Подпольный Алхимик 2 (СИ) - Риддер Аристарх - Страница 41

— Увести этого сумасшедшего с глаз долой. И вызовите нашего психиатра. Этому человеку требуется медицинская помощь.

Граф, даже не кинув на своего разгневанного гостя последний взгляд, удалился, а тот силился вырваться из цепких рук охраны и обезумевшим голосом кричал:

— Ты убил их всех!

Я отпрянул от трупа.

— Господин, вы в порядке?

Я не сразу понял, что это санитар морга обращается ко мне.

— Что? — непонимающе уставился я на него.

— Вы… прикасались к телу… а потом как-то странно задрожали… — Кажется, этот юный сотрудник столь скорбного заведения напуган.

— Ах… простите меня. Знаете ли, это место… — Я обвел руками помещение, — … действует на нервы раздражающе.

— Прекрасно вас понимаю. Вам нужна какая-то помощь?

— Нет, благодарю. Пожалуй, отправлюсь домой.

Я попрощался с санитаром и пошел прочь из обители смерти.

Через пару дней состоялись похороны Руна Орхуса. Я да Эйва — единственные, кто проводили в последний путь этого обезумевшего от горя и ненависти старика.

Приехав после похорон домой, мы с графиней сели пить кофе, и я рассказал ей все. До этого не находил в себе душевных сил для этого разговора.

— Зелье для проникновения в воспоминания человека! Надо же! С ума сойти! — Эйва была глубоко потрясена моим признанием. — Но это… не этично, дорогой, ты не находишь?

— Нахожу. Но я должен был узнать правду.

— И ты теперь знаешь, где хранятся доказательства причастности Нильсона к взрыву, о которых говорил Орхус?

— Нет, — сокрушенно покачал я головой. — Мне не удалось это выяснить. — Возможно, их и не было. Как ни крути, а старик все же повредился умом. Зелье позволяет просканировать лишь последние воспоминания умершего. Либо те, которые он прокручивал в голове так часто, что начал убегать в них из реальности. Да и действие зелья тоже весьма ограниченное.

— Но что же ты тогда узнал полезного? Что Нильсоны — мерзавцы? Это и так нам было известно.

— Не просто мерзавцы, Эйва. — Я накрыл ладонь девушки своей. — Викар Нильсон начисто лишен совести. Он будто воплощение самого дьявола. Для него не существует понятий чести. И он не оставит меня в покое, не успокоится, пока не отправит меня в могилу.

— Если нам удастся раздобыть доказательства того, что он отдал приказ взорвать…

— Преступление было совершено пятнадцать лет назад, — перебил я ее. — Срок, когда его можно было привлечь за это, истек.

— Мы должны что-то придумать! — Эйва сжала мою руку. — Это не человек, а чудовище! Я не могу понять…

— Чего?

— Я задаюсь тем же вопросом, что Орхус: почему он отдал приказ взорвать завод днем, а ночью, как планировалось?

— Я не знаю… — устало ответил я и провел ладонью по лицу. — Возможно, ему была приятна мысль, что будут жертвы, возможно, он настолько ненавидел моего деда, возможно, ему было попросту наплевать, и он хотел добиться желаемого как можно скорее… Викар Нильсон — натуральный психопат, и ждать от его действий соответствия хоть каким-то законам морали нелогично.

— Я понимаю Руна… — Эйва слегка вздрогнула. — Пережить такое… редкий человек не сошел бы с ума.

— Я думаю, его свела с ума не ненависть к Нильсону, и не только потеря семьи… он не смог вынести мысли, что это он убил их всех. Ведь так оно и было. Человек, у которого есть хоть капля совести, не сможет жить с этим, оставшись при этом в здравом уме.

— Ты прав. Мне ужасно от этой истории. — Эйва передернула плечами.

Я подошел к ней и обнял.

— Ты что-нибудь предпримешь?

— Мне нужно все обдумать, — ответил я.

— Аксель…

— Да, милая?

— Не позволяй Нильсону сотворить что-то подобное и с нами.

— Никогда.

