100 великих речей - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 74

В 1962 г. Бухиред была освобождена и вскоре… вышла замуж за Вержеса!

P.S. I. «Мы живем в мире разбойников!.. Нынешние руководители, политические лидеры напоминают сифилитических больных, причем в третьей стадии протекания этой болезни. Они полностью деградировали. В XIX в. западные страны имели возможность овладеть заморской территорией и установить там колониальную власть. Сегодня у Запада есть военная мощь, достаточная для свержения любой власти, любого режима на месте. Но он больше не обладает политическим потенциалом, чтобы установить стабильный режим» (Ж. Вержес).

P.S. II. И всё же Вержес был не прав, а суд вынес справедливый смертный приговор. Ведь Бухерид судили не за войну против властей Франции, а за массовое убийство ни в чём не повинных обычных людей, которые, по признанию в той же речи адвоката, претерпевали от этих властей не меньше (а возможно, и больше) алжирцев. Международные ходатаи за убийцу традиционно забыли об убитых и их семьях, и сосредоточили своё сочувствие на их палаче, поддерживать которую было тогда политически выгодно. К сожалению, сегодня это очень распространённая практика – быть добрыми за чужой счёт, но поднимать великий гвалт, когда террористы вламываются в жизнь самих этих «добряков».

Французский писатель и философ, создатель «бунтующего» экзистенциализма, Альбер Камю (1913–1960) известен как автор философских работ, драм, новелл, повестей и романов. В 1957 г. Камю была присуждена Нобелевская премия по литературе – «за его значительную литературную деятельность, которая с чрезвычайной проницательностью осветила проблемы человеческой совести в нашу эпоху». Нобелевская речь Камю считается одной из самых знаменитых речей нобелевских лауреатов. Ее продолжением стала публичная лекция «Художник и его время», прочитанная писателем в Упсальском университете. Обе речи вошли в сборник «Шведские речи».

В Европе А. Камю прозвали «совестью Запада». Называли ли его так до присуждения Нобелевской премии? Нет, не называли. Но оставшиеся ему три года до гибели в автомобильной катастрофе и после нее он был таковым. Впрочем, многие писатели и журналисты при жизни поносили его как исписавшегося литератора, ушедшего на покой. Позднее некоторые из них признались: завидовали. Остается ли Камю хотя бы в Европе и сегодня «совестью» – трудно сказать. На Западе любят взывать к совести. Особенно те, у кого ее нет. Там и Солженицына, предавшего и оклеветавшего родину и получившего за это Нобелевскую премию, называли «совестью России». Нонсенс.

Камю, родившемуся в городе Алжире, в младенчестве потерявшему отца, с детских лет пришлось вырываться из нищеты. Ему повезло. Учитель начальной школы Луи Жермен оценил способности Альбера, подготовил 10-летнего мальчика к поступлению в Алжирский лицей Бюжо и добился для него стипендии. Через 34 года благодарный Камю посвятит Жермену Нобелевскую речь. К философии и литературе, а также к написанию первых философских сочинений лицеиста приохотил учитель Жан Гренье. После лицея юноша без экзамена был принят на филологический факультет Алжирского университета, где погрузился в изучение экзистенциалистских и религиозно-философских идей.

Жизненный опыт Альбера и книги Плотина, блаженного Аврелия Августина, Ф.М. Достоевского, Ф. Ницше, А. Жида, С. Кьеркегора, Л. Шестова, М. Хайдеггера, К. Ясперса, А. Мальро и др. привели его к определению понятий одиночества человека, социального равенства, справедливости, бунта против зла и его обреченности на поражение и т. д. Эти идеи (а скорее, вопросы) стали основой его сочинений. Центральной же темой творчества Камю был вопрос о смысле человеческого существования – «стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить?», на который у него созрел ответ: существование человека абсурдно само по себе, и именно абсурд влияет на человеческое бытие. (Разве не так?)

По мнению литературоведов, практически все произведения писателя (он сам себя считал больше писателем, чем философом) – романы «Посторонний» и «Чума», эссе «Миф о Сизифе» и «Бунтующий человек», пьесы «Калигула» и «Недоразумение» и др. – самые настоящие «литературные парадоксы». Собственно, это и составляет изюминку творчества Альбера Камю.

