Русь и Орда (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 30

Так что каша. Полба… Самая древняя и агрессивная пшеничная культура, самостоятельно истребляющая растущие вокруг неё сорняки! На дне котелка добрый черпак вытопленного жира (смалец) и уложенный поверх него нарезанный полукольцами лук. Затем насыпан первый слой крупы, прослоенной копченым мясом дичи, сверху второй слой полбы, подсоленной и даже подперченной мной по вкусу… Воду пока не добавлял — пусть смалец подрастопится, обжарив лучок, потом мы в нем перемешаем всю полбу, чтобы также обжарилась… А потом уж добавим немного воды из бурдюков — тогда кулеш и затомится, наберет вкус! Не мясо по-кремлевски и не шашлык, но как походная каша — очень даже…

— Как думаешь, княже — мокша действительно за нас пойдёт против Тохтамыша?

Алексей задумчиво смотрит в огонь, лишь на мгновение оторвав взгляд от пламени — чтобы обернуться ко мне вполоборота, с неподдельным интересом заглянув в глаза. Мне же осталось лишь пожать плечами:

— Да понятное дело — мокша пойдёт за теми, за кем сила. Просто именно сейчас с «силой» все неоднозначно… Так что милость к уцелевшим в бою, да напоминание об общем горе — и общем враге! — могут действительно повлиять на выбор целого народа…

Вообще, оглядываясь назад, на события четырехдневной давности, я с содроганием вспоминаю бойню, коей обернулась сеча с ордынцами. Но вспоминаю ее, как наяву…

— СЕ-ЕВЕ-Е-ЕР!!!

Боевой клич северян, раздавшийся в глубине узкой колонны всадников, летящих вниз по крутому спуску, тотчас подхватила вся дружина. Подхватил его и я, закричав во всю мощь легких — и обратив на себя внимание татар, до того увлеченно давящих ушкуйников… И до последнего мгновения не замечающих приближающейся опасности!

Вообще, поганые давили моих повольников исключительно массой — последние, сцепив щиты и выстроив полноценную «стену», умело огрызаются короткими уколами копий и увесистыми ударами секир. Но в тоже время «стена» их вынужденно пятится, пятится к воде под напором массы поганых! И кое-где строй ротников «исхудал» до единственной линии щитоносцев, готовой вот-вот прорваться…

За мгновение до нашего удара за рекой вновь грянул громовой раскат ударивших залпом бомбард: на время стихшие во время атаки ушкуйников, пушки вновь заговорили, посылая каменные ядра в поганых уже через головы повольников! Ох, не ошибся я, назначив бывшего десятника Ефима головой «пушкарского наряда» — ведь последний разил генуэзцев картечью из арбалетных болтов еще в Азаке! И с огромным интересом и энтузиазмом освоил новую для себя воинскую специальность… В Азаке, правда, он был лишь подносчиком боеприпасов. Но видел все мои действия, запомнил, осмыслил, и не один раз повторил во время коротких учений (много пороха на них я выделить не мог)… И погляди же — учеба пошла впрок: ядра летят над головами повольников, разя именно ордынцев, прошибая кровавые просеки в скученной толпе поганых!

…Все это я успеваю разглядеть за мгновение до столкновения — уже склонив пику в грудь ближнего ворога, защищенного лишь плетенным калканом, да сжимающего в руке изогнутый клинок. Последний, спешно обернувшись на раздавшийся вблизи боевой клич, с ужасом воззрился на меня, раззявив рот в истошном крике…

Удар!

Древко копья со страшной силой дернуло в руке — а после лопнуло, застряв в телах двух прошитых им насквозь степняков, и воткнувшись в землю у ног третьего! А мгновением спустя Буран, пролетев прямо по телам поверженных, врезался бронированной грудью в того самого «счастливчика», избежавшего встречи с граненым наконечником пики…

Удар!

И еще пару поганых буквально сносит, опрокидывает назад масса жеребца, врезавшегося в них на разгоне! Бьюсь об заклад, что переломы и ушиб внутренних органов у последних если не смертельны, то встать и продолжить бой они точно не смогут… Да я и сам едва удержался в седле! Но уже в следующий миг, покрепче стиснув в пальцах рукоять шестопера (предварительно продев запястье в темляк), с силой обрушил увесистое, граненое навершие на череп ближнего ко мне степняка… Его бы не спас и шлем — но шлема на голове «завоевателя» как раз и не было.

