Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 9

— Миш, не уходи! — Браилова зарделась. — Какие у меня секреты… Да я и… Вообще-то, я из-за Юли!

— А что с ней? — Наташины бровки беспокойно сдвинулись.

— Ну… Понимаешь… — Лена нервно сплетала и расплетала пальцы. — Михаил… Каким бы он ни был, но ведь паранорм! А Юля… Она обычная девчонка, как все. Вот только… это пока? Или… В общем, не знаю, что и думать!

— Ах, вон оно что… — затянула Талия, светлея. Ловко плеснув темного «Римона», раздала звякнувшие стаканы, не забыв и себя. — М-м… Вкусно! — она поболтала остаток, и луч солнца выбил из вина бордовый высверк. — Паранормальность — дело тонкое… Рецессивный признак. Это у нас с Мишей без вариантов — «чистая линия»! Просто и у него, и у меня одинаковые пары рецессивных аллельных генов, поэтому Леечка стопроцентно унаследовала нашу паранормальность. А вот если пара аллельных генов гетерозиготна, как у Инны Дворской или у Марины-Сильвы, то вероятность появления паранормального ребенка от гомозиготного отца — пятьдесят процентов, фифти-фифти. Понимаешь? Это как в той шутке про синоптиков — то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! Дворской повезло — родился Васёнок. И его Наталишка — паранорм. А вот у Инны Гариной из «Беты» не сложилось — родилась гетерозиготная Юлечка с «закладкой» в геноме…

— Понимаю… — протянула Лена, не двигаясь, будто зачарованная.

— Полегчало? — ухмыльнулся я.

— Ага… — Браилова смешливо фыркнула, мигом напомнив мне наше общее прошлое. — Получается, я еще могу стать бабушкой паранормика… Если Юлька выйдет за целителя! М-м… Наташ, а налей еще.

— Ну, я же говорила! — залучилась Талия. — Вкусное, да?

— Д-да… Знаешь, боялась, будет кисло, но нет… И послевкусие сладкое!

Зазвонил радиофон, и я, немо извиняясь, удалился.

— Алло? Маринка?

— Привет, Миш, — голос Ершовой звучал тускло. — Ты… сильно занят? Сможешь подъехать?

— Ну, да… — я насторожился. — Что-то случилось?

— Случилось… Жду.

Тот же день, позже

Щелково-40, проспект Козырева

Марина встретила меня в фойе Института Времени, всё такая же элегантная и стройная. Конечно, с первой нашей встречи минуло без малого четверть века, но черную гриву «Роситы» до сих пор не пятнала седина, а морщинки на лице и на лбу разглаживались почти без остатка, стоило ей напустить на себя безмятежность.

— Лит Боуэрс убит, — негромко сообщила Ершова, дрогнув лицом.

Я похолодел, одновременно испытывая пренеприятнейшее чувство беспомощности. Мне лично Боуэрс не был симпатичен, как тот же Фейнберг, но смерть уравнивает.

— Убит? — резко переспросил я. — Это точно?

Начохр сосредоточенно кивнула, и повела меня в лабораторию локальных перемещений.

— Тело Боуэрса обнаружила Ядвига Корнеева, приблизительно без десяти одиннадцать, — отрывисто излагала Марина. — Медэксперт установил время смерти — десять утра. Боуэрс лежал на полу, упав с верхнего яруса старого ускорителя. Двадцати метров хватило, чтобы разбиться. Поначалу я решила, что Лит нечаянно свалился, презрев нормы ТэБэ, но там, наверху, высокое ограждение, просто так не упадешь. Суицид? — она медленно развела руки и затрясла головой, выдохнув: — Не верю! Баба Валя рассказала, что Боуэрс забегал к ней часов в восемь. Шутил, говорит, смеялся, с удовольствием выпил две чашки кофе с пирожными… Как-то непохоже на поведение самоубийцы, согласись! А еще наша буфетчица удивилась тому, как Лит был одет — белый халат поверх нарядного костюма. Наглаженный, говорит, весь, при галстуке, и какой-то радостный, аж светится! Баба Валя его еще спросила, не на свадьбу ли собрался, а Лит засмущался, но сообщил-таки по большому секрету, что сделал предложение Лизе Пуховой…

Я застонал, морщась и задавливая утробное рычание.

— Вот же ж гадство какое! — вырвалось у меня. Снова бедная Лиза одинока, снова жизнь кувырком… — Сколько ж можно!

— Да вообще! — тонко поддакнула «Росита».

Мы вошли в лабораторию. Тело Боуэрса успели унести, лишь на полу белел страшненький рисунок — меловой контур. Последний из оперов, хмурый, набычившийся мужчина средних лет, остриженный под новобранца, вполголоса допрашивал заплаканную Пухову.

