Танковое жало - Тамоников Александр - Страница 7

Макар шел со всеми по пыльной проселочной дороге, не поворачивая уже головы назад, да и вообще не видел ничего вокруг. Перед глазами плыли воспоминания о прошедшей ночи: золотые волосы молодой жены, ее огромные глаза, полные любви, и скромная улыбка, которая, как хрупкая бабочка, замерла на ее губах. Парень боялся шелохнуться или сказать неверное слово, лишь бы не спугнуть этот образ. Эта ночь показалась ему короткой и в то же время длинной, изменившей всю его прежнюю жизнь.

Капитан Шубин же отвечал на бесчисленные вопросы самого молодого бойца в отряде, шестнадцатилетнего вихрастого и лопоухого Карла. Тот то и дело сбивался с шага, не поспевая за широкими шагами длинных ног командира, а на ходу успевал рассуждать вслух:

– А вот меня назвали в честь Карла Маркса, он ведь вроде как немец, товарищ командир? – И тут же, не дождавшись ответа, перескочил к следующей мысли: – А если меня в армию не возьмут из-за имени? Вдруг решат, что я фашист, раз имя немецкое?

– Не решат. – На лице разведчика мелькнула тень улыбки. – Все в твоем отряде знают, что ты не немец, ты – советский партизан. Все хорошо будет. Тебя в комсомольцы примут, потом запишут в Красную армию, выдадут солдатскую книжку и отправят учиться на курсы молодого бойца.

– А чему будут учить? Стрелять? А я умею! Взрывчатку еще умею закладывать! Меня в саперы возьмут? Нас всех в один отряд отправят? Я без товарищей своих никуда, товарищ командир! А вы с нами воевать будете?

Капитан Шубин не реагировал на ворох вопросов, которые сыпались из Карлуши, как ласково называли его в отряде, словно из прорехи старого мешка. Он внимательно вслушивался в звуки вокруг, не понимая, почему растет внутреннее беспокойство. Граница советского и немецкого фронтов дальше пятидесяти километров, здесь в тылу не передовая, случайной опасности взяться неоткуда. Откуда тут появиться фашистам? В десяти километрах уже штаб воинской части, это территория Советского Союза. Но почему изнутри его будто что-то грызло, какое-то ощущение надвигающейся опасности. Чутье разведчика никогда не обманывало, поэтому Глеб даже не слышал вопросов Карлуши. Разведчик напрягся, ловя каждый звук, который доносился из леса. Его отряд мерно шагал по дороге, вразнобой стучали шаги по глиняной колее, в толпе шли негромкие разговоры. Проселочную дорогу от леса отделяла узкая полоса луга, который сейчас был с серо-черными буграми и с провалами воронок после бомбежек. Голые ветки редких деревьев медленно двигались в такт порывам ветра, словно черные худые пальцы тянулись к земле. Пожилой партизан одернул Карлушу:

– Тише ты! Язык без костей. Товарищу командиру не мешай, видишь, слухает чего-то.

Отряд замедлил движение, руки сами потянулись к ножам, палкам, припрятанным за пазухами. Все смотрели на капитана Шубина, ожидая его приказа. Двигаться дальше? Остановиться? Приготовиться к обороне?

Глеб кивнул им на желтую дорогу:

– Комчук за главного, шире шаг! Двигаемся дальше в направлении Власовки. Я проверю обстановку.

Сам же замедлил шаг, вслушиваясь в лесные шумы: вот тихий перестук веток, свист ветра, шелест пучков редкой травы, что сохранилась с прошлого года между комков земли. Капитану надо было, чтобы отряд ушел вперед и избежал невидимой опасности. А еще без голосов и шагов опытный офицер разведки мог вслушаться в звуки, довериться своему чутью, что оно подскажет. Глеб был уверен: где-то рядом прячется человек и он напуган, возможно, ранен. Шубин вытянул из-за ремня финку, уложил ее в руке так, чтобы лезвия не было видно, и зашагал к полоске перелеска. Он произнес сначала на немецком, потом повторил на русском:

– Эй, выходи. Я не обижу тебя. Выходи, я помогу. Ты ведь ранен, я помогу, не бойся.

