Заполярная сказка - Шустов Борис - Страница 23

• Предыдущая
• 23/25
• Следующая

Вечером следующего дня, опоздав на десять минут из-за автобуса, я вошел в ресторан. Петр Ильич сидел за дальним столиком под разлапистым зеленым фикусом. Завидев меня, Петр Ильич поднялся, протянул руку, указал на свободный стул и наполнил рюмки.

– Трезвый разговор всегда лучше, – припомнил я давнишние слова Петра Ильича.

– Ну, что же? Пусть так, – согласился Петр Ильич, внимательно приглядываясь ко мне. – А вы повзрослели.

– Годики-то брякают.

– Я запомнил вас мальчиком. Румяным, наивным, с редким пушком над верхней губой. А теперь передо мной, вижу, сидит мужчина, вероятно, много повидавший, немало переживший. Да, вы правы, годики брякают… Правду сказать, не ожидал встретиться с вами. Значит, потянул Север? Я вот тоже думал прожить здесь два-три года, а прожил всю жизнь. Скоро на пенсию…

Петр Ильич говорил о себе, о своей работе, о домике, который он построил в родных местах возле Костромы и куда вскоре собирается ехать доживать век. Он ни слова не сказал о Юлии, но я-то знал, чувствовал, что он пригласил меня поговорить именно о ней, а потому грубовато перебил:

– Вы для чего меня пригласили?

Петр Ильич знакомо, одним махом, выпил коньяк и уже другим голосом, искренним и вдумчивым, сказал:

– Быть может, я о многом сожалею, Анатолий… Как вас по батюшке?

– Павлович.

– Вероятно, мне следовало быть более гуманным, терпимым, что ли… Впрочем, уже ничего не вернешь. Не так ли, Анатолий Павлович. – Он долго смотрел мне в глаза и вдруг попросил. – Уезжайте отсюда, голубчик. А? Уезжайте. Прошу вас.

– Куда?

– Жили же вы где-то до этих пор. Уезжайте. А я со своей стороны… Только вы не подумайте! Я от чистого сердца! Вы молодой человек. Дорога, расходы и вообще… Я понимаю. – Петр Ильич вытащил из нагрудного кармана пиджака конверт и протянул его мне. – Вот. Возьмите, пожалуйста. И не обижайте старика. На первое время, так сказать. Пожалуйста. Прошу вас.

Что здесь? – машинально принимая конверт, спросил я, хотя и догадался, что в нем деньги.

– Когда-нибудь вы тоже будете отцом, – говорил Петр Ильич. – И не дай бог услышать вам то, что пришлось выслушать мне от родной дочери. Вы, видимо, знаете, что жена моя умерла. Я теперь один, и единственная отрада, единственное счастье для меня – Юлия. Возьмите. И не обижайтесь. Поймите меня правильно.

У меня часто застучало в висках, холодное бешенство вдруг овладело мной и первой мыслью было порвать деньги или швырнуть их в лицо Петру Ильичу, но через мгновение я уже нарочито-спокойно пересчитывал купюры, как скряга, как спекулянт какой-то, чувствуя на себе непонятный взгляд Петра Ильича.

– Пятьсот рублей, – будто издалека донесся голос Петра Ильича. – Но если этого недостаточно…

Было ровно десять купюр достоинством в пятьдесят рублей.

– Ровно пятьсот, – вкладывая деньги в конверт, сказал я. – И бумажки новенькие. Хрустят. Но вы снова ошиблись во мне. Я не беру даровых денег, я привык их зарабатывать.

Положив конверт па стол, я поднялся, не оглядываясь, вышел из ресторана. Я шагал по людному проспекту, и было мне тоскливо. Всякого разговора ожидал я, но такого поворота и предположить не мог. Быть может, для Петра Ильича все люди разделяются по достоинству купюр? Один стоит сто рублей, другой тысячу, я вот, к примеру, пятьсот рваных. Ах, как он смотрел на меня, когда я, не спеша, как спекулянт, пересчитывал новые хрустящие бумажки, как он, вероятно, презирал меня как торжествовал! А вот Юлия жила с ним, таким, да и муж ее, видимо, недалеко ушел от тестя, ведь это он, Петр Ильич, привел его в свой дом и, надо думать, подбирал он человека по своему вкусу. Юленька-а, быть может, и ты не такая, какой я старался создать тебя в своем воображении?! Тебе было тяжело, я понимаю, но разве мне легко?

В Светлый я приехал на рейсовом автобусе, сошел на землю я сразу увидел Вадима. Он стоял возле барака стройучастка и курил.

– В город? – подходя спросил я.

Вадим отбросил сигарету в сугроб и, помолчав, ответил:

– Юлия приехала. Ждет тебя у балка.

Я бежал напрямик по глубоким сугробам, падал, зарываясь в обжигающий снег, вставал, смеясь и отплевываясь, снова бежал и снова падал, и было мне весело и свободно, словно вновь явился тот яркий и радостный год. Пропадай душа! Я проклинал себя, что мог дурно подумать о Юлии. Как только я смог так подумать! Юлия удивительная, нежная, любимая…

Я увидел Юлию на перекрестке дорог, чуть в стороне от балка. Она была в шубе, меховой шапке-ушанке и в высоких сапогах, она смотрела на меня.

– Как ты бежа-ал, – растягивая слова, проговорила она, глядя светло и послушно. – Милый…

По укатанной снежной дороге шли тяжелые МАЗы. Они шли и шли, обволакивая нас едкими выхлопными газами, а мы, обнявшись, стояли, смотрели друг на друга, не сходили с места, и какой-то водитель, распахнув дверцу, крикнул: «Эй, парень! Держи крепче! Убежит!»

– Ты убежишь?

– Милый, – повторила Юлия.

А МАЗы шли и шли по дороге, и было их много.

Я ни о чем не спрашивал Юлию, ни о Петре Ильиче, ни о муже, ни о том, почему она решила приехать ко мне. Нам не было никакого дела до других, не было ничего прекраснее нашего балка, притихшего на краю земли, и мы оба поняли, что счастье – это когда рядом тот, без кого невозможно жить. «Глупая, глупая, – повторяла Юлия. – Мне казалось, что для счастья достаточно, чтобы тебя любили. Я обкрадывала себя. Ведь счастье для меня ты. Твои губы, волосы, глаза, весь ты…» – «Солнышко мое! Радость… Юля, Юленька, Юлька, родная… Ты прости меня». – «Это ты прости. Я во всем виновата». В балке было тепло и тихо. Ничто не предвещало беды.

А беда была уже рядом. Она неслась к нам через дикие безбрежные тундры, и первые ее змейки уже осторожно лизнули наше окно…

4

Телефон зазвонил резко и требовательно. Я взял трубку и услышал громкий голос Витахи Кузнецова.

– Кончай ночевать! Аврал! Предупреди по дороге ребят!

– Что случилось? – тревожно спросила Юлия.

– Ничего страшного. Небольшой аврал. Это у нас бывает, – успокоил я ее.

– Приходи скорей, – попросила она.

Я скатился с крыльца, и тут же мощным порывом ветра толкнуло меня в грудь, завертело в снежной секущей мгле. Из балков, из палаток черными тенями на фоне затуманившихся огней выбегали люди, ложась грудью на ветер.

• Предыдущая
• 23/25
• Следующая