«Был ли Камю «совестью Запада»? – вопрошает критик Татьяна Шабаева. – Вопрос этот бессмыслен. Он был человеком, проделавшим для Запада – в привычной Западу суховатой, алгоритмической манере – работу Достоевского. Он нырнул «до дна», удостоверился, что оно есть и что ограниченность человеческого существования – не главное. «Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их», – итог «Чумы».

Но перейдем к нобелевской речи Камю.

В номинации на «нобелевку» у Камю были достойные конкуренты – Ж.-П. Сартр, С.-Ж. Перс, С. Беккет, А. Мальро, Б. Пастернак. Когда объявили, что премия присуждена ему, Альбер, считая себя недостойным столь высокой награды, хотел отказаться от нее. Затем, раздумав, собирался послать Нобелевскую речь по почте. Пришлось всё-таки самому ехать в Стокгольм и произносить речь о месте писателя в мире. Приведем несколько отрывков из нее:

«Я не могу жить без моего творчества. Но я никогда не ставил это творчество превыше всего. Напротив, оно необходимо мне именно затем, чтобы не отдаляться от людей и, оставаясь самим собой, жить точно так же, как живут все окружающие. В моих глазах творчество не является утехой одинокого художника. Оно – средство взволновать чувства как можно большего числа людей, дав им «избранный», возвышенный образ повседневных страданий и радостей. Вот почему оно обязывает художника не уединяться, подвергает его испытанию и самыми банальными, и универсальными истинами… Вот почему истинному художнику чуждо высокомерное презрение: он почитает своим долгом понимать, а не осуждать. И если ему приходится принимать чью-то сторону в этом мире, он обязан быть только на стороне общества, где, согласно великому изречению Ницше, царить дано не судьбе, но творцу, будь то рабочий или интеллектуал.

Альбер Камю на церемонии вручения Нобелевской премии. 1957 г.

По той же причине роль писателя неотделима от тяжких человеческих обязанностей. Он, по определению, не может сегодня быть слугой тех, кто делает историю, – напротив, он на службе у тех, кто ее претерпевает. В противном случае ему грозят одиночество и отлучение от искусства. И всем армиям тирании с их миллионами воинов не под силу будет вырвать его из ада одиночества, даже если – особенно если – он согласится идти с ними в ногу. Но зато одного лишь молчания никому не известного узника, обреченного на унижения и пытки где-нибудь на другом конце света, достаточно, чтобы избавить писателя от муки обособленности, – по крайней мере, каждый раз, как ему удастся среди привилегий, дарованных свободой, вспомнить об этом молчании и сделать его средствами своего искусства всеобщим достоянием…

Поскольку призвание художника состоит в том, чтобы объединить возможно большее число людей, оно не может зиждиться на лжи и рабстве, которые повсюду, где они царят, лишь множат одиночества. Каковы бы ни были личные слабости писателя, благородство нашего ремесла вечно будет основываться на двух трудновыполнимых обязательствах – отказе лгать о том, что знаешь, и сопротивлении гнету…

Каждое поколение уверено, что именно оно призвано переделать мир. Мое, однако, уже знает, что ему этот мир не переделать. Но его задача, быть может, на самом деле еще величественнее. Она состоит в том, чтобы не дать миру погибнуть. Это поколение, получившее в наследство изуродованную историю – смесь разгромленных революций, обезумевшей техники, умерших богов и выдохшихся идеологий, историю, где нынешние заурядные правители, уже не умея убеждать, способны все разрушить, где разум опустился до прислуживания ненависти и угнетению, должно было возродить в себе самом и вокруг себя, основываясь лишь на собственном неверии, хоть малую часть того, что составляет достоинство жизни и смерти. Перед лицом мира, находящегося под угрозой уничтожения, мира, который наши великие инквизиторы могут навечно превратить в царство смерти, поколение это берет на себя задачу в сумасшедшем беге против часовой стрелки возродить мир между нациями, основанный не на рабском подчинении, вновь примирить труд и культуру и построить в союзе со всеми людьми ковчег согласия. Не уверен, что ему удастся разрешить до конца эту гигантскую задачу, но уверен, что повсюду на земле оно уже сделало двойную ставку – на правду и на свободу – и при случае сможет без ненависти в душе отдать за них жизнь…»