Бумеранг вернулся (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 3

Перемещение через Европу отпадало. Оставалась Латинская Америка, где путчи происходят чаще, чем карнавалы, или прорыв через теперь уже Разъединенные Штаты Америки к западному побережью и перемещение через Тихий океан в Россию.

— А в каких штатах, ты говорила, власть осталась у белых, кроме Техаса и Оклахомы? — поинтересовался я.

— Знаю точно, что в Вайоминге, откуда мой папа и где живут мои дедушка и бабушка. Я была в Бёрнсе у них в гостях четыре года назад. И каких-то других, которые в Скалистых горах. Там всегда было мало афроамериканцев, латиноамериканцев и нелегалов. Папа говорил, что Скалистые горы — хребет нашей страны, там чужаков не любят. Он был не очень толерантным. Когда училась в школе, мне было стыдно за него. Нам говорили, что все люди равны, независимо от национальности, расы, пола, сексуальной ориентации. Теперь понимаю, что он был прав. Те, что пытались изнасиловать меня, были афроамериканцами. И все банды грабителей были из них, ни одного белого, а я когда-то поддерживала движение «БЛМ», — печально поведала она.

— Что за движение? — спросил я.

— «Черные жизни важны». Против полицейского насилия в отношении афроамериканцев. Мы были уверены, что полиция предвзята к ним, что зря утверждают, что все черные — это преступники, — ответила девушка.

— Конечно, не все, — согласился я. — Знал одного негра. Он всего два года отсидел за продажу наркотиков, а потом устроился матросом на теплоход и больше не нарушал закон в США.

— Ты шутишь, да? — серьезно спросила она и, не дожидаясь ответа, упрекнула: — Нельзя называть их неграми.

— Думаешь, если будешь называть их афроамериканцами, не изнасилуют, не ограбят и не убьют? — подковырнул я.

— У преступников нет расы или национальности, — тоном проповедника выдала она.

— В других странах, может, и нет, а мы, белые янки, превратили негров в преступников, откупаясь от них пособиями. В итоге вырастили несколько поколений профессиональных бездельников, за что и поплатились, — возразил я, после чего поменял тему разговора, потому что запрограммированные розовые пони, потряхивая длинными розовыми ушами, щиплют высокую розовую траву на бескрайних розовых полях: — До темноты посижу здесь. Как понимаю, днем лучше не соваться в городские кварталы. Сейчас схожу на берег залива, надеру мидий нам на обед и ужин. У тебя ведь запасы закончились?

— Остался рис, но я уже видеть его не могу, — скривившись, произнесла она. — И еще есть папин спиннинг. Я пыталась ловить на него, ничего не получалось.

— Неси все его снасти. Попробую что-нибудь поймать, — предложил я.

Джейн пошла в другой конец зала к застывшему эскалатору, ведущему вниз, повиливая узкой попкой. Мне показалось, что делает это специально и неумело. Для подиума ей явно не хватало опыта.

4

Старенький спиннинг был американской фирмы «Талон (Коготь)». Судя по царапинам и потертостям, пользовались им часто. Набор блесен просто восхитительный: обычные, вращалки, колебалки, балансиры, кальмаровые со светодиодной подсветкой, виброхвосты, твистеры, воблеры, спиннербейты…

Мы, оглядываясь по сторонам, добрались до берега моря возле раздолбанного автомобиля, как оказалось, двухдверного «форда-мустанга». По моему приказу Джейн заняла место на верхней части склона, чтобы могла просматривать подходы. На ней другая футболка, серовато-белая с набитым спереди черным сжатым кулаком и надписью «БЛМ». Я расположился у кромки воды. Метрах в двадцати от нее залив прямо таки кишел рыбинами длиной тридцать-сорок сантиметров. Это менхэдены или попросту банкеры. Немного похожи на пресноводного леща. Я ловил их пару раз прямо с борта судна в порту. Разрешено было не более сотни на человека. Считается условно съедобной: одни едят и говорят, что вкусная, другие не пробовали, но знают, что противная. Судовой кок-филиппинец неплохо готовил их. Берут на обычную блесну или на кусочки первой пойманной. Закидываешь, туда, где плещется рыба, не даешь опуститься глубоко, ведешь плавно. Слабый удар, подсечка. Если не сорвалась, забирай. Обычно три из пяти попыток удачные. Средний вес грамм пятьсот-семьсот. Под обиженные крики чаек я где-то за полчаса натаскал два десятка банкеров. Двум человекам хватит на несколько дней, а долго торчать на открытом месте, как предполагаю, опасно. Если ты никого не видишь, это не значит, что за тобой не следят.

