По краю каменного сердца (СИ) - Иватанов Данил - Страница 48

– П-пап… Хватит, – попросил он дрожащим голосом.

Ода не повёл и глазом. Ещё несколько секунд он выжигал во лбу Мори дыру своим взором, после чего отпустил несчастного хирурга, который тут же схватился за запястье, начиная его растирать.

– Надеюсь, вы в курсе, что вы только что защищали убийцу.

– Послушай-ка сюда, уёбок очкастый. Этот убийца спас твою дочурку от куда более ужасной участи, нежели наблюдение за убийством. Хоть слово против скажешь, и я раскатаю твою тупорылую морду по стенке твоего же дома. Те люди были из клана, за которым наше отделение давно охотится. Ты должен ноги Дину целовать за то, что он не побоялся и защитил Каэдэ от четырёх отморозков.

– Я не позволю вам общаться со мной в столь пренебрежительном тоне.

– А я срать хотел на то, как ты хочешь общаться. Не то ты время для вежливости выбрал, педант хренов. Ты услышал, что я тебе сказал?

– Услышал. Отлично услышал.

– Какие у тебя тогда вопросы?

– Никаких. Только просьба к вашему сыну, – Мори со взглядом, полным презрения, уставился на Дина, буквально сдавливая его меж атмосферами страха и стыда. – Не приближайся к моей дочери. Никогда.

Сил хватило только на короткий вздох. Отпрянувший от машины парень схватился за плечи Маноду и сжал их, начиная постепенно подступать вперёд, отталкивая мужчину от тротуара.

– Нет, нет, нет. Пожалуйста, мистер Мори. Прошу, не надо. Прошу, не стоит так говорить. Я вас умоляю, подумайте ещё раз, – тараторил одноглазый, приближаясь к истерике всё больше с каждым сказанным словом.

Но Мори был непреклонен. Грубо оттолкнув Дина одной рукой, он поправил футболку на себе и поспешил вернуться в дом. Каково было его удивление, когда прямо перед ним через забор перемахнул Иватани, на полном ходу устремляющийся в его же дом. Добежав до двери, Дин ввалился в прихожую и стал звать Каэдэ, однако его быстро прервал Маноду, что ныне мог не церемониться, ибо сие действие происходило на пороге его владений, отчего любое его действие могло рассчитываться как самозащита. Несколько тяжёлых ударов пришлось по голове, один прилетел в шею. Упав на колени, Дин быстро покрыл себя камнем и встал, продолжая ход в более медленном темпе. Он не прекращал звать Каю, но ответа он так и не услышал. Прилетевший по голове удар черенком лопаты оставил всякие надежды на хоть какое-либо решение этой ситуации миром. Сначала Мори огрел неприятеля черенком, разбив его в щепки, одновременно с этим разбивая стоящий поблизости торшер, а после продолжил вдавливать голема в стену собственными силами. Свет пропал, под ногами захрустело стекло. Тут к бойне подключился и Ода, что влетел в дом и одним чётким ударом в челюсть снёс доктора, который тут же свалился на пол и немного отполз назад, поправляя очки и чуть было не выпавшую челюсть. Наступила тишина. Все трое тяжко дышали. Имя Каи больше не звучало на пороге дома. Где-то в глубине коридоров послышался женский плачь.

Каменный хруст сопутствовал впитыванию рокодермиса в крайние слои кожи. Дин больше не был защищён. Его, казалось, опустошённое тело поднялось на ноги и направилось прочь, немного шатаясь из стороны в сторону. Ода же лишь фыркнул, одарив Мори самым презренным взглядом из всех, что хирургу приходилось видеть. Эти жёлтые глаза ему запомнятся надолго.

Дорога до дома была тяжёлой. Что Ода, что Дин не проронили и слова за всю поездку. Тишина была гробовой, ибо никто из этих двоих совершенно не обращал внимания на посторонние звуки. Ревущий под капотом двигатель, сотни машин за стеклом, поющие и светящиеся рекламные вывески. Всё это кануло в Лету благодаря сознанию, что блокировало любую информацию извне. Только свои мысли. Только желание вернуть вечер к исходной точке. С каждой секундой мир становился всё более серым, всё больше хотелось остановиться. Никаких убийств. Никаких разговоров. Лишь мирное пребывание тут, в этой жизни, до момента, пока не настанет время расстаться с этим местом. Вздохи казались тяжёлой работой, запахи раздражали. Свет от уличных фонарей, что раз за разом протекал внутри салона, казался врагом. Будто он намеренно давал лишний раз увидеть свои руки, освещая тьму. Руки, что совершили шестьдесят семь ошибок. И это только пока.

