Противофаза (СИ) - Раин Максимилиан - Страница 27

— Ещё один момент, — спохватился дядя Боря, когда поднимались, чтобы уйти, — Сека тебе отбашляет сколько надо за труды. Передай ему, чтоб отслюнявил ещё столько же лично от меня.

В зале на эстраде теперь буянил Йося Кабздон, исполняя еврейские песни в блатном стиле. Блатарь Йося для меня воспринимался примерно так же, как если бы сам Брежнев вышел к народу на мавзолее в косухе, с хаером, да с серьгами в ушах.

— Видишь вон того солидного джентльмена, — показал Лупатый на тщедушного Досю, — Подвали к нему и перетри одну тему, для тебя понтовую. Балабасы лопатой огребать будешь, отвечаю.

Именинника сразу же облепили гости со своими тостами и подручные с неизменными срочными вопросами, а я по его совету отошёл на другой конец стола, к троице матершинников. Мне сначала шутливо попеняли, что инкогниту изображал. Потом принялись хором превозносить мои таланты до небес. Ну, и в итоге было предложено сотворить магнитоальбом для распространения из десятка песен первоначального блатного токаревского списка, на качественной аппаратуре и с приличным оркестровым сопровождением. Предлагалось мне продать все права на использование и реализацию этих песен за пять штук, то есть тысяч деревянных.

Договор был уже подготовлен, а деньги депонированы на вкладе, что на предъявителя. И сберкнижка показана. Я, парнишка догадливый и быстро допёр, что, несмотря на громадные с советской точки зрения деньги и странного вида бумазейку без данных договаривающихся сторон, только с участием свидетелей, подписывать её ни при какой погоде нельзя. Условия прямо таки кабальные. Прежде всего, не указаны названия песен, что будут использоваться. А это значит, что любые мои, даже последующие композиции, если появятся, сразу же подпадут под действие этого договора. Досю мой демарш нисколько не смутил, и он благодушно согласился с моими доводами. Договорились созвониться по поводу встречи где-нибудь на следующей неделе.

Народно-дагестанский артист закончил мучить, надеюсь, не только мои ушные раковины, и на эстраду развлекать бориных гостей отправился Юра Нос. Я с оставшимися новыми знакомыми допил престижнейший коньяк Ахтамар с тостами за мой талант и за успех нашего будущего предприятия.

Совершенно неожиданно ко мне подошёл Юрий Антонов и увёл о чём-то потолковать наедине. Ему понравилась песня «Калина красная». Просил, чтобы я разрешил ему исполнение этой композиции. Я с видимым, надеюсь, сожалением сообщил, что песня от другого автора, но обещал выхлопотать разрешение. Не скрыл удивления, что у такого талантливого маэстро имеется много своих замечательнейших песен. В ответ на мой комплимент, маэстро отбрехался более цветистой похвалой в мой адрес. Я охотно парировал его выпад, сообщив, что его композиции будут помнить целые века. В итоге мы распушились дифирамбами, как те петух с кукушкой из басни, и довели ситуацию до брудершафта с пьяно-жаркими поцелуями.

Один из лупатовских шнырей попытался прервать наш с Юриком сеанс взаимолюбования и принялся зазывать меня пойти куда-то с ним. Я вспомнил о своём обещании насчёт Галины и сразу же согласился. Однако, проследовали мы к одному из свободных кабинетов, где меня поджидал в гордом одиночестве Сека, попивая недоступный для советских людей джин Гордонз. Он предложил мне тоже присоединиться к попиванию напитка суровых забугорных горцев, любящих почему-то наряжаться в юбочки. Я уже назюзюкался под завязку и от предложения авторитетного участника тусовки предпочёл отказаться.

— Куришь? — пододвинул он мне пачку Кемэла.

Тут я пас по уважительной причине — спортсмен, ети их всех в непогоду. Удивительный человек, этот Генрих Сечкин. Смотрит как-то обыденно, а хочется встать и вытянуться перед ним, как перед коронованной особой. На самом деле коронованной, а не по воровским понятиям. Таким взглядом и такими манерами должен обладать реальный державный монарх. Он, кстати, чем-то напоминал импозантного короля Людовика XV из фильма «Фанфан-тюльпан».

