Круть - Пелевин Виктор Олегович - Страница 5

– Мы знаем, как огромен арсенал католического учения, – сумел наконец влезть Ломас.

– Влияет ли на подобные практики баночный модус? – спросил я. – А то про монахинь ходят разные слухи.

– Хороший вопрос, – ответила мать Люцилия. – Про баночных монахинь и монахов действительно говорят много дурного. И коечто, увы, соответствует действительности. Если вы хотите тешить бесов, в цереброконтейнере это делать гораздо удобнее. Следов практически не остается, если не считать шрамов на грешной душе. Но если вы действительно устремлены ко Всевышнему, вам тоже проще.

– Почему?

– Баночные монахини и монахи, по сути, уже освобождены от оков плоти. При правильной гормональной настройке многие из них быстро достигают в личной симуляции вершин святости. Со всеми сопутствующими переживаниями.

Ломас осенил себя крестным знамением. Мне пришло в голову, что он подумал не о баночных святых, а о себе – и своей долгой корпоративной вахте.

– Поскольку духовные достижения баночных подвижников трудно повторить на земле, – продолжала мать Люцилия, – мы не слишком их афишируем, чтобы не вводить наземную паству в соблазн. По этой причине, подтверждая святость баночных подвижниц, Римская Мама уже много лет пользуется секретными буллами.

Ломас кивнул с таким видом, словно половина этих булл была посвящена ему.

– Итак, – сказала мать Люцилия, – общую ситуацию вы представили. Дальше я буду говорить о двух кармелитках, сестрах Терезе и Марии.

– Кармелитки – это кто? – спросил я.

– Орден, практикующий медитативную молитву. Они превосходят на этом поприще даже бенедиктинцев и иезуитов. Сестры Тереза и Мария к тому же терезианки, то есть исповедницы святой Терезы Авильской, а это духовное сердце ордена.

– Воистину, – сказал Ломас. – Каждое их переживание чрезвычайно важно для нас всех.

– В прошлом году, – продолжала мать Люцилия, – сестры Тереза и Мария ушли в трехмесячный слепоглухой ритрит в традиции «Лектио Дивина».

– Слепоглухой в каком смысле?

– Для баночниц это значит, что визуальный и зрительный каналы отключаются вообще. Медитатор повторяет про себя отрывки из канона, заученные наизусть. Через некоторое время он начинает различать картины и звуки, созданные его умом. Если объектом подобной медитации становится отрывок из священного писания, это… Даже не знаю, с чем сравнить.

– Экранизация, – предположил я.

– Ну… Если экранизация, то очень особенная. Отрывок из писания превращается в многомерный объект, раскрывает свои явные и неявные смыслы – и ведет наших подвижниц к инсайтам, недостижимым на поверхности планеты.

– А над каким отрывком они медитировали?

– Знаете, – ответила мать Люцилия, – опытные монахини часто берут расширенную тему – не просто какую-то одну цитату, а весь, так сказать, смысловой кластер вокруг.

Ломас сложил руки перед грудью и придал лицу еще более благоговейное выражение.

– Исходной точкой было Первое Петрово послание, глава три, стих девятнадцать:

«К предвозвестившим духам, сидевшим в темнице, Христос сошел и проповедовал им». Также в послании к Ефесянам, четыре-десять, сказано, что Иисус «восшел выше всех небес, чтобы наполнить все…» Вы понимаете?

Я отрицательно покачал головой.

– Это толкуют в том смысле, – пояснил Ломас, – что после воскрешения Иисус спустился в ад и освободил его пленников.

– Католическая традиция не подвергает это сомнению, – кивнула мать Люцилия. – Святой Августин Гиппонский говорит так:

«Никто не может сомневаться, что Господь Иисус Христос, наш Спаситель, как только Он умер за нас, как только Он принял нашу смерть на Себя, сразу же пошел в ад, чтобы вывести оттуда души, которые были там содержимы…» Святой Ириней Лионский подтверждает: «Итак, Он, Который спустился, Он же и восшел, так что спасение наше Он совершил, ад освободил, и жизнь нам явил, дающую вечность тем, кто уверовал в Него…»

– Достаточно, – сказал Ломас, – Маркус уже понял чрезвычайную важность этой догмы.

