Живое Серебро - Dar Anne - Страница 2

Контрабандистская деятельность устроена своеобразно. Вынести из чёрных шахт ещё не прошедшие филигранную обработку самоцветы непросто, но всё-таки возможно. Главное в этом деле – иметь в своём распоряжении мужчин-шахтёров с крепкими желудками, которые не прочь рисковать своими жизнями ради того, чтобы за один продуктивный “вынос” получать на руки сумму, равную их месячному жалованью. Если человека поймают на краже самоцветов, якобы всецело принадлежащих власти Кар-Хара, его будет ждать неминуемая казнь через повешение. Так что сотрудничающие с нами шахтёры рискуют всем, хотя и не то чтобы им есть чем особо рисковать, кроме, разве что, самой жизни в этом обречённом месте: здесь все одинаково бедны и голодны, кто не контрабандист или не союзник контрабандистов, ну или кто не ликтор и не союзник ликториата. И при этом смерть от казни – не единственная опасность в деле этих рисковых воров. Ещё есть опасность умереть из-за банальной неосторожности или роковой неудачи. Схема работы воров-шахтёров работает следующим образом: находясь в копях, вор глотает специальный непромокаемый мешочек с самоцветами, привязывая этот груз ниткой к своим задним зубам, затем в своём желудке выносит камни из шахт, после чего, при помощи страхующей верёвки, вытаскивает товар обратно через горло. Пока ликторы не понимают, как работает эта схема – наша деятельность в безопасности. Так что мы заинтересованы в том, чтобы наши немногочисленные воры не облажались, а потому, в случае неудачи, они не имеют права обращаться в медицинский пункт за профессиональной помощью, если только не желают навредить своим близким. За всё время, что я состою в банде, до такой степени напряжения контрабандисты не доходили ни разу, то есть расправ не устраивалось, однако среди воров было два летальных исхода из-за оторвавшихся от зубов мешков, и ещё один случай чудом благополучно разрешился одним лишь жестким промыванием желудка.

После того как рисковые шахтёры посредством закладок передают ворованные самоцветы контрабандистам, мы продаём их ликторам. Да, именно ликторам. Сами посудите: какой покупатель контрабанды может быть лучше, чем жаждущий наживы, бездонно алчный и необоснованно самонадеянный прислужник Кар-Хара? Мы работаем только с “проверенными” ликторами. За необработанные драгоценные самоцветы военные служки отдают нам большие по меркам Кантона-J, но, конечно же, смешные по меркам Кар-Хара деньги. Дальше путь самоцветов прослеживается смутно: ликторы снимают груз в Кар-Харе, сразу перепродают или сначала обрабатывают, а уже после перепродают свою наживу, в результате чего, как с куста, срезают с одного камня цену в десять раз больше той, что выплачивается нам. Что тут скажешь, жизнь несправедлива: шахтёры-воры рискуют вообще всем и получают жалкий процент, контрабандисты-сдельщики рискуют почти всем, но получают больший процент, ликторы-лентяи рискуют относительно немногим и в итоге получают почти всё. Но никто не жалуется на такой расклад, все даже довольны, потому как выбора в данной пищевой цепочке ни у кого нет – или всё так и все сыты, или всё никак и все голодны. Да, степень сытости и голода на разных социальных уровнях существенно различается, так что снова выходит откровенное неравенство, но от этого уж никуда не денешься: трофическая цепь замкнута намертво – критерий социальной несправедливости являет собой основной прогрессирующий показатель в здешнем ареале обитания.

