Война (СИ) - Старый Денис - Страница 31

Козьма Минич Минин приказал, чтобы Никиту придержали и не пускали к нему. Лекарь встал бы грудью, но остановил бы выход Минина к людям. На том у лекаря есть право, дарованное государем, но Минин повел себя в этот раз своевольно.

Сердце Козьмы уже давно было болезненным, оно могло не выдержать. Когда Никиту держал дюжий телохранитель Минина, чтобы лекарь не мешал делать задуманное Приказному Боярину, Васильцов кричал в след, чтобы Козьма Минин хотя бы выпил настойки для сердца. Тщетно.

— Убили! — в почти полной тишине прокричал кто-то из толпы. — Немцы и убили батюшку Козьму Минича.

Секунда, вторая…

— А и то дело, православные! Убили доброго человека. Православные, бей иноверцев! — еще один голос выкрикнул, после еще две глотки начали орать о подобном же.

Народ недоумевал, что происходит и принял бы любое объяснение случившемуся. А такое объяснение, что немцы загубили уважаемого человека очень даже ложилось в лишенные рассудка головы.

Уже назревало недовольство, которое часто связывали с пришлыми, более всего с немцами. Дело в том, что немалая часть Москвичей оказывалась лишенной возможности самореализовываться, в том понимании «доброй старины», которое было у народа и которое никак не получалось полностью выбить. И такие процессы все более углублялись. Появлялись те, кто выступал за все, как было «по старинке, как деды наши заведовали». А немцы — это те, кто привносит новое, значит… бей их!

Изменения, в которых обвиняли немцев, да и всех иностранцев, которых называли «палестинами», «греками» касались всего: прежде всего веры, после производственных процессов, создание регулярной армии и отказ от стрельцов, как от войска.

Как бы странно не звучало, то и некоторые крестьяне были недовольны своей участью. Немало было тех, кому вольготно жилось в крепости, а рыночные отношения, договоренности с помещиками — это пугало, или даже заставляло работать. Именно так, те ленивые, или неспособные к продуктивному труду крестьяне, пусть таких и было не много, но они стали теми, кто оказался недовольным реформами. А немало сельских жителей все еще не воспринимали новшества, внедряемые в последние десять лет. И это несмотря на то, что новое — это продуктивное.

— Что же вы православные творите! Не ведаете, как поступить, идите к патриарху, пусть укажет путь! — попытался увещевать народ заместитель Козьмы Минина Спиридон Миронович Соболь, решивший выйти к народу вместе со своим начальником.

Соболь был внешне полным антиподом Минина. Парень, а уже и мужчина, вымахал более многих даже императорских телохранителей, выглядел грозным воином, хотя был отличным печатником и редактором, даже литератором, так как сочинял стихи и писал книги. И вот такой образованный и творческий человек прошел обучение в Государевой школе телохранителей и после нее не переставал тренироваться.

Поэтому, когда на помост попытался взобраться один особо буйный мужик из толпы, Спиридон Соболь так ударил бунтовщика, что тот, пролетев шагов пять, упал в толпу. Было понятно, чего хотел сошедший с ума мужик, когда выскочил на помост — он стремился забрать тело Минина.

Среди людей, что располагались ближе к помосту на Лобном месте началось шевеление. Словно шакалы, они почуяли кровь. Акт насилия свершился. Народ, скорее волна из людей, ринулся к помосту, устраивая давку на Лобном месте. Хилых и немногочисленных женщин сразу же начали щемить и многие упали на мостовую, а люди, не взирая уже ни на что, часто просто вообще не соображая, что они делают, и что происходит, двигались вперед.

Никто не слушал сперва мольбы о помощи от упавшего на булыжную мостовую лекаря Васильцова, а после его хрипы. Люди шли вперед, толпа стала единым безумным организмом, где даже образованный человек становится бараном, где только животные инстинкты правят балом. Никита Васильцов, со сломленной грудной клеткой, так спешивший реанимировать Минина, умирал, растоптанный толпой.

— Дозволь, Спиридон Миронович, нынче мы отработаем, — сказал подоспевший к Лобному месту начальник службы кремлевских телохранителей, которые должны были обеспечивать безопасность всем священнослужителям из Вселенского Всеправославного Собора, ну из Академии так же.