Машина остановилась, заставив Оду и Дина чуть податься вперёд. За окном была привычная высотка с синей табличкой, на которой была выгравирована семёрка. Отцовский вздох заставил парня прийти в себя и оглянуться. По рукам прошёлся мороз.

– Знаешь, Дин, – поникшим голосом начал Ода.

– М? – парень поднял голову и посмотрел на отца.

– Это слишком неблагодарная работа. Слишком.

Сын ничего не ответил. Он лишь продолжил смотреть на своего родителя, будто никаких слов и не было сказано вовсе.

– Думаю, это и есть причина, по которой мы не можем отступить, – продолжил офицер, убирая руки с руля. – Никто не будет работать в угоду себе. Никто не станет убирать это дерьмо, если все подряд будут говорить, что это ненормально. Поэтому. Поэтому, Дин. Не дай умереть ещё чьей-нибудь жене или матери. Хоть расшибись, но не позволь.

Ладони мужчины прикрыли лицо. Он опустил голову, тихо засопел, а после начал подкашливать, стараясь скрыть наличие кома в горле. В этом мужская часть семьи Иватани были схожи. Каждый из них предпочитал сдерживать слёзы, пусть по итогу никогда не получалось. Но это и не плохо. Всхлипы пришли в порядке своей очереди.

– Я так скучаю по Суми… – дрожащий голос выдал истинное состояние Оды в тот момент.

– Я тоже, пап. Очень сильно, – просипел Дин.

Каково было удивление Оды, когда он почувствовал чужие руки, что оплели его вокруг. Сын крепко обнял его, складывая свою голову ему на плечо. Казалось, это вполне себе привычный знак близости, однако для этих двоих подобное действие было большим шагом. Офицер не стал ничего говорить. Он лишь позволил себе дать волю чувствам, без зазрений совести начиная рыдать. Это стало отдушиной. Больше не было смысла беспокоиться о мнении сына по этому поводу.

2099 год. Конец июня.

День на задался с самого его начала.

Из-за отвратительного вечера накануне, Дин совершенно не выспался, отчего будильнику не пришлось исполнять свою ежедневную работу. Будить было некого. В нужное время Иватани просто встал с кровати и принялся собираться на свой первый рабочий день, не забывая при этом характерно самому себе вздыхать. Каждое движение давалось с трудом. Желания жить не было от слова совсем, что уж говорить о желании приводить себя в порядок. Зубы почищены, желудок худо–бедно набит, рубашка не поглажена, ну да и пусть. Не сильно мятая – значит, не мятая вообще. Взглянув на себя в зеркало, что висело на дверце шкафа в спальне, Иватани немного оттянул кожу под глазом вниз, рассматривая свои мешки от недосыпа. Видок был, честно говоря, на все сто. Сто ходячих мертвецов. Прилежная одежда хоть немного сглаживала углы, задавая парню образ изнурённого постоянными экспериментами ассистента. Чёрная незаправленная рубашка, болтающийся на шее расхлябанный тёмно-серый галстук и бежевые штаны карго. Просто и со вкусом. Если бы не образ «Бомж из Филадельфии» в области головы, начиная небритым лицом и заканчивая длинными неуложенными волосами, то можно было бы спокойно идти кадрить девушек. К слову о девушках – Каэдэ так и не ответила ни на одно из сообщений. После возвращения домой, Дин настрочил порядка десяти штук, однако Мори даже не появилась в сети. Это сильно било по и без того отвратительному самочувствию парня. Но деваться некуда, придётся потом говорить тет-а-тет.

Мысли о вопиюще ужасном вечере помогли переждать дорогу до института. Выйдя на нужной остановке, Дин остановился на тротуаре и глянул на внушительных размеров комплекс, что был наполовину скрыт кирпичным забором и лесопарковыми зонами. Что только не отстроят, лишь бы студенты чувствовали себя в комфорте в стенах заведения. Сколько ни ворчи о неисправностях законодательной системы нового мира, трудно отрицать тот факт, что экономика сейчас настолько равномерна, насколько это вообще возможно. Больше нет понятия бедных и богатых стран. Теперь в каждой точке земли есть рабочие места и вот такие вот чудеса архитектуры, ибо UCW может распределять средства так, чтобы всё это строилось на постоянной основе. Приятно понимать, что мир постепенно идёт в гору общими усилиями. Пусть и маленькими шажками, но хотя бы идёт.