У меня хватало забот: работа в фармацевтической компании Бергов (управление ей до сих пор было на мне, Эйва хотела как можно дальше отсрочить момент, когда необходимо будет начать заниматься семейным делом), поставка алкоголя в императорский двор, мои собственные алхимические исследования. Но самой большой моей головной болью был Викар Нильсон. Точнее, мысль о том, что же мне делать с ним.

Я, будучи не дураком, понимал, что в покое граф меня не оставит. Не из той породы людей он. Всё или ничего. Ему нужно, чтобы я был уничтожен и раздавлен. И просто забыть о моем существовании он не согласится ни за какие блага мира. Наверняка разрабатывает очередную подлость в отношении меня.

А я как же? Согласился бы я делать вид, будто Нильсонов нет? Будто они не убивали тех, кто мне дорог? Список длинный. Бирла. Карл. Анни. Арнольд. Они мне снятся порой. Чаще всех Карл. Он упрекает меня в том, что я не спас Анни, а затем сгорает в пламени.

Однозначно, в моей душе нет ничего к Викару Нильсону, кроме ненависти. Но я так устал от вражды и кровопролития, я так устал бесконечно воевать, вместо того, чтобы просто жить. Теперь у меня есть семья. Моя Эйва. Я не хочу превращать ее жизнь в ад — она заслуживает мира и спокойствия.

Впрочем, пока ничего и не предвещало беды. Два месяца прошли умиротворенно. Я с головой ушел в решение разнообразных рабочих вопросов, а моя милая супруга занималась домом, закупками… и чем там еще занимаются богатые, кипящие энергией молодые жены?

В один из тихих уютных вечеров Эйва вошла в комнату в странном состоянии духа: она выглядела одновременно встревоженной и возбужденной.

— Что-то стряслось, милая? — спросил я.

— Нет… то есть да. — Эйва подошла ко мне и протянула длинную узкую штуковину.

Я взял, вгляделся. Неужели…

— Это что?

— Я сейчас проверяла… он определяет…

— Я знаю, что такое тест на беременность, милая. Это правда случилось? Мы станем родителями?

— Ты несчастен от этого? — во взгляде моей супруги промелькнула тревога.

— Да ты шутишь, что ли⁈ Я ошарашен, но совершенно, абсолютно, категорически счастлив, девочка моя!

Я подхватил графиню и закружил по комнате. Я все еще не мог уместить новость в сознании, но я искренне чувствовал себя сейчас счастливейшим мужчиной во всех мирах.

Сегодня мне приснился отец, что случалось… почти никогда. Мой настоящий отец — отец Акрама из Джамалона.

Его не стало, когда мне было десять. Зарезали ночью, стащив все сбережения нашей семьи. Мать ненадолго пережила его. Мы с сестрой жили то у тетки, то у знакомого отца, то в доме сирот. Образ матери постепенно изгладился из моей памяти. Нет, не то, чтобы она мало значила в нашей жизни, но… она явно отдала почти всю свою любовь сестре, для меня оставив лишь крохи. Но я прекрасно помнил отца. Он многому научил меня. Все, что я знал о благородстве, чести и законах совести — все это я узнал от отца. Не один раз преступал я через нравственные принципы, так свято чтимые отцом. В такие черные часы жизни я частенько задвигал его наставления как можно глубже в душу, туда, куда не любил заглядывать, дабы не ужаснуться, осознав правду о самом себе. Я мнил себя великим храбрецом, но подлинное мужество — увидеть настоящего себя и не отшатнуться от правды. И многие годы этого мужества не было во мне.

Но вот отец явился ко мне под покровом ночи, бледным призраком моего беспокойного сна.

— Отец? — Я протянул руку, хотя даже во сне понимал, что не сумею прикоснуться к нему.

— Мне было больно видеть, Акрам… как ты проливаешь кровь невинных. — Его взгляд и голос были полны печали и боли, а не ярости, но эти печаль и боль отца были для меня куда более невыносимой карой за содеянное зло.

— Я знаю, отец… прости меня.

— Не у меня проси прощения.

— У мертвецов его просить уже поздно…

— Остались их семьи. И помни, что порой делами можно сказать «прости» куда лучше, нежели словами.

Его облик растаял, когда в мой сон пробился первый рассветный луч.

Сон не давал мне покоя.

— Ты не заболел, Аксель, дорогой? — спросила Эйва за завтраком.