Не стали они отсиживаться за стенами Кремля и вышли поддержать Минина, который, между прочим, считался старшим наставником в Академии и формально, но кремлевские телохранители должны и ему обеспечивать безопасность.

Пять десятков мужчин вклинились в толпу и начали… И не было понятно, что именно они делали. Там боец одному ретивому обывателю ударит в печень, тут руку подломит, или откинет в сторону смутьяна. Уже быстро телохранители стали отсекать группы людей, а другие растаскивали обезумевших. В этот момент, когда человека вытаскивали из толпы, рвалась невидимая цепь, которая сковывала людей, создавая из вполне разумных горожан стадо, толпу. Оставшись вне давки, обыватели быстро приходили в себя и чаще разбегались.

Спиридон Миронович Соболь с Мининым на руках, уже приближался к Спасским воротам в Кремль, чтобы укрыться в Академии, у святых отцов, как зазвучали колокола. Из ворот русской крепости, а нынче Академии — Главной семинарии всего православного мира, стали выходить священники. Четыре Крестных хода устремились в город, сразу же собирая в свои ряды рьяно крестящихся москвичей.

Представители Русской Православной Церкви не остались в стороне от творящегося и решили, что обязаны исполнить свой пастырский долг. Потому были организованы Крестные ходы, намечены маршруты и вот служители Церкви пошли по улицам, увещевать людей.

*…………*………..*

(Интерлюдия)

— Что получилось узнать? — спрашивал князь Пожарский, пришедший полностью в себя и ставший во главе оперативного штаба.

Пожарскому получилось покинуть Москву и прибыть в Преображенское. Сделал он это уже ночью и в преддверье скорого рассвета нужно было принимать решения. Сейчас в штабе были трое: Пожарский, Скопин-Шуйский и Прокопий Ляпунов, первоначально бывший в Преображенском.

Одновременно, с риском для жизни, начали работать службы, служивые собирали информацию с улиц. Стало известно, что центром, где собрались главные бунтовщики, ведомые Шеином, стала библиотека и музей. Не понятно, подвергаются ли они ограблению, но бунтовщики выбрали себе одни из самых красивых зданий столицы. Получены сведения и о том, что был штурм дворца императора, которым командовал сам Шеин. Кроме самого смоленского воеводы, приступ осуществляли неизвестные, скорее всего даже не москвичи, а пришедшие к Шеину отряды. Теперь эти организованные банды оттянулись чуть в сторону от Воробьевых гор и, видимо, готовятся повторить приступ. Там шесть сотен сабель и две пушки, захваченные уже в Москве. Именно по этим силам должен быть осуществлен главный удар.

— Вчера в Москву прибыли люди, которые стали распространять слухи о смерти государя. Их сперва мало кто слушал, но тут по всему стольному граду стали раскидывать вот это, — служащий Приказа Внутренних Дел показал листовку. — Такие подметные листы забрасывались на все подворья, или просто раскидывались на мостовых. Там написано про то, что Боярская Дума извела царя, и только верный присяге Михаил Борисович Шеин идет в город, чтобы либо умереть за верность государю, либо извести всех заговорщиков.

— Как можно за верность почившему императору биться, при этом ни слова ни сказать о наследнике? — спросил Пожарский.

— Меня иное волнует… — сказал Михаил Васильевич Скопин-Шуйский и повернулся к князю Пожарскому. — Шеин ли главный заговорщик? Не встретимся ли мы с целым войском Сигизмунда. Не проспали ли его?

— Выходит, что он. Ну и какой отряд, чтобы Сигизмунду польскому всегда можно было откреститься от подлости, — сказал задумчиво Дмитрий Михайлович Пожарский и пристально посмотрел на Прокопия Ляпунова. — Ты что знаешь? Говори уже! Мыслю я, что государь жив, но не доверят нам.

— К тебе, приказной боярин неверия нет, — после паузы начал говорить брат главы Тайного Приказа Захария Ляпунова. — На словах должно было многое рассказать. Я искал тебя, но где ты был до вчера?