Раб и солдат - "Greko" - Страница 29

Похлопал по щекам «жаниха». Тот открыл глаза. Часто задышал, тараща испуганные глаза.

— Тссс! — шепнул Милов и заткнул ему рот его же папахой.

«Вот будет номер, если парнишка на свидание с Кочениссой пробирался, а я им весь кайф обломал, — мелькнула у Васи мысль и тут же пропала. — Нет, Коченисса — девушка серьезная. Добродетельная! Не могла она такого себе позволить!»

Милов набрал мелких камешков и принялся метать их в дверь сакли. Удары о деревянные планки напоминали стук.

В сакле завозились. Вспыхнул неяркий свет свечи. Дверь приотворилась. На пороге показалась Коченисса с пистолетом в руках.

— Кто здесь? — тихо спросила девушка по-черкесски.

— Коченисса! Это я, — окликнул ее громким шепотом Вася. — Я твоего похитителя поймал!

Черкешенка быстро подбежала к плетню. Наставила на Милова пистолет. Посмотрела на налетчика и сразу все поняла.

— Алчигир! Я же тебе ясно сказала, что не пойду за тебя! Силой решил меня взять? Ууу, гад, так и знала, что не угомонишься, — она пнула лежачего, подняла пистолет и выстрелила в воздух.

— Мне-то что делать? — волновался Вася.

— Полежи пока тут. Не отсвечивай над плетнем, — приказала Коченисса и метнулась в дом. Или перезарядить пистолет и оборону с теткой держать. Или плакать. Кто их, девушек, поймет?

— Урус — собак, свин, — принялся ругаться молодой черкес, выплюнув ненадёжный кляп.

Вася без лишних разговоров пихнул ему папаху в рот и приготовился ждать.

Аул просыпался. На улицу высыпали люди, недоуменно крутя головой. Послышался громкий топот. К дому Кочениссы бежала толпа возбужденных мужиков.

«Ща будут бить!» — встревожился Вася. Ситуация и впрямь выглядела неоднозначно.

Положение спасла Коченисса. Она выбежала во двор одновременно с отрядом под предводительством дяди.

— Василий налетчика поймал! — закричала она, указывая на меня.

Запыхавшийся Исмал-ок с ружьем в руках подошел к живописной группе из меня и Алчигира, разлегшихся в относительно свободных позах у плетня. Сплюнул на землю.

— Замучаешься пыль глотать, Алчигир, пока штраф выплатишь. Я с вашего аула Тешебс получу все сполна. Нескоро теперь женишься. На калым будешь долго копить!

Парень волком смотрел на меня, не реагируя на слова кузнеца.

— Молчишь? — презрительно бросил Эдыг. — Пойдем-ка ко мне домой, все обсудим!

Он рывком за шиворот поставил на ноги незадачливого «жаниха». Обернулся ко мне. Помолчал недолго.

— Завтра обсудим, что в горы с собой нужно взять, — сказал он мне неожиданно.

Он развернулся и пинками погнал Алчигира со двора.

Ко мне подошла Коченисса.

— Спасибо тебе, Василий! Подожди минуту, не уходи.

Она метнулась в дом и прибежала обратно, что-то прижимая к груди.

— Это тебе, — нерешительно сказала она, потупив глаза и смущенно помявшись. Протянула мне те самые красные щегольские чувяки, которые вышивала серебряным галуном. — Просто так хотела подарить. Но не вышло. Считай, мой подарок как благодарность за помощь.

— В щечку можно поцеловать в знак признательности? — осторожно осведомился я, принимая подарок. — У нас так принято.

Даже в темноте можно было разглядеть, как краска залила лицо девушки. Она страстно сверкнула глазами и убежала, ни слова не сказав на прощание.

«Черте что, — крякнул Вася — Детский сад, штаны на лямках. Девке лет двадцать, а она пунцовой становится от невинного предложения. Как чувяки, что мне подарила. А обувка знатная. Пожалуй, я ее светить не стану. Лучше припрячу до лучших времен».

Коста. Стамбул, начало мая 1838 года.

Через день Фонтон вызвал меня к себе. Я к нему — чуть ли не бегом. Вбежал. Ничего не спрашивал. Вопрос «Ну, как?» был написан у меня на лбу и отсвечивал в обоих глазах здоровенным таким знаком. Как в американских мультиках. Феликс Петрович, как ни старался, не мог скрыть довольной улыбки.

— Ты успокойся, дыши ровнее, — усмехнулся он. — Скрутил я его, шельму! Получасу хватило!

