Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/94
• Следующая

Поймав взгляд Ислама, он запел мейхана:

Шофер смотрел на них, пряча в усах улыбку. День начинался неплохо: сразу же получил наряд на доставку водки — за такой товар завмаги отстегивают охотно, не скупясь, а ведь могли полдня на заводе проторчать, на внутренних рейсах: склад — вагон, склад — вагон. Транспортер остановился, шофер еще раз пересчитал ряды, перемножил на высоту, дал рубль кладовщику, хлопнул в ладоши и полез в кабину.

Выехав с территории завода, шофер повернул направо, на Московский проспект, и еще раз направо, взяв курс на окраины. Первый гастроном, у которого они остановились, находился в Ахмедлах. Большой магазин с огромными витринами имел, с точки зрения грузчиков, существенный недостаток: склад находился в полуподвальном помещении.

— Так и знал, что сюда приедем, — сказал Керим, — у этого директора все схвачено, в первую очередь сюда везем.

Выбрались из кабины. Керим открыл задний борт и залез в кузов.

— Я буду подавать, а ты принимай, — сказал он, — потом поменяемся.

Специальной металлической кочергой он подцепил два проволочных ящика и подтащил к краю кузова. Ислам взялся двумя руками, примериваясь, затем повернулся, поднял на спину и, наклонясь вперед под тяжестью груза, пошел, осторожно переступая ногами. Делая третью ходку, он боялся, что она окажется последней, что сейчас ноги не выдержат — и он упадет вперед и будет погребен под ненавистными ящиками, но, как ни странно, под взглядами шофера продолжал идти. Керим цеплял кочергой ящики, волок по обитому железом кузову и поджидал у края. Ислам подходил, поворачивался, брал ящики на спину и шел вперед. Тяжелее всего были три ступени, ведущие вниз на склад, — на них ящики словно прибавляли в весе. Когда он в очередной раз подошел к машине, Керим спрыгнул и сказал:

— Теперь я, иди подавай.

Ислам перевел дух и с усилием взобрался в кузов.

— Твое счастье, — сказал ему снизу Керим, — что водку дали, а не шампанское.

— Я счастлив, — тяжело дыша, ответил Ислам.

Керим ухмыльнулся, словно играючи схватил ящики и быстро пошел вперед. Когда он вернулся, Ислам, задумавшись, стоял на том же месте.

— Эй, ты, заснул, что ли? — окликнул его Керим.

Вздрогнув, Ислам схватил железную клюку и быстро подтащил к краю ящики. Керим двигался как робот, не зная усталости, — только пыхтел, словно борец на ковре. Как у профессионала, у него имелась специальная войлочная накидка, которую он надел на спину.

— Хватит, — крикнул шофер, отсчитав положенное количество ящиков, — закрывай борт.

Когда отъехали от магазина, Керим вытащил из-за пазухи бутылку водки и быстро сунул в матерчатую сумку, лежащую в ногах. Это не укрылось от взгляда шофера.

— Ай, Керим, не делай, да, этого, — недовольно сказал он, — я же тебя просил, попадешься — стыда не оберемся.

Весь день они объезжали магазины, последней точкой оказался тарный склад в самом центре Баку, недалеко от кинотеатра им. Низами. Ислам таскал ящики с пустыми бутылками из подвала, на глазах у праздной толпы, стыдясь своей работы, стараясь не смотреть по сторонам. В довершение нравственных мук, до его слуха донеслась фраза, которую в педагогических целях произнесла проходящая мимо женщина, — обращаясь к своему сыну, она сказала: «Видишь, Рафик, этого мальчика? Если не будешь хорошо учиться — будешь работать грузчиком, как он».

Ислам таскал ящики мимо кабинета заведующего. Дверь была открыта, и оттуда доносился запах дорогих американских сигарет. Сам завскладом, хорошо одетый мужчина средних лет, говорил по телефону. Время от времени он подходил к дверной щели и смотрел на грузчика, видимо, для того, чтобы тот не вздумал вынести со склада что-нибудь лишнее, хотя на складе, кроме пустой посуды, ничего не было. Вероятно, он делал это по привычке: натуру не переделаешь.

