Знак змеи - Афанасьева Елена - Страница 77
- Предыдущая
- 77/108
- Следующая
«О боже, ваш Сашенька так вырос! Настоящий мужчина, не то что Сазонтьевых — не сын, а сморчок, впроголодь его держат, что ли!..»
«Денег полные кубышки, а живут как куркули! Жинка его в засаленном платье на базар ходит, за каждую копейку удавится, а все жаловаться норовит, что всюду ее обманывают, обобрать хотят!..»
«Сосватали их в доме Грабовского, доктора, что на углу Малого и Садовой. И, надо вам сказать, прелестная составилась партия. Родители счастливы! Невеста перед алтарем в голос ревела, да кто ж из нас не плакал перед свадьбою! И я рыдала, а поглядите! Жизнь прожила. Детей родила. Доху новую справила. Все как у людей…»
Если вы не жили на юге, то вам никогда не понять манкости этого неизбывного уличного театра жизни, без которой нет ни этого города, ни этого мира, ни всех его обитателей.
Вам не понять. Разве только, как юному графу, несущемуся ныне через гаснущий в закатном солнце городской сад, вдохнуть из этого южного воздуха то, что способно примирить этот нарочито показушный убого провинциальный шик с его римскими и петербургскими образчиками. И впервые почувствовать, что спектакль собственной жизни не зависит от роскоши декораций. Разве что от умения лицедействовать всерьез да от пьесы, из века в век сочиняемой неведомым миру драматургом, не признающимся в начале действия, оставит ли он для тебя реплику в последнем акте.
Бегом! Бегом!
Мимо фланирующей по аллеям нарядной толпы, привычно выходящей на променад в городской сад и привычно возмущающейся его несовершенством.
— Не сад, а кунштюк какой-то! Фонтан с Купидоном, загородка Жудика да ротонда. И ротонда — одно название. Вертеп, да и только. Там девицы гуляют в одиночестве — и знамо дело, какого сорта девицы! И это в городском саду! А еще мним себя европейским городом!
Мимо расположенной на горке в левом углу городского сада недоброй славы летней ресторации Прохора Жудика, именуемой ростовцами «загородкой».
— От «саврасов» житья нет! Приличному господину с барышнею ни лимонаду, ни шампанского выпить! Да и простолюдья страх один, даже в соседний тир Герзиева зайти боязно, «саврасы» до нитки оберут.
Мимо тира Герзиева, налево за угол, и вот они уже с тыльной стороны внушительного красного здания — театра, некогда построенного табачным фабрикантом и меценатом Асмоловым.
— Стой, с парадного хода не стоит и пытаться — денег на билеты у нас все рано нет! Придется лазейки искать.
Бегом вокруг породистого красного здания в самой низине Таганрогского проспекта. Недавнее архитектурное увлечение не дремлет и по ходу забега. «Эх, эклектика, эклектика! — снисходительно улыбается Иван. — Тут тебе и трехъярусный фасад, с двумя декоративными шатровыми башнями, и навес над парадным подъездом на чугунных устоях, и прихотливая композиция кокошников, наличников, розеток на фасаде».
Предаваться архитектурным экзерсисам даже на бегу далее не дает Варька.
— Оконце, вишь! На другом этаже открытое. Ежели по тютине влезть аккуратночко, в самый раз проберешься.
— По чему влезть? — с трудом переводит дыхание Иван. Для забегов, что случаются у него в последние дни, одного футбола недостаточно. Прав СимСим, общее увлечение физкультурными занятиями не дань моде. Надобно укреплять организм!
— Да по тютине же! Какой же ты, Ванечка-благородие, бестолковый! — всплеснув ручками, Варька указывает на дерево, растущее под окнами с тыльной стороны театра.
— А, шелковица! — замечает дерево Иван. — Так бы и говорила.
— Я и говорю, тютина! Скорше полезай!
— Уже лезу. А ты как же?
— Туточки ждать буду. Мне с той ветки до окна не допрянуть. Как трагика сваво отыскаешь, так и меня ж не забудь!
— Не забуду, не бойся. Жди здесь, Варька-человек! Главное, чтобы Незванский в таком виде меня признал.
Реакция Незванского на появившегося в проеме его гримуборной юношу превзошла все рассказы о бурной натуре трагика.
— Что такое! Кто пустил! А-ха-ха-ха!
Знаменитый трагик входит в образ. Звучание собственного голоса, обильно пропитанного накануне водочкой, гения российской Мельпомены не устраивает.