Он преувеличивал, но возражать я не стал. На самом деле мне понемногу начинало казаться, что я попал на радение озверевших сектантов.

– Перед тем, как я объясню, что именно постигли сестры Мария и Тереза, – продолжала мать Люцилия, – я хотела бы напомнить следующее. Наш мир – это сложнейшая многомерная конструкция, непостижимая и загадочная. Она основана на чуде творения, и ее внутренние связи так же чудесны. Постичь их полностью способен лишь божественный разум. Многое из того, что созерцают духовидцы, ставит в тупик их самих, и только комментарий опытного теолога, а иногда и физика, способен прояснить увиденное.

– Я прекрасно это понимаю, – сказал Ломас, – прекрасно. Даже в нашей практике случается подобное.

– Итак, – продолжала мать Люцилия, – сестры Мария и Тереза медитировали над спуском Иисуса в ад. Цитаты из святых подвижников служили маяком духовного поиска. Примерно месяц тексты из Петра, Иринея и Августина не желали оживать и оставались просто словами и буквами. Так бывает, если медитатор нацеливается на очень высокую истину…

Ломас значительно кивнул. Может быть, подумал я, в свою бытность епископом он сам занимался чем-то похожим.

– Через два месяца после начала ритрита монахинь посетило откровение. Оно случилось с ними не одновременно, а с интервалом в несколько дней, что указывает на духовную достоверность опыта. Они испытали нечто поистине страшное.

– Что именно?

– Сначала они увидели древнее Зло, заключенное в аду.

– Да? И как оно выглядело?

– Духи, содержавшиеся там, были облечены в тела. Четкого и однозначного догматического указания на это нет – только трактовки и мнения теологов. Но само по себе это логично. Как связать дух, если не заключить его в тело?

– Совсем недавно я тоже про это думал, – признался я.

– Чтобы удержать в заключении бестелесные души, Господу пришлось бы создавать особую твердыню духа, защищенную божественными силами. А если душа низвержена в адское тело – и при этом боится его потерять – то никуда дальше тела она не денется. Будет сторожить себя сама.

– Технологичное решение, – сказал я. – И что это были за тела?

– Страшные, поистине чудовищные монстры с огромными зубастыми ртами, когтями, шипами и так далее. Обитатели ада занимались в основном тем, что пожирали друг друга, немедленно возрождаясь в той же самой юдоли, поэтому даже гибель тела не вела к освобождению из духовной тьмы.

– Умно устроено, – сказал я. – Вечная темница.

– Да. Смотреть на это было невыносимо, и только высочайшая духовная отвага позволила сестрам Марии и Терезе продолжить медитативную крусаду. Но вскоре им стало казаться, что картины ада уже открывались им прежде. Еще во время жизни на земле. Они сосредоточили свое духовное зрение на этой загадке – и постигли, что видят…

– Что? – не выдержал я.

– Царство рептилий. Мир динозавров, населявших Землю десятки миллионов лет назад.

– Вот как, – сказал я. – А почему? Они что, э-э-э… куда-то не туда духовно вгляделись?

– Нет, – ответила мать Люцилия. – Они медитировали на слова Писания и святых. Это значит, увиденное ими действительно было адом. Просто ад оказался не слишком похож на реки лавы и огня, населенные перепончатокрылыми тварями, хотя и такое там водилось. Скорее ад напоминал влажные горячие джунгли, пахнущие гнилью и распадом. А его обитатели походили на древних ящеров до полной неразличимости. Но это не все. Вслед за этим сестры увидели, как в ад спускается Христос… Ломас оперся подбородком на сложенные кисти и уставился в стол. Я ожидал, что он задаст какой-нибудь наводящий вопрос, но он молчал. Возможно, в словах матери Люцилии заключался какой-то теологический диссонанс. – И как это выглядело? – спросил я. – Парящий в воздухе силуэт в ризах? Нимб, голуби вокруг?

– Если бы, – усмехнулась мать Люцилия. – Сначала Христос пролетел по небу подобно огненному шару. Он сиял ярче солнца. А потом он коснулся земли – и… Произошел огромный взрыв. Самый большой из всех бывших когда-либо. Небо почернело, над всей сушей прошла гигантская волна-цунами и так далее. Не буду даже пытаться описать это событие – но оно было страшным. Случилась космическая катастрофа, и ад рухнул.