Ученик Смерти - Барчук Павел - Страница 7

– Вот как… – Мужик оторвался, наконец от созерцания моей физиономии и выпрямился. Выглядел он при этом крайне задумчивым. – Давай-ка заберем девку отсюда и поговорим в уединённом местечке. Здесь, в основной части особняка, везде есть уши. Расскажешь подробно.

– Эй! – Заорал я. – В смысле в уединённом? Мне рассказать никто не хочет?

Однако, рядом уже никого не было и на детский плач никто больше не обращал внимания.

Первый год моей жизни выдался с одной стороны очень бесячьим, а с другой – весёлым.

Бесячьим, потому что я бо́льшую часть времени просто лежал, завернутый в пеленки, а потом еще шесть месяцев только сидел. Слава Тьме, без пеленок. К сожалению, встать на ноги один хрен не получалось долго. Конечности по-прежнему отказывались работать нормально. Вернее, для обычного ребенка все было вполне естественно, но я то не обычный ребенок.

Теперь понимаю, почему младенцы появляются на свет с абсолютно чистой памятью и все происходящее принимают как данность. Для безопасности окружающих. Просто через пару месяцев бесконечного возлежания в кровати, после постоянного круговорота поел-поспал-обгадился, после отвратительной мутной смеси, которую в меня заливали литрами, я понял, что ужасно, до одури сильно, хочу убивать. Всех. Каждого.

Впрочем, вторая версия, к которой я пришел в процессе размышлений, а времени подумать у меня было предостаточно, именно по этой причине детишки орут без конца. Они в первый год жизни испытывают ровно те же чувства, что и я.

К счастью, к концу двенадцатого месяца я смог таки сделать первые шаги. Это значительно облегчило существование.

Теперь по поводу веселья. За год меня пытались убить раз пять, по-моему. Или шесть…не помню. Сбился со счета.

Началось все с матери, само собой. В тот же день она исчезла из комнаты, из особняка, из моей жизни. Ну, и чудно. Не привык я иметь родителей. Вот начну сейчас подрастать и что? Их же надо любить. Наверное…А я априори не способен на подобные чувства.

Но зато тетка с шершавыми руками осталась со мной. Марина…Мариночка…Она выполняла роль няньки. Кормила меня из бутылочки, укладывала спать, качала на руках, мыла во всех местах. Постепенно, страх исчез из ее глаз. Вместо него появилось нечто, отдаленно напоминавшее любовь.

Но самое хреновое, я так и не узнал за год, в чем дело. Почему Максим Никанорович, жирная мерзкая гнида, задавал те вопросы. Не узнал, чего именно испугалась Марина. А посмотреть на себя со стороны пока не получалось. Когда ты не способен ходить, добраться до зеркала сложно. Правда, едва начал ползать, пытался сообразить что-то по этому поводу. Не получилось. Марина не отходила от меня ни на шаг. Стоило мне направиться на четвереньках в сторону шкафа, где висело зеркало, она сразу же хватала меня на руки и уносила в противоположном направлении.

Жили мы с ней, кстати, в той самой комнате, где я родился. Туда же нам приносили еду. Честно говоря, думаю, меня прятали таким образом от окружающих.

На улице, во дворе большого, трехэтажного дома, я тоже бывал, но редко и в основном вечером.

Так вот, по поводу покушений.

В первый раз я был крайне возмущён. Вернее, во второй, если учитывать день моего рождения и мамашин закидон. Возмущен не самим фактом покушения. Меня и в прошлой жизни пытались убить. Иногда дня не проходило, чтоб не явился какой-нибудь тупой рыцарь на белом коне с раздутым самомнением. Наемников тоже присылали. Нет, в данном случае возмутил безответственный подход убийц к делу. Могли бы посильнее озадачиться и напрячься.

– Кто сегодня пойдет гулять? А? Кто пойдёт? Роберт? – Сюсюкала Марина, натягивая мне на задницу памперс. Штука, кстати, удобная. В ней даже терпимо находиться.

И, да. Меня назвали Робертом. Вот такая вот ирония. Назвала Марина. Не знаю, почему эту честь доверили ей. Возможно, потому, что моему отцу было глубоко на меня плевать.