Ответом была тишина, хотя в глубине за деревьями раздался тихий звук, будто птица вспорхнула. Шубин медленно пересек земляную полосу, стараясь не выпускать из виду деревья. При этом приходилось еще и смотреть под ноги, медленно нащупывать метр за метром, чтобы не напороться на заминированный участок. Глеб продолжал повторять свою просьбу на двух языках, понимая, что сильно рискует. И все же ему сейчас было важно отвести от отряда опасность, отвлечь на себя внимание. Черно-серые спины стремительно удалялись, головы то и дело поворачивались назад, с тревогой наблюдая за командиром. Разведчик почти добрался до края полосы из деревьев, снова остановился. И тут же двинулся на звук, за деревьями кто-то всхрапнул, это был не человеческий голос, а тихий, мягкий призыв. Ржала лошадь, потом она мягко стукнула копытами. Следом за ней застонал кто-то хрипло и надсадно:

– Окружают, окружают! Патроны!

Шубин со всех ног кинулся к густому, заросшему уголку, откуда на него вдруг вылетело что-то огромное и темное. Уши заложило от пронзительного свиста вперемешку с улюлюканьем: «Гэй, гэй, гэй!»

Инстинктивно разведчик вытянул руку и вцепился в мягкую гриву. Иссиня-черный поджарый скакун потащил его вперед, но уже не смог нестись так резво. Жеребец мотал головой, пытаясь избавиться от внезапной тяжести. Глеб не устоял на ногах, он начал падать, едва успев вцепиться в уздечку, отчего его поволокло по земле. Шубин вскинул вторую руку и перехватил вслепую покрепче мягкий ремень узды, натянул со всей силы, чтобы остановить скакуна. По глазам била грива, пахло потом и запекшейся кровью. Всадник наверху внезапно наклонился и впился острыми зубами в руку разведчика, маленький кулачок ударил по макушке:

– Stirb![4]

Черный жеребец пошел тише, подчиняясь узде, что впилась в рот. Маленький всадник мешком обрушился на плечи и голову разведчика, впился теперь зубами в ухо, пытаясь руками вырвать тонкие кожаные полосы из сильной ладони мужчины.

– Ах ты ж поганец! – Из-за боли Глеб не удержался от ругательства, он рывком стянул с себя маленькое тело и приподнял его в воздухе. Перед ним в лоскутьях рубашки и огромных штанах с пузырями висел ребенок. Черноглазый, смуглый, с копной черных кудрей почти до пояса.

– Отставить кусаться!

Черные глаза горели ненавистью.

– Пусти, пусти, а то прокляну. Сдохнешь от цыганского проклятья! Прокляну тебя!

Глеб уже не смотрел на маленького цыганенка, он осторожно приподнял голову человека, который висел на спине жеребца. Судя по знакам различия на окровавленной форме, это был советский боец. Бледное лицо, гимнастерка в крови – несчастный был ранен, хотя в сознании. Он открыл глаза и с трудом прохрипел:

– Сержант Дыбенко. Мне нужно в штаб. В наш… Где штаб?

– Тише, подождите, – остановил его Глеб. – Я – капитан разведки Шубин. Вы на советской территории. Сейчас помогу спуститься вниз и осмотрю раны. Вы не дотянете так до штаба, до него добираться больше десяти километров. Надо наложить повязку, потом тронемся в путь. – Глеб отпустил мальчишку и строго приказал: – Стоять на месте и не кусаться!

Он подставил плечо и спину, пытаясь стащить раненого как можно аккуратнее. Цыганенок тут же влетел лохматым комком из лент алой рубахи и кудрей под ноги. Грязные пальцы ухватили гриву, вторая рука охлопала шелковую шкуру.

– Тэлэ, тэлэ![5]

Конь послушно опустился, так, чтобы капитан мог стянуть раненого Дыбенко вниз. Шубин ощупал тело сержанта, нашел место на предплечье, где даже под кожей можно было нащупать острые углы осколков от мины или гранаты. Ткани вокруг входного отверстия уже покрылись багрово-синим кольцом, по всей видимости, боец был ранен несколько дней назад и уже начался сепсис. Разведчик стащил ремень и перетянул руку чуть выше раны, чтобы остановить кровотечение, потом кинулся к деревьям и осторожно снял несколько листков с капельками росы. Смочил ею белые губы бойца, и Дыбенко снова открыл глаза:

– Нужна помощь! Срочно! На Зуйском массиве танки! Мы окружены! Шепетовка атакована!

– Держись, сержант. Потерпи, до штаба недалеко. – Глеб взобрался на коня, а потом подтянул к себе раненого и устроил его перед собой, чтобы тот не болтался при скачке. Маленькая фигурка в один взмах приземлилась на широкой спине позади капитана, пальцы впились в ватник: