Развод. Ты не уйдешь (СИ) - Ярина Диана - Страница 17

— Кто тебе фото прислал? — спрашиваю. — Не сука ли твоя? Мария, которая. Так-то я не знаю, сколько у тебя бл*дей.

— Хватит валить все на меня. Нет у меня никого! Ни с кем не е*усь! — отвечает зло.

— Прекрати материться, с дружками своими матерись.

— Ты же мне бл*дей приписываешь!

— Вот только что у тебя на руках? Фото, где я сижу с твоим отцом в ресторане? Средь бела дня… Ах, преступление. Ты, похоже, забыл, что он один остался, после смерти жены горевал. И не с кем было разделить эту боль, ему плохо было в последнее время.

— Да уж поверь, знаю. Знаю я, ага. Не с кем разделить ему было, — бросает с презрением и странной усмешкой.

— Мудак, — выдыхаю я, достаю телефон, нахожу переписку со свекром. — На, читай. Читай, читай. Ну! Чего ты… И даты сверь… С теми фотками, которые тебе прислали.

— Мне некогда этим заниматься сейчас.

— Тебе просто стыдно правде в глаза посмотреть! Ты на отца больного забил! Забил! Ты, скотина такая, все на меня повесил. Дом, секции детей, быт… Отца больного! Тебе, видишь ли, больно было знать, что мамы не стало, страшно, что и отца может скоро не стать! Ты их болезней и смерти испугался, вот и ударился в работу, отдалился. Там, наверное, еще и сука твоя с козырей зашла, да?! Вот только папа о тебе беспокоился постоянно. Читай переписку, боже… Увидишь, что я его папой называла. Читай, о чем мы говорили. Дурень… Боже, у меня слов нет, какой же ты… Слепой дурень!

Глеб листает, меняется в лице.

— Так, стоп… Я помню, что ты мне не говорила, что ездила с ним куда-то. И за город! За город, — спохватывается.

— Поехали. Адрес ты знаешь, тебе же доложили, — отбираю телефон.

***

Дорога проходит в тягостном молчании.

Я смотрю в окно, изредка отвечаю на сообщения мамы. Она отписывается, что дети дома, вместе ставят тесто на имбирное печенье.

Улыбаюсь в ответ на видео, где Тамара спорит с Иваном по поводу глазурь.

— Глазурь! — поправляет братика.

— Гразуль! — отвечает он.

— Покажи? — просит Глеб.

Прячу телефон в карман.

— На ребенка Марии будешь любоваться, — отрезаю.

— Это еще доказать надо, что она беременна. Скоро все проверю…

— Высокие, высокие отношения! — усмехаюсь.

— Говорю тебе, не трахал я ее. Не трахал!

Однако по ее поведению так и не скажешь. Впрочем, я больше ничего не говорю. Мне это надоело. Осточертело!

***

Приезжаем в загородный ресторанный комплекс. Мы отдыхали здесь как-то раз, когда комплекс только открылся, с того времени он значительно разросся. Теперь, чтобы снять несколько домиков для отдыха большой компанией, без посторонних, нужно бронировать места за несколько месяцев до праздничного события.

Нас встречает Людмила, приветливая девушка-администратор.

— Ольга, добрый день! Рады видеть вас снова. Сегодня без Алексея Дмитриевича?

— Алексея Дмитриевича с нами больше нет.

— О, примите мои соболезнования! Какие-то изменения внести хотите? Или отменить? — интересуется она.

— Просто покажите супругу то, о чем мы говорили, когда были здесь.

Людмила переводит взгляд с меня на супруга и обратно, явно не понимая.

— Но это же…

— Да-да, — отмахиваюсь. — Неважно.

— Как пожелаете. Сейчас освежу в памяти, что заказывали… — загружает в планшете свои наброски. — Прошу за мной.

Людмила рассказывает, уточняет количество гостей, показывает зону с бассейнами. Мы очень надеялись, что летом будет тепло и не дождливо в эти дни. Хотелось, чтобы детишки могли плескаться под открытым небом, на водных горках.

— Гостей разместить планировали там, там и там… И для пары Глеб и Ольга — отдельный домик на двоих, без соседей, на приятном отдалении от всех остальных, — завершает она. — Это программа первого дня. А на второй день…

Глеб медленно садится за стол.

— Что? — хрипло спрашивает.

