Скрывая улики. Компиляция (СИ) - Розенфелт Дэвид - Страница 75

Я позвонил Кевину домой, и он снял трубку немедленно, до окончания первого гудка. Разговор был именно таким, как я ожидал. Хотя я знал, что он возмущен и расстроен, его голос не выдавал никаких эмоций. Это были бы пустые, бесполезные слова; что нам сейчас было нужно, так это направить каждую секунду своего времени и все свои мысли на помощь Лори, а не оплакивать ее беду. Я попросил его приехать немедленно, чтобы мы могли начать работу.

Приехав домой, я быстро выгулял Тару, и когда мы вернулись, Кевин уже прибыл. Я сварил кофе, и мы стали думать, что можно предпринять.

В первую очередь надо было найти дополнительную информацию, и поскольку мне нужно было готовиться к завтрашнему слушанию, эту задачу я возложил на Кевина. Завтра утром он поедет к Дилану в офис еще до открытия, и если ему попытаются отказать в немедленном предоставлении всех материалов расследования по этому делу, он должен известить меня об этом до начала слушания. Тогда я снова поставлю Дилана в неловкое положение перед судьей. Сомневаюсь, что Дилан жаждал повторения этого унижения, так что, подозреваю, он будет, хоть и без желания, оказывать содействие Кевину в достаточной степени.

Мы обсудили формулировку требования об освобождении под залог и подготовили прошение, используя соответствующую область прецедентного права. Кевин считал, что наши шансы выше, чем я полагал, и это обнадеживало, потому что он был отличным юристом, который успел поработать по обе стороны.

Я рассказал Кевину о Стайнзе; мои угрызения совести из-за нарушения соглашения «адвокат-клиент» давно испарились. Раз Стайнз знал, что в кустах за стадионом была не его одежда, значит, он посетил мой офис именно с целью подставить Лори. Он разыграл меня, как шахматную фигуру, и отплатить ему той же монетой — мой долг и ключевой компонент в защите Лори.

Кевин уехал, а я просидел еще пару часов, размышляя над делом. Инстинкт подсказывал мне, что ключ к разгадке кроется в личности жертвы и что единственный способ узнать правду о смерти Алекса Дорси — это проследить как можно подробнее последние два года его жизни.

Пока единственный достоверный факт один: Лори не убивала его. Это доказывала ловушка Стайнза, но и без того я не сомневался, что Лори невиновна. Она ненавидела Дорси и вполне могла желать ему смерти. Но убить его она могла бы разве что в чрезвычайных обстоятельствах, сопряженных с самозащитой или защитой других людей. Иного быть не могло. Да и жестокость этого убийства, полное пренебрежение к человеческой жизни снимали с Лори все подозрения.

Я лег в постель, но заснуть так и не смог. Не мог перестать думать о том, что Лори сейчас в тюрьме. И еще — заснуть в тепле и уюте постели, которую мы с ней делили, будет чем-то вроде предательства по отношению к моей любимой.

Я смотрел новости до пяти тридцати утра, а еще через час раскрыл «аферу с рассветом». Парень, который читает новости о погоде, объявил, что солнце сегодня встанет в 6.31 утра, я же мог свидетельствовать, что в это время было уже светло в течение пятнадцати минут. Неужели никто не проверяет эти вещи? Они что, думают, что эти пятнадцать минут светил другой источник — например, для того, чтобы подготовить наши глаза к внезапному восходу солнца? Или нас кто-то обманывает — может, производители лосьона для загара? А вообще, зачем знать, в какое точно время встает солнце? Разве не удобнее было бы знать, когда становится светло? И есть ли еще идиоты вроде меня, которые в этот час не спят и обращают внимание на эту чушь, только чтобы не думать о чем-то по-настоящему важном, что гложет их изнутри и о чем нет больше сил думать?

Каким, черт побери, образом мне помочь Лори? И что, если я не сумею ее вызволить?

Я встал и вывел Тару на двухчасовую прогулку. Как всегда, она чувствовала мое настроение. Тара не сделала ничего, чтобы отвлечь меня от моих мыслей; даже когда мимо пробежала белка, она не попыталась догнать ее. Мне удалось сосредоточиться на работе, и к тому моменту, как мы вернулись домой, я справился с собой.

