достигла гармонии. Людей соединяет либо привычка, либо она рано или поздно распадется. Я много раз проверял этот тезис на практике, он редко меня подводил. Когда я тебя увидел впервые, сразу же и прикинул: будем ли мы смотреться красиво?

— Неужели ты это сделал? Ты уже тогда думал…

— Тогда я не думал, но сделал это на всякий случай. Мало ли что… И мне показалось, что мы смотримся гармонично. И я не ошибся. Так что на счет синего платья?

— Сейчас одену. Только не смотри. Знаешь, я этого не люблю.

Каманин отвернулся.

— Я объявлю сегодня о нашей предстоящей свадьбе, — сказал он.

— Может, лучше как-нибудь потом.

— Потом — это никогда. Не вижу смысла откладывать.

— Эта новость не всем понравится.

— Я не фабрика новостей, которые всем нравятся. Мне тоже часто говорят новости, которые меня расстраивают. Но это лучше умолчания. Потом будет только хуже.

— Как знаешь, — вздохнула Мария. Она встала рядом с Каманиным уже в синем платье.

Каманин посмотрел на нее.

— Мне захотелось его сорвать, — сказал он.

— Ну, нет, только не сейчас. Нам пора идти. Нас уже ждут. — Мария бросила на него быстрый взгляд. — Ты волнуешься?

— Волнуюсь, — признался Каманин. — В каком-то смысле это экзамен. Только не вступной, а выходной. А ведь это не правильно, что когда мы готовимся покинуть этот мир и перейти в другой, то делаем это без всякого экзамена. А по мне он должен быть очень серьезным, на знание и понимание того, что случилось в твоей жизни, какой путь ты пришел, что сумел познать. Ведь это ужасно, когда подавляющее большинство людей отправляются на тот свет, так и ничего не поняв на этом. Нет, без экзамена я бы их туда не пускал. Пусть мучаются тут.