Страшный зверь - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/56
• Следующая

– На Семеновской есть хороший пункт, я знаю...

– Это далеко?

– Нет, я знаю, где, – отозвалась Валя. – Я подскажу вам.

– Очень хорошо! – бодро воскликнул Турецкий. – Тогда мы и не будем сегодня держать Николая Митрофановича. Я позвоню Махотину, может быть, придется встретить хирурга из Москвы – это сейчас самое главное. Жизненно важное – в прямом смысле, вы согласны, Николай Митрофанович?

– Ну, конечно, – кивнул тот. И по его выражению Турецкий понял, что в глубине души водителю совсем не нравилась перспектива таскаться с москвичом по неизвестным адресам. А что москвич настырный, в этом у него уже не было сомнения. И он с радостью уехал, когда Турецкий с Ванюшиной вышли из машины у ее дома, и Александр Борисович повторил ему, что прямо сейчас и перезвонит прокурору и поблагодарит за поддержку и помощь.

Они зашли в подъезд, и Валя повернулась к нему:

– А ловко ты его... Я так поняла, что он – стукач?

– Ну, а как же! И двух мнений нет. Кстати, а другого пункта проката здесь поблизости нет?

– Я поняла, – она улыбнулась. – Сейчас позвоним, и я узнаю.

– Обязательно позвоним, но только после того, как я проверю всю квартиру. И машину ты возьмешь на свое имя. Поиграем еще немного в шпионов, не возражаешь? – он чуть улыбнулся.

– Поиграем, – с готовностью отозвалась она, – я уверена, что у нас это получится.

«С тобой, – отметил Турецкий. – Живая жизнь сильнее бед и ожиданий... В этом Валя права».

– Слушай, Валюшенька, а в гараже погреба нет случайно? – он сам не понял, откуда у него возник этот вопрос, а она посмотрела на него, как на волшебника.

– Есть. Только маленький. И не погреб, а папин сейф, как он его называл. В углу, под шинами. Надо скорее посмотреть!

– Успеем, – успокоил ее Турецкий. – Когда стемнеет немного... Гера знал об этом?

– Ну, а как же!

– Наверняка папа его посвятил, там же его «заначка» хранилась! Как я не подумала? А ты откуда узнал?

– У меня у самого был гараж – ракушка обыкновенная, возле дома, во дворе. И у соседей – тоже. И у каждого, в том числе и у меня, были в углах такие «сейфы», как ты говоришь. Надобности в них не было никакой, но один сделал, и все остальные – тоже, как мартышки. Психология такая: что-нибудь таить от жен, бутылку водки например, которую собираешься распить с соседом за гаражами, в антисанитарных условиях загаженных кустов. Как будто этого нельзя было сделать дома. Но... вроде как иначе ты – и ненастоящий мужчина...

– Да, – очень непосредственно рассмеялась Валя, – интересная она, ваша психология «настоящих мужчин»! За Германом я такого никогда не замечала. Он – слишком правильный, четкий. Даже во сне не храпел.

– А хотелось бы? – с легкой усмешкой спросил Турецкий и почувствовал неловкость от своего вопроса.

– Чтоб храпел, нет. Я – о другом.

– Не объясняй, я понимаю тебя. Тоскливо бывало, да?

Она долгим взглядом посмотрела на него и опустила глаза.

– Какая теперь разница?.. Что было...

– Не торопись раньше времени. В смысле отпевать.

– А ты сам-то веришь?.. Не надо, Саша. Я тебе благодарна, ты знаешь, не береди рану... Пойдем домой, покормлю тебя, а потом заглянем в гараж. Если он что-то прятал, то только там. Домом он не стал бы рисковать. Это было бы неправильно, – она подчеркнула последнее слово, – понимаешь меня?

– Понимаю, конечно, но иногда очень хочется, чтобы человек поступал неправильно. То есть не по правилам, а по наитию, что ли, под влиянием чувства.

– Вот то-то и оно, – Валя вздохнула. – У нас и ребенка не было потому, что мы морально с ним еще, оказывается, не созрели. И рожать мне было бы неправильно.

– А у нас говорили, что у вас идеальные отношения, и я иногда даже крепко вам завидовал.

– Зря, Саша. Но при маме не будем вести разговоров на эту тему. Ладно? Она ведь до сих пор уверена, что мне страшно повезло в жизни. Такой муж! Она – бывшая учительница русского языка и литературы. И у нее тоже всегда все было бы правильно. Вот только если бы еще муж не пил...