— Итак, он подарил вам кольцо примерно в восемь тридцать, — настойчиво бубнил он.

— Да… — вытолкнула Лиза уставшим и безжизненным голосом. — Лит… Его не было целый месяц, а в субботу он вернулся из отпуска. Позвонил вечером… ну, и мы договорились встретиться сегодня утром… Прямо здесь, на работе.

— А позже? — приставал следователь. — Позже вы виделись с убитым?

Женщина закрыла глаза, зажмурилась крепко, но слезы все равно покатились.

— Да… — всхлипнула она. — Где-то в полдесятого… На втором этаже. Лит был какой-то… очень задумчивый. Мне даже показалось, что он расстроен. Или напуган… Но я тогда ни о чем его не спрашивала, просто сказала, чтобы приходил к нам на чай, девчонки пирожки принесли, он их любит… Любил… А Лит… Заверил меня, что придет обязательно, только сначала кое-что проверит, и придет. Если дословно… Он сказал: «Я должен кое в чем убедиться». И… И всё. Лит ушел. Больше я его не видела… Живым…

Я сжал зубы, неприязненно глядя на опера, и тут милицейский чин реабилитировался в моих глазах: накрыл своей пятерней безвольную Лизину ладонь, и сказал, тихо, но жестко:

— Мы обязательно найдем того гада! Обещаю вам.

Пухова слабо улыбнулась и кивнула, моргая слипшимися ресницами.

— Товарищ Векшин, — Марина обратилась к оперативнику строгим официальным голосом, — вы просили информацию по сотрудникам…

— Да-да, товарищ майор… Слушаю вас.

«Росита» кивнула.

— Первыми на работу вышли Валентина Кибрит, наша буфетчица, и Зинаида Знаменская, уборщица. Затем пришли еще восемнадцать человек… Впрочем, двое из них явились уже после одиннадцати. Вот список.

— Ага… — хищно протянул Векшин. — Вайткус… Вэ Корнеев… Я Корнеева… Ядвига? Ага… Киврин… Панков… Почкин… Пухова… Спасибо, товарищ майор. Будем искать!

Вторник, 8 декабря. День

Центральная Атлантика, борт «Ка-29»

7-я оперативная эскадра оставила за кормой многие мили студеных морей, тяжелые свинцовые волны и суровый посвист ледяных ветров. Нынче вокруг синели теплые воды.

Гирин усмехнулся, глядя на океанский простор с высоты полета — рокочущие лопасти «вертушки» приподняли его над флотской суетой.

— Как идут, а? — довольно проворчал контр-адмирал Мехти, выглядывая за дверцу дежурного «камова».

— Да-а… — отозвался капраз, поправляя наушники.

Лишь оторвавшись от уровня моря можно оценить всю мощь «Атлантической» эскадры. Два больших авианосца, «Ульяновск» и «Свердловск», шли посередке ордера, «Новороссийск» и «Минск» — на флангах. Замыкали строй тяжелые атомные «Орланы» — «Калинин», «Фрунзе» и «Дзержинский», а впереди резали волны хищные длиннотелые «Атланты» — «Москва», «Комсомолец», «Октябрьская революция» и «Варяг». Чуть сбоку громоздился огромный УДК «Севастополь», а между кораблями 1-го ранга затесались эсминцы типа «Сарыч», парочка остроносых БПК, большие морские танкеры «Днестр», «Нева» и «Кама»… Две атомарины крались в глубине.

— Целый флот… — затянул адмирал Колмагоров, комэск. — Мать моя Родина…

Эскадра широко и лихо боронила океан — к самому горизонту утягивались параллельные белесые «борозды», кильватерные струи.

— Товарищ адмирал… — по-уставному начал Гирин, пальцем прижимая усик микрофона.

— Вадим Александрович, — перебил его командир эскадры, сохраняя лицо спокойным и бесстрастным. Однако глаза выдавали чисто мальчишеское озорство.

— Вадим Александрович, — моментально сориентировался капраз, замечая коварную улыбочку Мехти, — пока летим, не уточните ли? Какими будут наши действия — прямыми или непрямыми?

— И теми, и этими, — Колмагоров энергично кивнул, словно клюнул вибрирующий воздух. — Да и фронт… м-м… работ велик — Федерация Сахель грозит раскинуться на всю Африку, от Красного моря до Атлантики. Даже сейчас, без Судана и Чада, территория Федерации громадна. Поэтому разделимся на два отряда. Первый ОБК возглавит Тахмасиб Гасанович, и он будет действовать у берегов Сенегала. Направления: Мавритания и Мали. А вторым ОБК, Иван Родионович, командовать вам.