— А-ха! — у меня и слов-то не нашлось. — Не расскажете, как прошло?

— Отчего же не рассказать, коли дело так выгорело удачно? — указал мне на кресло.

Я сел. Он садиться не стал. Расхаживал по комнате.

— Выкупил я у твоих соплеменников пару нужных бумаг. Скопировали из гроссбуха канцелярии Уркварта-Стюарта. Помылся, побрился. Усы стрелой, пробор расчесал. Мундир со всеми регалиями. Ну, и к нему.

— В хан? На квартиру конспиративную?

— Ты что такой торопыга, Костя? — Фонтон был недоволен, что я его перебил. — Сиди ровно. Ушки на макушке. Слушай.

— Молчу, молчу!

— Зачем же в хан? Пусть думает, что я не ведаю об этой его квартире. Еще задумается, откуда узнал? Тебя обязательно заподозрит. Оно нам надо, если не сладилось бы дело?

Давший обещание молчать, я только покачал головой из стороны в сторону.

— Он по вторникам всегда обедает в той самой кебабной, где я тебя впервые с англичашками срисовал. Уж очень он любит эти кебабы из голубей, — тут Фонтон перестал расхаживать, задумался, усмехнулся. — А я, знаешь ли, брезгую. Все вокруг твердят, как это вкусно. Верю. А все равно, ни разу не пробовал и не буду. Черт его знает… Отчего так?

Посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я смогу ответить на этот вопрос.

— Да ни отчего! — пожал я плечами. — Натура. Я вон также не могу есть крольчатину. И нет причин. Просто не могу, и всё! Уже и не задумываюсь.

— Ну, да! — согласился Фонтон. — Натура! Действительно, чего голову ломать⁈ И то! Ладно! Захожу, значит. Сидит, голубчик, урчит, ест своих голубиные котлетки. Меня сразу заметил. Кивнул благородно. Я в ответ. Потом глазами показываю ему на свободный стул. Он кивает. Сажусь.

— Здрасьте!

— Здрасьте!

— Вы чего здесь? — спрашивает. — Насколько мне известно, кебабы местные вы не жалуете!

Ухмыляется. Мол, вишь, Феликс Петрович, как у нас разведка поставлена? Всё о тебе знаем!

— Нет, — отвечаю, — не люблю. Но из баранины, отчего же не отведать? Тем более, глядя на вас. С таким аппетитом голубей поглощаете, что, право слово, слюнки текут!

— Грешен, — говорит, — грешен. Может быть, моя единственная слабость!

— Человек с единственной слабостью⁈ — восклицаю я. — Ох, завидую я вам! Мне бы так!

— Бросьте прибедняться! — отвечает. — Я так считаю, что вы вообще человек без слабостей!

— Мне, конечно, лестно такое мнение. Тем более — высказанное вами, — кивнул так, чтобы пробор мой идеальный показать. — Мерси, как говорится, за комплиманс! Но, все-таки, у меня много слабостей!

— Например? — спрашивает.

— Например, — отвечаю, — страсть, как люблю чужие тайны! Порой ночей не сплю, все раздумываю, как разузнать что-нибудь этакое об интересующем меня субъекте!

— Тут вы лукавите! — оскалился «рыбий глаз», как ты его называешь. — Разве это — слабость⁈ Это наша профессиональная обязанность! Я и сам, знаете ли, неделями могу не спать, пока чего не выясню, что послужит на пользу моему великому острову!

— Достойно восхищения! — отвечаю. — Англия должна бы гордиться таким верноподданным! Смелым, решительным. И главное — бескорыстным!

Тут он устал обмениваться комплиментами. Чувствовал, что театр дешевый разыгрываю. Отложил голубка очередного, в фарш измельчённого. Посмотрел внимательно.

— Мне тоже приятна столь высокая оценка моих скромных заслуг, — кивнул. — Но вас же не только это так радует? Бессонная ночь не прошла даром? Что-то разузнали?

— От вас, — говорю, — ничего не скроешь!

— Не поделитесь? Я тогда, может, тоже порадуюсь!

— Так я и хотел вас порадовать! Мы же — профессионалы! Должны иногда обмениваться секретами на благо наших Отечеств. Согласны?

— Согласен! — отвечает.

Ну, я тут на стол выкладываю пару бумажек. Вроде, перед собой, но к нему, так сказать, лицом. Понимает, что не нужно притрагиваться, брать в руки. Начинает изучать. Бледнеет. Потом оглядывается по сторонам.