На вагон я пошла первой. Я всегда хожу первой, потому как мой шаг самый “лёгкий”. Думаете, можно было бы делать закладки товара под вагонами? Было бы здорово, откровенно говоря. Однако перед отъездом поездов под вагонами всё тщательно проверяется, чтобы исключить возможность побега людей из Кантонов – а желающих сбежать из Кантонов плачевно много: каждый второй способный бежать и каждый первый способный думать, – так что под вагонами ничего не спрячешь. На крышах же не спрячешь человека, а значит, проверять крыши дозорным нет надобности, и значит, для самоцветных закладок это идеальный вариант. Главное в этой части дела – умение вскрывать остриём кинжала железную обшивку вентиляционного кармана, после чего в игру вступает умение вернуть обшивке её изначальный вид. Товар в этих узких карманах доезжает до пункта назначения со стопроцентной вероятностью. Деньги мы видим на следующие сутки – мы никогда не “кидаем” на оплату своих поставщиков, и ликторы никогда (ну, практически никогда) не “кидают” нас. Ведь каждый дорожит не только своей репутацией, но и жизнью. Бывали случаи, когда крайне самонадеянные ликторы платились именно жизнью или, в лучшем случае, обрывом сотрудничества с контрабандистами только за то, что платили меньше установленной суммы. Так что “кидал” у нас нет. Хотя конкретно мне один раз крупно не повезло, причём в первый же год моей контрабандной деятельности, что тогда только добавило горечи казусу: один дослужившийся до погон ликтор, статус которого я не проверила по своей неопытности, взял у меня неприлично большую партию товара, после чего испарился из Кантона. Подлец в ту же ночь укатил в Кар-Хар проживать богатую жизнь, выстроенную на награбленных за годы его службы в “J” самоцветах – ищи ветер в поле… Из-за того случая у меня были крупные проблемы, которые без поддержки Берда могли бы даже доконать моё и без того шаткое на тот момент положение: нам пришлось целых полгода выплачивать крупный долг тем, с кем мы сотрудничали в той прогоревшей партии. Болезненный опыт, зато действенный – теперь я единственный контрабандист, которому ликторы заранее платят пятьдесят процентов от стоимости товара. Тоже риск: вдруг меня схватят или даже убьют, когда я уже взяла у опасного заказчика половину стоимости? Что в таком случае может ожидать моих близких, оставленных с неизвестным им, внушительным денежным долгом? Однако на такой вариант развития событий меня страхует Берд, так что продолжаю уверенно рисковать…

Даже в летнюю ночь на крыше вагона кажется сильно прохладнее, чем на земле. И темнота не всегда помогает: да, тебя не видно, но и ты тоже ни хрена не видишь – в кромешной темени орудовать кинжалом по железу сложнее, чем в лунную ночь. Я только покончила с оформлением своей закладки и сразу же чуть не разразилась бранью, поняв, что порезала дорогие кожаные перчатки в области большого правого пальца – прошлогодний подарок матери, за испорченный вид которого она мне точно всыпет перца.

Арден с Арленом завершили оформление своих закладок на несколько секунд раньше меня, так что первыми спустились вниз, что вызвало у меня очередное желание выбраниться – ненавижу сбрасывание каната, но в пятидесяти процентах случаев этим занимаюсь именно я. Хотя с другой стороны, это разумно: я не такая крупная, как парни, и не такая быстрая, как Гея, так что спрыгивать вниз без каната, по идее, не в пятидесяти, а в ста процентах случаев должна именно я.

Последний рывок происходит быстро: ловко отвязываю канат, быстро сбрасываю его вниз и, пока Гея обматывает им свою осиную талию, аккуратно, так, чтобы парни смогли выверено подстраховать меня, прыгаю вниз. Прошлой осенью при подобном прыжке пятку себе отбила – ужасное ощущение в моменте и неприятные болевые последствия на два месяца вперёд.

В этот раз парни отработали хорошо – поймали ровно, поставили на землю чётко, хотя кому-то из них я в полёте прилично зарядила локтем по носу. По одному лишь шипению я уже спустя несколько секунд распознала, что прилетело Арлену. Что ж, не худший результат подобного приземления и как раз сочлись за его мухлёжную игру в лото.

Дальше – скоростной бег по сухой земле до первых чёрных крыш.

Возвращение домой по крышам уже не традиция, а образ жизни. Иногда мне кажется, что по крышам я хожу больше, чем по земле. В Канотоне-J особенная система постройки – дома стоят сплошными, длинными и пересекающимися линиями, а в местах разрывов от крыши до крыши всего один уверенный прыжок, после которого ты снова бежишь по следующей разветвляющейся дороге. Я ещё в глубоком детстве выучила всю карту этих кажущихся бесконечными крыш, каждый потаённый закоулок и узкий поворот, каждую высокую, чёрную и разрисованную граффити трубу, и неспроста считаю именно крыши лучшим местом во всём Кантоне-J. Здесь куда безопаснее, чем на земле. Особенно ночами. Да, “крышной магистралью” пользуюсь далеко не я одна: здесь туда-сюда бегает много не менее опасных личностей, нежели я или мои друзья, и всё же крыши – это мой личный мир. В лунные ночи отсюда до свободно парящих в бездонных небесах звёзд будто всерьёз можно рукой подать, а мне так не хватает свободы, что, кажется, если меня не прирежут до тридцати лет – сама скончаюсь от жажды всеобъемлющей свободы.