Оловянные солдатики - Фрейн Майкл - Страница 26

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая

– Попробуйте усадить на одном плоту двух “Самаритян-3”, – посоветовал он мрачно.

Мак-Интош усадил на одном плоту двух “Самаритян-3”, и в результате ему опять пришлось занять оборонительную позицию. Поначалу, когда оба “Самаритянина-3” дружно бултыхались в воду, он пытался доказать, что все идет в полном соответствии со здравым смыслом и естественной справедливостью.

– В их решимости погибнуть вдвоем есть какое-то благородство, напоминающее высшую этику романтической трагедии. У меня из головы не выходят Ромео и Джульетта.

Голдвассер нервно потирал подбородок и упорно избегал встречаться взглядом с Мак-Интошем, чем здорово поколебал весомость его аргументов. Мак-Интош ввел в механизм “Самаритян” мелкое конструктивное новшество, и теперь, вместо того чтобы самим кидаться за борт, они скидывали друг друга. Он пригласил Голдвассера полюбоваться, как два этических автомата, схватившись не на жизнь, а на смерть, топят друг друга в воде.

– Вот, – сказал Мак-Интош, – перед нами вся ничтожность и весь трагизм человеческого бытия; его неумолимая логика заставляет людей бороться за жизнь с себе подобными, пусть даже эта борьба грозит истребить весь род человеческий.

– Похоже на первую мировую войну, – вставил Голдвассер.

– Именно.

– Или на обезьянью ловушку.

– На обезьянью ловушку?

– На бутылку с бананом внутри. Обезьяна просовывает руку и хватает банан, но тогда уже не может вытащить кулак из бутылки. Движимая неумолимым инстинктом, который запрещает ей отдавать пищу, обезьяна остается прикованной к бутылке и дохнет с голоду.

Мак-Интош позволил себе обидеться на сравнение. Время от времени он разрешал себе обижаться, когда ему казалось, что в своей разгромной критике Голдвассер переходит допустимую грань: он верил, будто в небольших дозах его обида Голдвассеру на пользу. Он перестал с ним разговаривать и по обычным каналам провел анонимное предложение – назначить Голдвассера председателем комитета по эксплуатации нового корпуса.

Назначение это кочевало взад-вперед по административным маршрутам и, хоть не сразу, достигло Голдвассера. Прослышав о нем, он тотчас же поспешил в лабораторию Мак-Интоша поделиться новостью.

В отделе этики переполох был еще более страшный, чем обычно. Голдвассер еще на дворе услышал шум, словно бушевала запертая в ванной толпа футбольных болельщиков. Распахнув дверь, Голдвассер понял, в чем дело. Испытательный резервуар со всех сторон окружали орущие зрители. Тут были не только сотрудники отдела, но и институтский садовник, и кое-кто из уборщиц, и многие секретарши, и юные лаборанты из других отделов. Пока Голдвассер расталкивал их локтями, пытаясь пробиться и посмотреть, отчего они так орут, ему пришло в голову, что многие из тех, кто отпихивает его с такой безличной грубостью, вообще не имеют никакого отношения к институту.

– Что здесь творится? – спросил он молодого человека, по фамилии Скелет, младшего техника его же отдела.

– А, здорово, – отозвался скелет. – Это все “Самаритяне-4”.

– Задай ему перцу, малыш! – крикнул рядом с Голдвассером какой-то потасканный коротышка. – Не жалей его, малыш! Чего же ты ждешь, парень?

– Навались! – взревел за спиной Голдвассера некто в расстегнутой серой шинели с болтающимся ремнем. – Задави его! Растопчи!

Когда Голдвассер протолкался к резервуару, толпа уже затихла, точно убаюканная. В воде ходуном ходил, то появляясь, то исчезая, один из испытательных плотов, а на нем восседал робот “Самаритянин-4”.

Внезапно Голдвассер различил в воде возле плота барахтающийся предмет. На поверхности ненадолго появились два диска вариометров, и в течение какой-то секунды бессмысленно таращились на толпу. Это был другой “Самаритянин-4”.

– Какого дьявола? – шепотом осведомился Голдвассер у видавшего виды коротышки.

– Ему каюк, – ответил коротышка. – Судья должен прекратить бой.