— Оборванцев мне только не хватало! Где Волкенштейн?! Пусть немедленно выведут это чучело отсюда, а-ха-ха-ха, могу я хотя бы перед спектаклем побыть один! Без почитателей! А-ха-ааааа!!!! Иван!! Иван Николаевич!!! Ты ли это? Быть не может, друг любезный! Здесь, в Ростове! В таком виде! Что, брат, приключиться могло, чтоб из Рима да в таком виде? Куда ж князь Семен Семенович глядел?! А я, вишь, брат, здесь представляю! Не буфонадку какую-нибудь. Шекспира играю. Театр новый. Самого Шервуда проект делать нанимали.
— Того, что Московскую Думу на Красной площади проектировал?
— Его самого! Ты, брат, думаешь пренебрежительно, провинция, провинция. А я эту провинцию, ей-богу, люблю. Российская наша провинция любую столицу деньгой перебьет. Где еще семьсот рублей за одно представление отвалят, а?! Ростовцы — театралы известные. Всегда аншлаги. И зал здесь на тысячу зрителей. С отоплением. Это тебе, брат, не Цирк-театр Машонкиной, где я в девяносто седьмом году имел ангажемент. «Хлев-театр», а не цирк. В ту пору еще деревянный, без печей, дождь с потолков каплет, сквозняки по всей сцене гуляют. Голос едва на том ангажементе не потерял, но радикулит заработал. В девяносто седьмом в асмоловский театр Мишку Незванского еще не звали. На порог не пускали. А теперь в ножки кланяются. Да и друг мой давешний Волкенштейн, адвокат здешний, с партнером своим Файным в прошлом годе купили театр этот у его основателя, табачника Асмолова. Слышал о таком — вся Россия табаки его курит?! Хотя тебе курить не надо. Рано тебе курить! Или пора уже. Не мальчик же ты. А-ха-ха-ха-а-а! Семен Семенович признавался как по римским бабам тебя водил. Мне б нынче к такой наночке, эхма, дело-страсть! Так Волчара этот, Волкенштейн, истинный Волчара, в Москву приехал, в ноги пал, тыщи сулил, только чтоб Мишка Незванский в его театре выступил. А я, добрая душа, и сжалился. Прогорят без меня театральщики новоявленные. Сжалился, а сам не в форме. Что завтра газеты напишут?! Что Михаил Незванский играл хуже последнего провинциального комика?! Критики здесь — палец в рот не клади, с потрохами сожрут! А тебя мы сейчас приоденем. Волкенштейн где?! Пусть людям своим скажет, чтоб одежду юноше подобрали немедленно самую лучшую. Что значит «где подобрали»?! Где хотят, там пусть и подбирают. И знать не хочу, что модные лавки уже закрыты. Открываются пусть, когда такой клиент! И Семену Семеновичу немедленно телеграфируем. Не беспокойся, голубчик Иван Николаевич. Сейчас же Волкенштейн человека в почтовую контору пошлет. Я записку напишу, пусть телеграфирует. Какой там адрес на вилле князя? Вия Гаета, пять… А мы и до ответа князя Абамелека скучать не станем. Вечером здесь на Пушкинской улице на месте, где молодой Парамонов особняк новый закладывает, представление намечается. И Парамонова не знаете? Первейший богач. Мильонщик! Елпидифора Парамонова сын. Дворец в античном стиле с портиками и колоннами строить задумал.
Храм богини Артемиды, а не купеческий дом! И в честь закладки первого камня прием званый на открытом воздухе делает. Но и в мою честь, конечно! Истинный бал. Ага, вот и костюм. Не флорентийского портного, однако. Но до утра, пока модные лавки откроются, и фрак из костюмерной театра сойдет. Едем! Волчара уже прислал за мной.
Забытая около черного хода Варька, устав ждать, начинает вышагивать вокруг театра.
— Ничего-ничего! Теперь Ванечка-благородие выйдет, меня внутрю театры позовет. А там ахтер энтот незваный денежек ему даст, и в Рим ихний телеграфию отбить, и мне за заботы обещанный червонец. Теперь выйдет, теперь выйдет. Спектакля ишо, поди, не кончилась. Народ не валит.
Когда народ из театра стал валить, искать Ванечку было поздно. Зажатая между истерически вопящих поклонниц трагика, Варька увидела лишь, как из распахнутой двери театра появляется манерно наряженный Ванечка, вместе с трагиком садится в авто.
- Предыдущая
- 77/108
- Следующая
