100 великих речей - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 40

31 декабря 1900 г. в одной из нью-йоркских газет было напечатано «Приветствие девятнадцатого столетия двадцатому», словно прилетевшее из XVIII в. от Джонатана Свифта: «Я передаю тебе почтенную матрону, именуемую Христианской цивилизацией, которая вернулась, замаранная кровью и потерявшая честь, из пиратских набегов на Кьяо-Чао, Маньчжурию, Южную Америку, Филиппинские острова. Душа ее полна низости, карманы набиты ворованным добром, на языке – ханжеская ложь. Дай ей мыло и полотенце, но спрячь зеркало». Так приветствовал новое столетие Марк Твен, передавая ему еще и собрание своих сочинений, которые и ныне не нуждаются в рекламе.

Помимо того что Марк Твен был великим прозаиком и публицистом, он еще был непревзойденным насмешником. А еще Твен был редким оратором, счастливо совмещавшим в своих речах первые три таланта. К сожалению, многие его речи канули в Лету, поскольку не записывались и не публиковались. Тем не менее сокровищница его выступлений весьма велика и включает весь спектр речей – от шутливых, уморительно смешных, часто на грани фола, до антиимпериалистических, исполненных гнева и сарказма.

В 1879 г. на торжествах, посвященных вице-президенту США Улиссу Гранту, Марк Твен произнес речь, в которой изящно прошелся по косноязычию политика, заставив расхохотаться Гранта и весь зал.

В 1886 г. прозвучала «бомбоподобная» речь Твена «Рыцари труда – новая династия», которую тут же запретили даже упоминать в СМИ, поскольку это был «гневный рассказ о трагической судьбе трудового народа… торжественный гимн во славу нового владыки мира – рабочего» (М.О. Мендельсон). Небольшая выдержка из нее: «Все короли, какие до сих пор правили в мире, сочувствовали и покровительствовали кликам, классам и кланам раззолоченных бездельников, ловких казнокрадов, неутомимых интриганов, возмутителей общественного спокойствия, думающих только о своей выгоде… Дайте власть кому угодно – и эта власть будет угнетать… Можно проследить шаг за шагом весь путь от императора до Компании конно-железных дорог, и мы увидим, что всюду, где есть власть, она используется для угнетения… Много раз мне случалось видеть, как бьют лошадь, и я глубоко сожалел, что не знаю лошадиного языка и не могу шепнуть: «Дурачина, ты же сильнее! Ударь его копытами!» Миллионы трудящихся во все века были теми же лошадьми. Чтобы стать хозяевами положения, им нужен искусный вождь, который собрал бы воедино их силу и научил их, как ею пользоваться…»

В 1900 г. Твен выступил в защиту боксерского восстания китайского народа против империалистических захватчиков, в т. ч. и США, войска которых бесчинствовали на китайской земле. «Боксер – патриот… – заявил Твен. – Я желаю ему успеха!»

Марк Твен. Шарж Дж. Кеплера. 1885 г.

Начав в 1866 г. читать увлекательные лекции в Калифорнии, Марк Твен пользовался бешеным успехом и уже не мог жить без речей. И хотя он мог с лёту сразить аудиторию, всё же предпочитал тщательно готовиться к каждому выступлению – поскольку требовалось «более трёх недель, чтобы подготовить хорошую речь экспромтом». Твен повторял: «Человеческий мозг – великолепная штука. Он работает до той самой минуты, когда ты встаешь, чтобы произнести речь». В этой шутке было 100 % правды. Твен постоянно тренировал память, использовал приемы актерского мастерства, придумал метод запоминания, который был известен еще эллинам, – совмещал текст с мысленными картинками, которые также мысленно прикреплял к разным предметам.

Несмотря на популярность и ощутимую статью дохода, Твен подумывал, как бы ему вовсе отказаться от лекций. Но он и тут остался верен себе, выступив в 1884 г. с «послеобеденной речью» «Как избавиться от речей». Юмористичная речь с парадоксальным для признанного оратора названием имела оглушительный успех.