Приняв душ, я оделся и к половине одиннадцатого был в суде. Я встретился с Лори в приемной, чтобы подготовить ее к слушанию, точно так же, как с Оскаром. Я сказал ей в основном все то же самое, но еще крепко обнял, чего мне, слава Богу, с Оскаром не пришлось проделывать.

В назначенное время нас ввели в зал суда, и Кевин уже ждал за столом защиты. Дилан и его коллеги тоже уже были на месте, хотя на сей раз он забыл пожелать мне удачи. Народу и прессы в зале суда было вдвое больше, чем на первичном слушании Оскара.

Судья Тиммерман вновь вела слушание. Она спросила, есть ли необходимость обсудить что-либо, прежде чем мы начнем, и Дилан немедленно продемонстрировал, насколько придирчиво он намерен вести дело.

— Да, ваша честь, — сказал он. — Мы полагаем, что представлять эту подзащитную для мистера Карпентера будет проблематично, поэтому мы просим о его отстранении от защиты.

— На каком основании? — спросила судья.

— Как вам известно, он представлял Оскара Гарсию, когда мистер Гарсия был обвинен в том же самом преступлении. В данном деле мистер Гарсия будет проходить свидетелем, а для мистера Карпентера это чистой воды злоупотребление служебным положением.

Когда Дилан говорил, я ощущал напряжение Лори, сидевшей рядом, — она боялась, что потеряет меня как защитника. Кевин сунул мне листок бумаги, но я не посмотрел на него, потому что был слишком решительно настроен по поводу слов Дилана. Никоим образом я не допущу своего отстранения от этого дела.

Судья повернулась ко мне.

— Мистер Карпентер?

Я поднялся.

— Ваша честь, всего три дня назад мистер Кэмпбелл стоял здесь же, перед вами, и утверждал, что Оскар Гарсия виновен и это не подлежит сомнению. Мы говорили вам, что он ошибается, и, как он теперь признает, он действительно ошибался. Теперь мистер Кэмпбелл говорит вам, что Лори Коллинз виновна и что это не подлежит сомнению. И он вновь ошибается. Я не знаю, какие у него основания для столь странных и ложных обвинений, однако, как видим, это довольно шаткие основания. А поскольку в его намерения, видимо, входит обвинять людей до тех пор, пока он, наконец, не наткнется на настоящего преступника, и поскольку в нашем обществе простых граждан пока все-таки больше, чем адвокатов, то одному адвокату приходится представлять более одного подзащитного. Поэтому полагаю, мы можем начинать.

— Ваша честь, — сказал Дилан, — я протестую против столь легкомысленного ответа. Это серьезный вопрос.

Пока Дилан говорил, у меня было время, чтобы взглянуть на бумажку, которую передал мне Кевин.

— Это очень серьезный вопрос, — согласился я. — И не менее серьезным он был в деле «Нью-Джерси против Клампетта», в котором был создан соответствующий прецедент, что подтверждает позицию защиты.

Кевин необъяснимым образом предвидел эту возможность и прошлой ночью обратился к прецедентному праву.

— Но гораздо более серьезным, — продолжал я, — является тот факт, что данный прокурор обвинил в жестоком преступлении уже двух невиновных людей за эту неделю. Он продемонстрировал очевидную готовность торопить правосудие, не считаясь с фактами, и в настоящее время делает это снова. — Я так нападал на Дилана не только потому, что его поступок был дешевым непрофессиональным выпадом, а главным образом потому, что пресса с жадностью все фиксировала. Я почти явно видел дым, валивший из ушей Дилана, по мере того, как я продолжал. — Кроме того, я больше не представляю Оскара Гарсию, и мне ничего не известно о том, какое отношение он может иметь к дальнейшему ходу дела. Если дело все же дойдет до суда и если он будет давать показания, мой помощник, Кевин Рэндалл, проведет перекрестный допрос свидетеля.

Судья Тиммерман подумала с минуту, затем вынесла свой вердикт:

— Поскольку дело Гарсии имело столь малую продолжительность, я не вижу здесь очевидного злоупотребления. Поэтому я склоняюсь к признанию требований защиты справедливыми и позволяю мистеру Карпентеру продолжать представлять мисс Коллинз в качестве адвоката. Мистер Кэмпбелл, если вы не согласны с моим решением, вы можете попытаться снова поднять вопрос об отводе адвоката с судьей, который будет вести дело.