– Бедненькая ты моя, хорошая... – он притянул к себе ее голову и бережно поцеловал ниже щеки, под скулой. И Валя замерла.

Он подержал ее немного, чуть прижимая к себе, и отпустил. Она глубоко вздохнула, посмотрела на него и улыбнулась как-то смущенно, застенчиво, будто девушка, которую впервые поцеловал любимый. Она хотела что-то сказать, даже рот приоткрыла, но передумала и, кивнув, взяла его под руку и пошла к лестнице. Повела в свой дом, – таков был этот жест.

– Ты не смущайся, когда познакомишься с мамой, ее вопросов, любопытства. Она про тебя много знает, так уж получилось...

– Ничего себе, – тихо хмыкнул Саша. – И что же она знает?

– Что ты женат, а я все равно тебя любила...

– Но как же ты... с Катей? – он даже остановился от удивления: уж чего, а такого признания услышать не был готов.

– А я всю жизнь делаю добро другим, улавливаешь? Решилась бы тогда, и тебя увела бы, мне храбрости хватало. Ирину твою пожалела, очень уж влюбленными глазами она смотрела на тебя. И всего-то каких-то десять лет назад... Я и подумала: вон, сколько женаты, а она все глаз с него не сводит. Ошибалась?

– И да, и нет... Всяко случалось. Трудные годы были. Ладно, не будем вспоминать.

– Это верно. От воспоминаний иной раз не тепло, а горько и холодно в душе становится. Но если ты решил бы, Саша, что я могла бы принести тебе душевное облегчение, я бы сделала для этого все, что в моих силах, можешь мне поверить. Независимо ни от кого и ни от каких обстоятельств. Ты только в эти дни не бросай меня, одной просто не выдержать...

– Не бойся, я буду рядом...

Они говорили так, будто приговор был давно уже подписан, и только стража почему-то задержалась, но вот уже слышны ее шаги...

Перед дверью он напомнил:

– Сразу скажи маме, чтоб молчала до тех пор, пока я не осмотрю всю квартиру. И еще спроси, посещали ли ее со времени появления здесь Геры, неважно, кто, – сантехники, телевизионщики и прочие коммунальные службы? Говори с ней шепотом и отходи подальше от электрических розеток, настольных ламп и телефонного аппарата. Сразу скажешь мне, мы выйдем на лестницу. И только потом мы начнем знакомиться, хорошо?

Валя кивнула и доверчиво прижала локтем его ладонь к себе.

Оказалось, что здесь, только за вчерашний день, перебывали представители всех перечисленных Александром служб. Вот так! Он многозначительно взглянул на дочь и мать, смотревших на него несколько ошарашенно. Турецкий усмехнулся, подмигнул им и прижал палец к губам.

– Инструмент, – сказал одними губами, и Валя поняла его, посадила мать на диван, очевидно, тот самый, на котором спала и знала скрип каждой пружинки, а Сашу отвела на кухню и выдвинула ящик кухонного стола. В нем хранился всякий необходимый инструмент: отвертки, молоток, клещи, пассатижи и прочее, вплоть до гвоздей и кнопок.

Вооружившись, Александр Борисович принялся методично исследовать каждую розетку, выключатель, заглянул в телефонный аппарат и даже отвинтил заднюю стенку телевизора. Отмечая очередную «победу над врагом», изымал «жучков», расставленных по квартире. Потом вышел на лестничную клетку и влез в ящик для электрических счетчиков и мест крепления телевизионных антенн и телефонных проводов. И через полчаса мог сказать себе с уверенностью, что работу проделал не зря: постарались «коммунальщики», да и чего им было стесняться старой женщины, которая в современной технике ни «бум-бум».

В конце еще раз прошелся по всей квартире и мысленно поблагодарил Колю Щербака, главного специалиста в «Глории» по части спецтехники, употребляемой обеими враждующими сторонами, который убедил его при отъезде в аэропорт захватить с собой «акулу» – небольшой прибор, фиксирующий наличие в помещении этой самой спецтехники. Небольшую горку пластика и металла Турецкий тщательно завернул в обрывок газеты и, выйдя снова на лестничную площадку, аккуратно спустил это «хозяйство» в мусоропровод.

• Предыдущая
• 20/56
• Следующая