Но как раз в этот миг “Самаритянин”, что был за бортом, вскарабкался на плот и ухватил своего собрата за опорную пластину. Толпа взвыла. Хозяин плота принялся лупить новоявленного пассажира по дискам. Каждый удар сопровождался треском или звоном, и с каждым новым ударом толпа ярилась все пуще.

– Полюбуйтесь! – рыкнул человек в шинели. – Научный подход к борьбе!

Где-то прозвучал гонг, лаборант на портале перегнулся с багром в руках и разнял этические автоматы. Подплывшие на яликах рабочие отбуксировали их в противоположные концы резервуара и принялись орудовать отвертками и гаечными ключами. Голдвассер заметил, что у одного автомата из батареи течет кислота.

– Ставлю шесть против четырех за мальца в синем углу! крикнул какой-то человек на другом краю резервуара и мелом вывел предложенное соотношение на доске. – Три против одного, что нокаута не будет! Ну же, решайтесь, джентльмены. Где ваш азарт?

Голдвассер увидел, что Мак-Интош ставит два фунта на фаворита.

– Может, это и не по правилам, – сказал Мак-Интош, чтоб устроитель боя держал пари насчет результатов этого боя. Но, по-моему, в таком этическом конфликте, как нынешний, это вполне возможно. Понимаете? Я думаю, перед нами характерная этическая ситуация с ее ничтожеством и трагизмом. Надеюсь, я устранил возражения, которые выдвигались против прежних систем?

– Послушайте, Мак-Интош, – сказал Голдвассер. – Меня назначили председателем комитета по эксплуатации нового корпуса этики.

– Поздравляю, – ответил Мак-Интош.

– Да нет же, это ведь не моя идея.

– Все равно чертовски приятное назначение.

– Послушайте, я не хочу перебегать вам дорогу.

– Уверяю вас, меня оно радует.

– Вы серьезно?

– Конечно. Вы же знаете, что я не желаю этим заниматься.

– Да. Ну и я тоже не желаю. То есть я хочу сказать, что у меня и без того дел по горло.

– Тем не менее вас, вероятно, гнетет какой-то долг, не правда ли, Голдвассер?

– Меня?

– Мне представляется, что элементарный самоанализ напомнит вам о существовании какого-то обязательства.

Раздался гонг, извещающий новый раунд. Голдвассер стал хмуро пробираться к выходу, раздвигая незнакомые плечи и тыча локтями в чужие животы, и со всего размаху наступил на чью-то ногу в парусиновой туфле.

– Очень здорово, – мужественно хмыкнул обладатель ноги и сжал руку Голдвассера. Это был Нунн, ставивший пятерку фунтов за автомат в красном углу. Он задумчиво проводил Голдвассера взглядом, ломая себе голову, кто же мог назначить его главой такого тонкого в политическом отношении инструмента, как комитет по эксплуатации нового корпуса этики. Учитывая сложнейшую организационную структуру института, ломать голову было бесполезно. Вообще-то диву даешься, почему не Мак-Интошу поручили ставить опыты в новом корпусе. В конце концов он же начальник отдела. Однако это его по-видимому не касается. Странно. Быть может, ему не доверяют, ибо располагают компрометирующим материалом. Маловероятно – Мак-Интош ведь человек благонадежный. Но все же кто его знает. Работник безопасности не может ручаться ни за кого. Только за самого себя.

После того как пятерка пошла коту под хвост, Нунн удалился к себе в кабинет, чтобы все тщательно обдумать в окружении клюшек для гольфа, хоккейных шайб, боксерских груш, ботинок на шипах и кожаных шапочек для регби – они как плотина ограждали его от постепенного просачивания Голдвассера во все закоулки мироздания. В эти свои игрушки он закутался точно в одеяло. Он один в поле воин, он притаился в горных высях своей неприступной крепости, он дождется момента, когда железо будет горячо, а будет железо горячо – хоп! – он тигром выскочит из засады и покажет всем класс игры. Пробьет его час, и в этот час Нунн будет грозен.

– Очень здорово, – поведал он клюшкам и битам.

Роу принялся за вторую главу, но, желая подчеркнуть, что он отказался от устаревшего стиля главы первой, дал роману новое название “Стеклянные черепа”[10].

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая