Молнер. Избранный по воле случая - Корнелюк Алексей - Страница 2

Очнулся. Тело свело – одна невыносимая судорога, спазмы пробегали волнами, до безумия сокращая мышцы.

Трясёт. В ноздрю затекает дождевая вода. Не могу шелохнуть и пальцем. К озону примешался запах горелой плоти. Один глаз в грязи, второй широко раскрыт. Всё ещё ярко.

Капли больно бьют по обожжённой коже. Я хочу заплакать, но не могу… Так больно, что я чувствую себя высушенным коллекционным жуком, приколотым булавкой в рамочке.

Глазное яблоко закатывается, и я снова теряю сознание.

Что-то тянет. Приоткрываю глаза. Веки щиплет, сетчатка горит огнём. Не получается даже вскрикнуть, вместо этого я жалобно мычу.

Меня тянут за подмышки, я с трудом разбираю собственные волочащиеся по влажной земле ноги. Моргаю. Лучше не становится. Что с ногами? По всей коже красные тонкие линии, напоминающие древовидный рисунок. Снова отключаюсь…

Прихожу в себя от запаха бензина и шума мотора. Я в лодке. Вижу силуэт сгорбленной спины в дождевике. Небо чистое, помигивают звёзды.

На повороте, меня заносит и что-то соскальзывает с меня. Кожа чешется. Где моя майка, шорты… Я совершенно голый, укрытый то ли марлей, то ли сеткой. Я мычу, силуэт спины оживает, и я вижу повёрнутую голову старика, он испуган.

Лодка ускоряется и подпрыгивает на волнах. Укачивает. Теряю сознание.

Кто-то берёт меня за ноги. Разлепляю глаза. Где я? Слышу сирену, вижу красно-синие огонёчки. Меня подхватывают за шею, плечи, ноги, тащат… Всё тело горит, как один большой ожог. Я мычу от боли. Перекладывают на носилки. Поднимают руку, и игла вонзается в вену, пуская по артериям обезболивающее. Хлопок двери. Скрип носилок. Трогаемся.

– Не отключайся. – неизвестный голос вытаскивает меня из дрёмы.

Покачивает. Сирена не затихает. Хочется уснуть, промотать этот момент, но голос не даёт мне это сделать.

Остановились. Быстрые шаги. Открывают двери. Тянут носилки. Чья-то рука возле моей головы. Снова просят не отключаться, на этот раз настойчивее.

Закатывают в больницу. Шумно. Вокруг снуют врачи. Горит флуоресцентная лампа.

Медбрат хватает носилки и быстро катит по коридору. Я чувствую запах пота и лекарств. Вижу, как болтается серебряный крестик поверх халата.

Колёсико носилок поскрипывает на каждом стыке. Медбрат ускорятся. Меня вносят в освещённую комнату, и я теряю сознание.

Вот так в меня и ударила молния… И я снова возвращаюсь туда, с чего начал рассказ.

Ломик занесён над головой, гримаса злости исказила лицо моего палача.

– МОЛИСЬ, СУКА! – орёт он, брызгая слюной.

Я переношу руки к груди, прикрываю глаза и одними губами шепчу продолжение «Отче наш», то и дело сбиваясь, спотыкаясь о слова молитвы. Я не хочу умирать. Губы подрагивают. Я слышу его дыхание, чувствую его запах. Я не готов, нет…

Шаркающий звук возле двери вырывает меня из ступора. Раздаётся приглушённый выстрел. Кровь брызгает на лицо липкими тёплыми каплями. Ломик глухим ударом падает возле моего уха.

С дыркой в черепе палач падает на колени и тут же наваливается на меня, придавив своей тушей. Мне нечем дышать, пытаюсь просунуть руки под его плечи, пихаю и.. еле как приподнимаю эту тушу на 10-15 сантиметров.

О боже… Из его головы сочится багровая струйка крови, я до боли в шее вытягиваюсь, чтобы кровь не затекла в глаза.

Раздаются шаги в мою сторону, а затем мёртвое тело сползает назад, давая мне возможность глубоко вдохнуть. Отползаю на локтях к стене, фонарик далеко, не дотянуться.

– Ни на миг тебя не оставить. – подаёт голос мой старый приятель.

Я устало прикрываю глаза. Маркус… Старый добрый Маркус.

– Нам положено сваливать, если хотим унести живые ноги.

Я любил Маркуса за две вещи.

Первая – за его латышский акцент и слегка задиристый голос в стиле раннего Ван Дамма.

Вторая – за его пунктуальность, он уже четвёртый раз вытаскивает меня из переделки.

Маркус подаёт руку. Хватаюсь и встаю. Ауч… Не могу до конца выпрямить правое колено.

– Что не так?

Пощупав коленную чашечку, я убедился, что всё в порядке, и через боль выпрямился.

– Пора. Уходим.

Маркус быстрым шагом подошёл к двери, повернул за угол и вернулся с двумя канистрами бензина. Протискиваясь возле меня, он обильно полил спину трупа, прошёл вглубь по коридору, оставляя дорожку бензина, затем скрылся за стеной и стал поливать там.

– Мне нужно забрать личные вещи.

– Никак нет. – Маркус ходит с фонариком, булькая остатками бензина на дне канистры.

– Дай хотя бы забрать куртку, я в чёртовом драном на заднице халате!

– Никак нет. – отрезал он и, схватив меня за грудки, потянул к выходу.

Спускаясь по лестничным пролётам старой заброшки, я держался ближе к стене. Перил не было, и дырка между лестниц нервировала меня 3 месяца, пока я жил в этом логове. Дорожка из бензина закончилась на втором этаже.

– Иди и сядь в машину, я спущусь через минут несколько.

Передав в мои руки ключи, Маркус залез в карман кожаной куртки и достал зажигалку.

Я стал спускаться через болевые ощущения, опираясь на правую ногу. Возле двери стояли две бочки, пришлось протискиваться, чтобы влезть в щель. Отодвинув ржавую дверь, выхожу наружу.

Ночь. Заброшенная подворотня Питера. Окна соседнего дома заколочены. Перехожу через дорогу и сажусь в старенький Шеви, в ноздрях стоит бензина.

Выглядываю в окно. Сквозь заколоченные окна лестничной клетки вижу краешки языков пламени, поднимающиеся от одного этажа к другому.

Дверь подъезда с грохотом открывается. Маркус бежит к тачке, перепрыгивает через капот и садится за руль. Я протягиваю ключи. Шеви грозно рычит, и, визжа покрышками, срывается с места.

Смотрю в боковое зеркало. 5 этаж с уликами и следами моей работы пожирает огонь, извергая клубы дыма из заколоченных ставень.

Маркус приподнял булочку и залез пальцами под листья салата.

– Ненавидеть огурцы. – вытянув маринованный огурчик, он брезгливо скинул его под стол. – С детства раннего.

– Откуда у тебя аппетит, ты полчаса назад…

– ТЧЧ! – набитым ртом осадил меня он.

Я всё никак не могу привыкнуть. Этот совершенно спокойный вид лица, да ещё и зверский аппетит. Скользя взглядом от перемазанных рук кетчупом к заляпанному стакану молока, я сморщился.

– Ешь.

Смотрю на свой бургер. В ноздрях ещё запах крови и бензина. – Я, пожалуй, пропущу этот поздний ланч.

– Нам долго ехать. – кусает, медленно жуёт мощными челюстями. – Я не останавливаться. Ехать.

Я молча встал и прошёл в уборную. Закрыл дверь, дёрнул на всякий случай ручку. Подойдя к раковине, набрал в раскрытые ладони воду и плеснул на лицо. Тёмные, почти багровые капли упали в водосточную трубу. Значит, я плохо протёр виски влажными салфетками. На чёрных волосах колтуны. Запустил пальцы, потянул вверх выдрал клок волос… Всё в слипшейся крови.

Вымыв руки с мылом, я оттянул щёку и посмотрел на то место, где совсем недавно были два зуба. Чёртов ублюдок… Проведя языком по новообразовавшейся ямке, я вздрогнул от удара кулаком в дверь.

– Да?

– Ехать. Сейчас.

Ещё раз обливаю лицо холодной водой и, закрыв кран, тянусь за бумажными полотенцами. Чёрт, пусто. Открываю дверь.

Маркус проходит в уборную и, встав на моё место, моет руки.

– Я собрал еду в дорогу.

Выхожу в коридор, встретившись глазами с официантом. Тот быстро отводит взгляд, берёт поднос и идёт к кассе.

– Чёртов полотенец! – кричит он на всю бургерную.

За кассой бедный официант что-то с грохотом роняет.

Капая с рук водой, Маркус идёт к столу, где мы сидели, хватает всю салфетницу и картинно вытирает руки. Затем забирает завёрнутый в бумагу бургер, толкает им мне в грудь и идёт на выход. Я за ним.