Начав с того, что ему надоело произносить речи и он не раз тщетно зарекался от выступлений, Твен развернул забавную картину разных типов «добропорядочных» «бедных страдальцев, ставших жертвой пагубной страсти произносить речи», исправимых и неисправимых. К неисправимым оратор отнес тех, «кто уже привык к успеху, к восхитительному опьянению, вызываемому аплодисментами, и уже не может сейчас или в будущем отказаться от своего предосудительного образа жизни. Они в совершенстве постигли тонкое искусство произносить речи и больше не испытывают мучительной застенчивости, неуверенности и боязни провала – чувств, которые одни только и способны пробудить у оратора желание исправиться. Эти люди стали мастерами своего дела после долгих наблюдений и многих неудач; теперь-то они знают, что подлинный экспромт всегда хуже и бледнее заранее придуманного; знают, что наибольший успех ожидает ту речь, которая тщательно подготовлена в тиши кабинета и отшлифована перед гипсовым бюстом, пустым креслом или любым другим ценителем, готовым сохранять спокойствие, пока оратор не добьется своего и не придаст будущему экспромту должного правдоподобия. Специалисты это умеют. Неплохо действуют вкрапленные кое-где, якобы случайно, грамматические погрешности, – часто они рассеивают подозрения скептически настроенных слушателей. Такие ошибки заранее расставляют по местам; ведь истинно случайные ошибки не помогут, они наверняка окажутся там, где не надо. Кроме того, опытный оратор оставляет кое-где пробелы, – оставляет, чтобы заполнить их подлинными экспромтами, которые подбавят в его речь естественности, не нарушив ее общего направления. На банкете, слушая других ораторов, он придумывает остроты в ответ на их замечания и методично вставляет эти остроты в пробелы для экспромтов. Когда такому специалисту предоставляют слово, он поднимается и оглядывается вокруг с видом крайнего изумления. Непосвященные не понимают, в чем тут дело, посвященным же все ясно.

Посвященные знают, что произойдет. Когда стихнут аплодисменты и топот, этот ветеран скажет: «Господин председатель, поскольку час поздний, я не хотел изменять своему решению, принятому в начале вечера: если мне вдруг дадут слово, просто подняться, поблагодарить за честь и уступить место более достойным – тем, кому есть что сказать. Но, сэр, меня так потрясло замечание генерала Смита о падении нравственности, что…» и т. д. и т. п. И не успеете вы оглянуться, как от комплиментов генералу он незаметно переходит к своей заранее составленной речи, и вы, хоть убей, не припомните, где и когда он сумел связать их воедино. И вот он уже парит на крыльях превосходно тренированной памяти, чуть грешит против правил грамматики здесь, якобы не нарочно повторяется там, нет-нет ловко разыгрывает легкое замешательство, кое-где запинается и заикается в поисках нужного слова, отвергает одно, другое, наконец, находит подходящее, единственное в своем роде, и произносит его с довольным видом человека, который вышел из затруднительного положения или по счастливой случайности – и даже на сотню долларов не променял бы эту случайность; и всю речь он пересыпает остротами, касающимися предыдущих выступлений. Наконец, уже опускаясь на место, он с величайшим искусством вдруг спохватывается, будто его осенило, наклоняется над столом и пускает последний фейерверк, который затмевает своим блеском звезды на небесах и заставляет всех рты разинуть от восхищения. Между тем и фейерверк и поза – результат примерно недельной тренировки…»

И т. д., также правдиво и смешно. Речь эта есть в Интернете.

Рейхсканцлер Германской империи Отто фон Бисмарк (1815–1898) 6 февраля 1888 г. произнес в рейхстаге знаменитую речь, являвшуюся заключительным аккордом шовинистической кампании, затеянной им самим против Франции и России, якобы угрожавшим Германии. Своим выступлением канцлер добился дополнительного финансирования германской армии, погасил намерение прусского Генерального штаба немедленно начать превентивную войну против России и определил долгосрочную политику Второго рейха. Многие историки называют это выступление Бисмарка «завещанием железного канцлера».