Я знал, что он существует. Марина иногда материла его за черствое сердце и равнодушие к ребёнку. То есть, ко мне. Но за год мы не встретились с папашей ни разу. И слава Великой Тьме. Я мамочки вполне накушался.

– Дай ему имя! Потом сообщишь. Нужно сделать документы. – Коротко бросил в одно из своих посещений Максим Никанорович.

Вот он, кстати, наведывался часто. Раз в два дня.

– Я? Но это как-то не по людски… – Марина растерялась.

– С этим ребенком все не по людски. – Ответил ей жирдяй и вышел из комнаты.

– Ну, вот… – Моя нянька покачала головой то ли с осуждением, то ли с недоумением. – Теперь я придумаю тебе имя, малыш…Кем ты хочешь быть? А?

Она держала меня на руках, легонько покачивая. Ужасный процесс, кстати. От него случается морская болезнь буквально через пять минут. Поэтому, стоило Марине приступить к этому отвратительному действу, я изо всех сил начинал орать и дрыгать ногами. К счастью, Марина оказалась вполне сообразительной и спустя несколько дней поняла, меня не надо трясти так, будто она хочет, чтоб я начал сыпать золотом как свинья-копилка. Достаточно просто положить в кроватку, сам засну.

– Имя… Может, Василий?

– Херасилий! – Рявкнул я в ответ. – Поприличнее ничего нет?

– Ух ты, не нравится? – Нянька правильно оценила мой гневный вопль. Она вообще достаточно быстро научилась понимать интонацию плача или "угуканья". – Так… Тогда Никита?

– Херита! – Снова психанул я. Местные имена меня изрядно нервировали. Идиотские какие-то. – Роберт! Назови меня Роберт!

Я уставился Марине в глаза, мысленно повторяя одно и то же:

– Роберт… Роберт… Роберт… Ну же. Соображай.

Почему мысленно, а не привычным способом, через плач? Надеялся, тетя почувствует мое огромное желание получить родное имя. В конце концов, она вроде заменила мать. Должна ведь у нас с ней образоваться какая-нибудь связь. Правда, со Смертью у меня тоже связь была. Ни черта от нее толку нет. Каждый день взывал к старухе, она так и не появилась. Видимо, решила сделать это позже. Когда немного подрасту. Эгоистичная сволочь. Конечно, прибрать к рукам взрослого пацана гораздо удобнее, чем нянчиться с младенцем. А я бы задал старухе парочку вопросов. Например, какого дьявола моя память при мне с первого дня?

– Роберт? – Несмело поинтересовался Марина. Она, похоже, сама не понимала, откуда это имя взялось в ее голове.

– Да! Да! Молодец! – Я активно замахал руками и рассмеялся.

В исполнении младенца смех, конечно, звучит ужасно. Будто голодная гиена хохочет. Но Марина все поняла правильно. Говорю же, сообразительная тетка.

– О-о-о-о-о… Тебе нравится. – Она расплылась довольной улыбкой. – Хорошо. Значит, Роберт.

Так вот… Ничего не предвещало беды, как поют в моем мире менестрели. В моем прошлом мире… Марина нарядила меня в летний костюмчик, потому что на улице стояла жара даже вечером, уложила в коляску и мы поехали в сад на прогулку.

Все было вполне привычно. Шел как раз второй месяц моей новой жизни.

Няня расположилась под раскидистым деревом на маленькой табуреточке, я лежал на спине, бестолково таращась в темное небо. Интересно, почему мы гуляем только когда опускаются сумерки? В чем суть?

В какой-то момент, Марина тихо засопела, опустив голову к груди. Я не спал. Бодрствовал. Задолбался дрыхнуть, если честно. Да, детское тело исполняло свои детские фортели. Но разум, принадлежащий человеку, который прожил почти тысячу лет, хотел совсем другого. Он хотел действий.

Неожиданно в стороне послышался тихий звук шагов. Настолько тихий, что я мог бы его и не заметить, если бы не был сосредоточен на созерцании неба.

Странно. Во время наших прогулок рядом обычно не бывает никого.

А уже через секунду, я понял, денек не задался. Мне в коляску плюхнулась небольшая змея. Кто ее бросил, заметить не успел. На какое-то мгновение увидел лишь женскую руку в перчатке. Как я понял что она женская? Слишком маленькая и аккуратная для мужика.