Проблемы начались там, где я ожидал меньше всего. Собирался запечь улов на гриле. Решетку для гриля нашел в первом же закусочной. Не было дров. Везде пластик. В лучшем случае попадались прессованные опилки, а массивная стойка бара оказалась древесноволокнистой плитой, покрытой шпоном. Джейн принесла топор. Ее папа, выросший в горном поселке, был хозяйственным мужиком. Когда девушка ходит в свое логово, постоянно оглядывается, проверяя, не слежу ли за ней. Я тоже пока не возвращаю ей пистолет. Расколотив барную стойку на небольшие куски, разжег ее с помощью газовой зажигалки, принесенной Джейн. Скажи мне кто-нибудь в начале двадцать первого века, что буду жечь костер в зале вылета на втором этаже пассажирского терминала главного аэропорта США, я бы громко смеялся, а дежурившие здесь копы, одинаково толстозадые, что мужики, что бабы — еще громче.

Девушка на обломке барной стойки отрезала головы и хвосты, потрошила рыбу. Когда пламя осело, появились угли, я закрепил над ними решетку, разложил первые шесть тушек. Уже через пару минут появился запах жареной рыбы. Как и в случае с шашлыками, он был лучше самого блюда. Жаль, что ароматом не насытишься.

Банкеры, конечно, не самая вкусная рыба, травянистая, будто сено жуешь, и нужен соус, не французский, конечно, как под дохлую кошку, но хотя бы острый кетчуп. У нас ничего такого не было. Я слопал пару рыб, сбил голод и отвалил. Снял с решетки вторую партию и уложил третью из пяти штук. Занимаясь этим, подумал, что процессы в моей жизни, включая питание, развиваются по экспоненте: сперва медленное движение вверх, потом рост все стремительнее, выход на критическую высоту — и резкое падения до запеченной на костре рыбы без приправ, без гарнира, без салата и даже хлеба.

Джейн глотала банкеров чуть ли не с костями. Видимо, сказывалось продолжительное отсутствие в рационе животного белка. Заметил, что она слишком худа для своих пятнадцати с небольшим лет, а по американским меркам и вовсе дистрофик.

— Не увлекайся, а то будут проблемы с желудком, — предупредил я. — Подожди пару часов и опять съешь одну, потом еще через пару часов.

— Рыба пропадет на жаре, — возразила девушка.

— Наловлю свежей, — пообещал я.

Она справилась с искушением, переложила не съеденную тушку из первой партии к остальным в большую пластиковую оранжевую миску с крышкой. После чего налила нам в синевато-серые пластиковые стаканчики кипяченой воды из закопченного кофейника, который тоже принесла откуда-то снизу. Там есть несколько резервуаров, где накапливается дождевая вода, которую перестали откачивать. Мне показалось, что занятия «сервировкой» и еда вместе с мужчиной, успокаивают девушку, придают смысл жизни. Заработал инстинкт, нутряной, глубинный, заложенный в «пещерный» период развития человечества. Вся цивилизационная плесень стерлась за ненадобностью. Есть самец, который помогает выжить, и надо понравиться ему во что бы то ни стало.

Я перекинул последнюю партию запеченных рыб в миску, накрыл крышкой. На сегодня нам хватит еды, если не протухнет.

Джейн, видать, подумала так же, предложила:

— Отнесу рыбу вниз, там холоднее.

Насытившись, задумался, что делать дальше? Я понятия не имею, что творится в Нью-Йорке, но не трудно догадаться, что ничего хорошего. Надо убираться подальше от «Гнилого Яблока». Путь на юг закрывала река Гудзон. Мосты легко контролировать. Можно, конечно, перебраться вплавь, только не вижу смысла делать это. Лучше пойти на север вдоль берега, чтобы добывать еду рыбалкой, обогнуть мегаполис. Там раньше были марины с яхтами, рыбацкие поселки. Может, надыбаю какое-нибудь плавсредство. Если будет достаточно мореходное, рвану на юг в Центральную Америку или на северо-запад в Исландию, где достаточно холодно, чтобы там не появились выходцы из Африки и даже Азии и устроили резню. Разве что пиратские налету будут, как в Средние века. При этом мне с одной стороны хотелось бы убраться из этой эпохи в более спокойную, а с другой — остаться в ней, такой знакомой, наконец-то вернуться, пусть и другим человеком, скажем так, в более навороченной версии.