Получив заработанный червонец, Ислам простился с коллегами, дошел до Сабунчинского вокзала и сел на автобус, идущий в Дарнагюль, где находилось общежитие. Через несколько остановок рядом с ним освободилось место, он сел и тут же задремал. Проспать остановку он не боялся, ехал до конечной. Так и получилось, его растолкал какой-то доброхот из пассажиров. Студенческий городок.

Ислам вышел. Не чуя под собой ног от усталости, побрел в ближайшую столовую. О мясной поджарке он мечтал весь день. Взял вожделенное блюдо и кружку пива, как взрослый, но от боли в ногах даже есть не смог: поковырял в тарелке, сожалея о выброшенных деньгах, поднялся, вышел из столовой и, едва передвигая ноги, пошел к себе в общежитие. Ислам едва не плакал от усталости. Добрался до своей комнаты и рухнул на койку.

И будешь ты добывать хлеб в поте лица своего.

Или как там?

Виталик Маленький видел, как Ислам пошел в общагу, и был рад, что тот не заметил его. Это было Виталику на руку. Как бы он объяснил, что делает на своем посту? Кого ждет, если Джульетта уехала с родителями на дачу? Про дачу он соврал в последний момент, видя, что события принимают нежелательный оборот. Треп — это одно, а избить брата любимой девушки — совсем другое. Не факт, что Джульетта поступит так же, как и ее тезка из пьесы Шекспира. Правда, Ислам обещал не трогать Рубена, но как пойдет разговор — предсказать никто не может. Армяне тоже горячий народ, похитрее, чем азербайджанцы, — про себя любят говорить: мол, где армянин, там еврею делать нечего. Да и грузины люди темпераментные. При чем здесь грузины? А при том: папа Виталика, по свидетельству мамы, тоже был грузином, то есть вспылить мог кто угодно. И как потом показываться ей на глаза, вернее, с каким лицом показываться ей на глаза? А ведь дело на мази. В прошлый раз на вопрос «Нравлюсь я тебе?» — она промолчала, хотя обычно отвечала, что нет. Можно спугнуть робкое чувство. Вот если бы наоборот: братуха с дружками поймает его одного (при этом Виталик поплевал через левое плечо) — тогда да, это могло бы усилить ее чувство.

— Который час? — спросил Виталик у прохожего на чистейшем азербайджанском языке. Получив ответ, двинулся в сторону автобусной остановки, встречать. Вот-вот должна появиться — по субботам она ходит на курсы английского. Солнце скрылось — это хорошо, если немного опоздает — можно будет постоять в ночной тени соседнего с ее домом здания. Не доходя до остановки, Виталик остановился и повернул обратно. Али и Виталик Большой стояли у газетного киоска и веселились, окликая проходящих девушек. Виталик остановился в недосягаемости их взглядов и стал ждать.

Незадолго до этого друзья выпили по кружке пива и потому были слегка под кайфом. Увидев новую девушку, Али схватился за сердце и застонал. На удивленный взгляд девушки Виталик ответил:

— Видишь, милая, что с ним сделала твоя красота. Он ранен в самое сердце.

АЛИ добавил:

— Ахчи ее кес сиранум, цавоттанем.[11]

Девушка, едва сдерживая улыбку, ускорила шаг. Виталик, поглядев ей в след, неуверенно сказал.

— Слушай, кажется, эта та самая чувиха, которую Виталик клеит.

— Джульетта?

— Да.

Али одобрительно промычал, затем произнес:

— Ничего. Мне как раз такие нравятся. Может, у нее сестра есть?

— Насчет сестры не знаю, — насмешливо сказал Виталик, — но брат точно есть, не хочешь за братом приударить, а?

— А он что, педик?

— Откуда я знаю?

— А что болтаешь?

— Да просто пошутил, шутка юмора, ферштейн?

— Нет, после последней помывки в городской бане в ту субботу — нихт форштевень.

— Кто же тебя обидел в бане, сынок? — пробасил Виталик.

— Кто, кто — педики, кто же еще, помыться не дали, козлы! Только шайку в руки возьмешь — какая-нибудь сука подкатывает: «Намыль спинку, сынок». Вроде неудобно дяде отказать: начинаешь намыливать, а он, гад, начинает за конец тебя хватать, еле отбился.

• Предыдущая
• 16/94
• Следующая