Он вертит мой телефон между пальцами, еще раз перелистывает переписку.

Осознание произошедшего накладывается на его лицо тенями суровыми...

— Мы объездили несколько ресторанов и загородных комплексов. Втайне от тебя, да. В следующем году тебе исполняется сорок, Глеб. Папа знал, что ты не будешь праздновать сорокалетний юбилей. Плюс ко всему, он сильно сдал в последние дни и не надеялся, что дотянет до этой даты. Поэтому он хотел отметить твой тридцать девятый день рождения с размахом. Мы готовили для тебя сюрприз. С днем рождения, Глеб. Всего тебе самого-самого. Будь счастлив, — бросаю ему и выхожу из банкетного зала ресторана.

Ольга

Глеб не находит себе места. На муже , в прямом смысле этого слова, лица нет. Едем обратно, я чувствую странную смесь облегчения и боли. Сложно принять мысль, что у нас ничего не вышло, что брак распадается. Вернее, от него уже ничего не осталось.

Одни руины.

— Поговори со мной. Оль. Не молчи. Поговори!

В голосе мужа звенят просящие, умоляющие нотки. Отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи. Только надсадно зудит, мешает забыться.

Усталость наваливается разом, хочется отдохнуть. Слабость никуда не делась, мне ещё только предстоит восстановить здоровье и набраться сил.

— Оля, я виноват. Прости. Скажи хоть что-нибудь!

— У отца на могиле прощения проси. Не у меня. Как только ты сквозь землю не провалился от таких мерзких мыслей! Смотреть на тебя невозможно!

— Ты не понимаешь! — хрипит в ответ. — Думаешь, я сразу анонимным фото поверил? Нет! Мне и до этого приятель сказал, что видел отца моего с темноволосой девушкой, которая ему в дочери гордилась. Сидел и миловался с ней, старый! И только потом… эти фото. И я начал приглядываться, я…

— Вместо того, чтобы прямо спросить, ты решил свои подозрения лелеять. Нашёл для себя весомое оправдание, чтобы пойти налево! Наверное, побежал, задрав хвост трубой.

— Нет.

Глеб крепко сжимает руль, смотрит прямо перед собой. Челюсти сжаты, взгляд безумный.

Внезапно он резко перестраивается в крайний правый ряд и тормозит.

Смотрю на него с опасение и страхом. Глеб выглядит так, словно сошел с ума! Он, пошатываясь из стороны в сторону, словно пьяный, бредет к обочине и падает. Падает, как подкошенный, издав громкий, нечеловеческий крик.

Больше всего это похоже на вой раненого зверя.

У меня кровь в жилах стынет. Волосы на затылке приподнимаются.

Боль, страдание, утрата…

Ураган чувств в этом крики отзывается во мне тупой болью.

Грудь ноет.

Дышу с трудом, глотая слезы.

Я даже не могу представить, в каком аду варится Глеб последнее время. Сомневаться в любимых всегда тяжело. Глеб любил отца и меня… тоже любил.

Невероятно больно сомневаться в двух самых близких людях и подозревать между ними тайную, грязную интрижку…

Теперь мне ясны все его усмешки, злость и негатив, почти ненависть!

Сейчас он понял, как заблуждался. Должно быть, сейчас его рвут на части вина и стыд.

Ему больно…

Любовь заставляет меня чувствовать боль мужа так, словно она моя, собственная.

Если бы не было еще одного грязного штрихи в этой истории, я бы сейчас вышла и села рядом с мужем. На холодную, еще промерзшую землю.

Обняла.

Глеб бы начал ругаться и не позволил мне сидеть на холодной земле. Мы бы обнялись крепко-крепко и просто сжимали друг друга в объятиях, пока не обессилели руки.

Но ничего из этого я делать не стану.

Больно…

Пусть болит, со временем станет легче.

Есть черта, за которой больше нет возврата к прежнему.

Больше нет.

***

— Поживи пока у мамы… Думаю, так будет лучше для всех. Напишешь, какие вещи привезти надо.

Голос Глеба звучит глухо. Он сидит, сгорбившись, с потухшим взглядом. Не человек, просто сухая оболочка без признаков жизни.

Я даже не стала благодарить, что подвез. Молча покидаю салон машины, тянусь к двери, чтобы закрыть.

Но в последний момент замираю.

— Глеб.