И вновь я вскидываю окрасившийся красным шестопер, занося его для удара — и вновь он летит вниз, на голову очередного ворога… В павезу бьет случайная стрела, обратив на себя внимание лишь легким толчком — а граненое навершие шестопера обрушилось на поганых уже в третий раз, мгновенно оборвав чей-то короткий вскрик.

А вот ударить в четвертый я уже не успеваю — отчаянно вопя, ордынцы показали спину, увлекая за собой все больше соратников! Вот только зажатые между телегами и стеной щитов ушкуйников, они не успевают быстро отступить — и, махнув в сторону врага булавой, я пришпорил Бурана, в горячке боя заорав во всю глотку:

— Се-еве-е-е-р!

И следующая за мной дружина тотчас ответила дружным, оглушительным:

— СЕ-ЕВЕ-Е-ЕР!!!

…Ордынцы, атакованные со всех сторон, пытались бежать от конных казаков и прорвавшихся в лагерь дружинников. Но оказались в губительной ловушке кольца телег… Они возможно и просили пощады — хотя иные дрались до конца. Но разгоряченные сечей, ожесточившись из-за высоких потерь ушкуйников (сгинуло не менее двух сотен ротников!), мы не ведали милости… Бесполезно было бросать сабли наземь и поднимать руки, моля о пощаде! Шла сеча, и пока один ворог пытался сдаться, второй уже накладывал срезень на тетиву, а третий набегал со спины, крепко зажав клинок в руке…

А потому мы рубили всех подряд в горячке ближней схватки.

Повезло лишь нукерам из числа мокши — причем из-за внешней схожести с братьями-славянами. В хаосе боя с татарами русую мокшу можно было принять за своих! Так что когда мордвины поднимали руки, их все-таки замечали, щадили… Я так и вовсе пообещал им жизнь и свободу уже после боя — конечно, после того, как «уберут» за собой, похоронив недавних соратников.

Но заодно я напомнил мокшанам и про инязора Пуреша, убитого татарами в далеких землях ляхов… Это когда перед самой сечей у Легнице в 1241-м Пуреш сговорился с ляхами — а монголы, разоружив уцелевшую мокшу под предлогом их неучастия в битве, ночью всех и перебили…

Также я вспомнил и про царевну Нарчатку, поднявшую мятеж после убийства отца, инязора Пуреша — мятеж, что завоеватели утопили в крови! Напомнил и про Тагая, основавшего в землях мокши собственный улус и притеснявшего местное население. Ведь в итоги многие бежали от татар в Рязанское княжество, основав в нем несколько поселений…

И да, я действительно приказал Твердиле отпустить уцелевшую мокшу, как закончат похоронные работы. Пусть вернутся на родную землю, пусть начнут обелять свою трусость, оправдываясь за то, что выжили!

Подспудно заряжая сородичей ненавистью к завоевателям и притеснителям — и к общему для нас с мокшей врагу!

Конечно, я мог бы также поступить и с булгарами… Но булгарам просто не повезло. Ибо булгары не сильно отличались от прочих ордынцев, внешне и по экипировке — так вообще не отличались.

С известными для них последствиями в прошедшем бою…

Вообще, исконные волжские булгары после завоевания Батыя подняли еще несколько восстаний — прежде, чем их окончательно покорили аж в 1278 году! В итоге уцелели лишь немногие представители славного и могучего в прошлом народа, воочию видевшие Серебряную Булгарию… Позже они смешались с кипчаками-половцами — основой кочевого населения Золотой Орды — да соседями из финно-угорских племен.

И потом, ведь в большинстве своем уцелели согласившиеся служить Батыю и прочим ордынским ханам, служившие в татаро-монгольском войске и отправившиеся собирать дань на Русь!

Но все равно можно было попытаться вбить еще один клин — между булгарами и татарами. Но не срослось… Не уцелело их, если не считать царевича Ак-Хозю. Последний, кстати, теперь очень ценен, очень! И в случае боя я приказал ратникам беречь булгарина хоть даже ценой своих жизней — уж очень важно заставить говорить его при Донском… А после — если переговоры пройдут успешно — царевич поможет мне внести раскол в стан врага в Булгаре! Ибо я не собираюсь отказываться от идеи разделить завоеванных и завоевателей…