Трудно поверить, что за душой этого человека имелась насыщенная приключениями биография, где было трудное детство, беспризорничество, воспитание матёрыми уголовниками. Попав в специализированную колонию для малолетних преступников, где их перевоспитанием занимались комсомольцы-активисты, юный осужденный на вопросы тюремщиков о своей принадлежности неизменно отвечал, что вор. За что и получал по полной. Несговорчивого арестанта сажали в деревянную тумбочку, плотно закрывали ее и толкали вниз по лестнице.

Уже на малолетке Сечкину довелось повоевать с суками — заключенными, которые не признавали воровской кодекс и сотрудничали с тюремной администрацией. Он не раз вспоминал тактику тюремщиков по уничтожению непокорных. Их сажали в сучью камеру, а позже выносили оттуда вперед ногами. Побывал в таких камерах и Генрих. Он всегда мог постоять за себя, но в один из заходов его били так сильно, что сломали руку. Но, Сека и на этот раз в долгу не остался и откусил одному из нападавших часть носа. После этого его стали сторониться даже бывалые суки.

Однажды Генрих оказался в колонии, где целенаправленно ломали самых несговорчивых и конфликтных криминальных авторитетов. Встретил там одного матерого вора, с которым он был раньше знаком. Ничего не боящийся, агрессивный уголовник превратился в морально сломленного и испуганного человека. Почему с его знакомым произошла такая метаморфоза, парень понял быстро. Также пришлось здесь пройти через беспощадный прессинг.

Одним из испытаний, выпавших на долю Сечкина, стал инсценированный расстрел. Его и других заключенных поставили к стенке. Последнее, что увидел мой собеседник перед тем, как ему завязали глаза, был строй автоматчиков, передергивающих затворы. Парень попрощался с жизнью, но пули просвистели над головами «приговоренных». Несмотря на пережитый ужас, Сечкин и здесь выстоял и не потерял силы духа.

Тюремные застенки после своего первого срока Генрих покинул в 1950 году. На свободе его ожидала ссылка за 101 километр. Оказавшись вдали от Москвы, парень попытался было найти работу, но тщетно. Никто не хотел принимать на работу бывшего зека. Изголодавшийся и промерзший молодой человек в порыве отчаяния отправился к железнодорожным путям и, положив голову на рельс, начал ждать поезд. Однако в момент, когда рельсы уже дрожали от стука колес, перед ним вдруг возник образ матери. Генрих тут же отпрянул в сторону. Оклемавшись от шока, он пошел на ближайшую станцию, где заметил женщину, у которой из сумки торчала палка сырокопченой колбасы. Не отдавая отчет своим действиям, изголодавшийся парень схватил колбасу и тут же принялся есть. Возмущенная такой наглостью гражданка подняла крик, и подоспевшие стражи порядка скрутили вора.

Вскоре состоялся суд, и Генрих снова отправился по этапу. Оказавшись в одном из лагерей, расположенных в республике Коми, он сдружился с вором в законе Юрием Бизенковым по кличке Бизон. Новый приятель и еще один вор Владимир Витин (Витя), наслышанные о принципиальности Сечкина в сучьей войне, с ведома московских воров короновали новичка и дали ему кличку Сека.

Вскоре после коронации, Сека и Бизон сговорились о побеге. В марте 1952 года, работая на лесоповале, они умудрились незаметно для надсмотрщиков выпилить в толстых стволах срубленных елей ниши, куда и спрятались. После этого сообщники аккуратно прикрыли ниши корой и погрузили стволы на лесовоз. В своих укрытиях беглецы доехали до реки, по которой предполагалось сплавлять стволы и, как только машина остановилась, выбрались и скрылись в лесу. Шли наугад и быстро заблудились. Но самое страшное было ещё впереди.

После трех недель плутаний по лесу они с Бизоном поняли, что вдвоем им не выжить и решили кинуть жребий. Фортуна улыбнулась Генриху. Бизон, согласно договору, вонзил нож себе в шею, чтобы друг съел его и выжил. Эти события сам Сечкин описал в своей книге «На грани отчаяния».

После смерти друга беглец бродил по чаще еще несколько дней до момента, пока его не настигла погоня. В случае Генриха, который уже находился на грани безумия, это было настоящей удачей. Иначе он бы наверняка погиб от голода и холода. За побег ему накинули еще несколько лет.